– Кто этот человек? Полька вздохнула, помялась, а потом крикнула истерично: – Что, я одна должна за всех отдуваться? Пся крев! Записывайте, пан следячий. Ванда сообщила, что главой всего воровского предприятия является директор Московско-Виндавско-Рыбинской железной дороги, инженер путей сообщения Конрад Эдуардович Зборомирский. Опытный, умный, занимает высокую должность. Никто и подумать не мог, что такой человек руководит бандами громил. Зборомирский каким-то путем вышел на Тугаринова, и они договорились. «Иван» занимался лихими ребятами, главная задача которых была отвлекать полицию от основных махинаций. Поляк благодаря своим связям в железнодорожном мире узнавал о ценных грузах. Мелочь эта парочка отдавала крючникам и бандитам, а что получше забирала себе. Как именно пропадали в пути целые вагоны, Подгурская якобы не знала, это был секрет Зборомирского. Сама Ванда была лишь винтиком, через нее шли деньги, получаемые от вымогательства. Женщина забирала себе за труды три тысячи, а остальные отвозила на Сретенку, в дом страхового общества «Россия». Там располагались дирекция дороги и служебная квартира директора. На первый взгляд Подгурская говорила совершенно искренне. Она боялась мести со стороны картеля и прямо просилась в тюрьму. Однако Лыков до конца ей не поверил. Обжегся раз, и хватит. Он до сих пор не мог себе простить, что так обманулся с Красноложкиным. И сыщик принял меры. Он лично отвез польку к следователю, а потом в исправительную тюрьму, где приказал поместить ее в общую камеру. Затем зашел в комнатку старшей надзирательницы и плотно закрыл за собой дверь. Тетка могучего сложения, с угрюмым лицом встретила гостя настороженно. Алексей Николаевич сначала показал ей свой полицейский билет. Потом открытый лист за подписью Столыпина. И в самом конце – пять радужных бумажек. При виде денег надзирательница осоловела. – Тут пятьсот рублей из секретных фондов Департамента полиции, – пояснил коллежский советник. – Они будут ваши, и никто об этом не узнает, ни начальство, ни муж… – Я не замужем, – тут же уточнила тетка. – Тем лучше, все вам достанется. – Чего надо-то? – Перехватывать переписку новенькой из третьей камеры, Ванды Подгурской. И сообщать мне. – Какая может быть переписка? У нас не забалуешь, я лично смотрю! – Вот и хорошо, значит, мимо вас не пройдет. Сыщик выложил одну бумажку на стол. – Это аванс. Остальные получите, когда заработаете. Старшая надзирательница колебалась. – А точно никто не узнает? – Зачем мне вас подводить? А завтра опять можете понадобиться. Что, мне новую искать? Тетка смахнула банкнот в карман форменного платья, записала телефон сыщика в номерах «Неаполь», и он ушел. Теперь пора было браться за Князя. Однако тут вышла заминка. Алексей Николаевич созвал совещание в рабочем кабинете фон Мекка на Рязанской улице. Сошлись, как всегда, четверо. И питерец огорошил всех, назвав подлинное имя загадочного Князя. Стефанов принял новость на веру, а вот фон Мекк и Запасов возмутились. Николай Карлович заявил категорически: – Этого не может быть! – Аргументируйте. – Проще простого. Для этого нужно знать характер Конрада Эдуардовича так, как знаю его я. – Вы факты приведите, пожалуйста. – Факт тот, что он порядочный человек. И не способен на те мерзости, которые вы ему приписываете. Лыков скептически усмехнулся: – Кто на что способен, особенно из-за больших денег, еще надо посмотреть. – У Зборомирского на дороге образцовый порядок, там меньше всего хищений. – Старая уловка: где живешь – не воруй. – У него огромный авторитет в отрасли, о чем говорит даже его прозвище среди железнодорожников – Туз. – Распространенная уголовная кличка, – парировал сыщик. – Я знаю как минимум семь человек под таким прозвищем. Фон Мекк выдохся, но в атаку бросился Запасов: – Я тоже хорошо знаю Конрада Эдуардовича. И