– Тогда вам нужен Глеб-Кошанский. Сыщик взялся за «регуляр»: – Кто таков? Ваш сослуживец? – Точно так, ваше высокоблагородие. И такой, знаете… Балуется комиссиями, ничего не боится, чертяка! – Уверены, что он золотишко возит? – Как пить дать. Не всякий раз, понятно. Но нет-нет да согрешит. И именно в Париж, не куда-нибудь еще. – Хм. Что, Глеб-Кошанский это не очень и скрывает? – Скрывать-то он готов, да как скроешь? Меж нас, курьеров, все на виду. Чужим невдомек, да мы-то видим. Но молчим. Потому как за каждым есть грешки, и рука руку моет. – Вы только что заявили мне, что служите честно, – напомнил Лыков. – Я особая статья, – пояснил Выражайкин. – Все знают, что прежде возил и попался, а вымолил меня у полиции тогдашний министр граф Муравьев. Потому как матушка моя была его кормилицей. – Это легенда для посторонних, – сказал начальник Особого отдела. – Иначе как мог он остаться на службе? – Так вот