тоже не могу поверить в ваше обвинение. – Господа, но давайте уже оперировать фактами! – Давайте. Из фактов у вас лишь слова мошенницы. А что, если это оговор? Для того чтобы отвести подозрение от настоящего главаря? – Вполне допускаю, – охотно согласился питерец. – Там люди хитрые. Достаточно вспомнить, как поддельный Красноложкин обвел меня вокруг пальца. – Вот видите! А вы сразу давай чернить Зборомирского. Сперва проверим его подноготную, а потом и решим, правду Ванда говорит или нет. Пришлось срочно вызывать на Рязанскую улицу Гревцова. Именно ему было поручено негласно собрать сведения о железнодорожных королях. Гревцов пришел с толстой пачкой бумаг. Алексей Николаевич едва дал ему сесть и огорошил: – Начните со Зборомирского. – Который от Виндавской дороги? – А что, другой какой есть? – Нету другого. – Иван Николаевич, тогда не тяните время. Нашлось на него что-то подозрительное? Гревцов расправил усы и солидно начал: – Сведения о Зборомирском самые что ни на есть положительные… Фон Мекк с Запасовым хмыкнули. Надзиратель недовольно покосился на них и продолжил: – Это с первого взгляду ежели судить. – А со второго? – вызывающе спросил Дмитрий Иннокентьевич. – Тут, господин подполковник, возникают вопросы. – Давайте вызовем Конрада Эдуардовича сюда и зададим их ему в глаза! – Не получится, – так же солидно возразил надзиратель. – Это почему? – А он уехал за границу. – Когда? – хором спросили начальники. – Четыре дня назад. И деньги все снял со счетов. Магнат с жандармом обменялись красноречивыми взглядами, и фон Мекк заявил: – А я все равно не верю. Его отъезд ничего не доказывает. Могла быть служебная командировка. – Нет, это частная надобность, – уточнил Гревцов. – Дирекция сама в недоумении. Заграничный паспорт он выправил еще осенью, но никому ничего про поездку в Германию не сообщил. Исчез без предупреждения, слова не сказав. На дороге паника: к ним ревизор из Министерства путей сообщения приехал, а директор неизвестно где. – Да… – протянул Запасов. – Такая безответственность! Не похоже на Конрада Эдуардовича. Давайте дальше разбираться. Машина сыска закрутилась с удвоенной скоростью. Лыков телеграфировал и в Вержболово, и в Волочиск. Выяснилось, что ни германскую, ни австрийскую границы беглый директор не проезжал. Не на пузе же он перебрался за рубеж? Сыщики явились в отделение Санкт-Петербургского международного банка, где Зборомирский хранил свои накопления. Выяснилось, что перед самым отъездом он пришел в банк, чем-то сильно взволнованный. И приказал выдать ему восемьдесят тысяч рублей, причем золотом. Оставил тринадцать тысяч с копейками, а основные сбережения забрал. Все встало на свои места, когда провели обыск в кабинете пропавшего директора. Один из ящиков стола оказался набит грузовыми раздаточными ведомостями с двадцати различных дорог. Важнейшие отчетные документы были похищены! Лыков долго думал, идти ли ему на обыск квартиры беглеца. Не шли из головы сцены, что он наблюдал на Лаврентьевской улице. Но служба есть служба, надо было идти. Обыск длился долго и не дал ничего. Но тягостных впечатлений и тут хватило. Жена Зборомирского, красивая молодая женщина, никак не могла поверить в происходящее. Установив, что питерец главный, она отвела его в свой будуар и стала рассказывать, какой замечательный человек ее муж. Как все его уважают, и подчиненные, и коллеги. Как хорошо Конрад ведет свое дело. И что он необыкновенно душевный, отзывчивый, порядочный… Сыщик слушал вполуха, не желая травмировать бедную женщину. Вдруг она сказала: – Бубновый Туз всегда мне говорил: будь вежлива со всеми, не зазнавайся оттого что твой муж – директор. – А почему бубновый? – встрепенулся Алексей Николаевич. Дама смутилась: – Это прозвище Конрада в семье и в очень узком кругу друзей. – Но отчего так? – настаивал питерец.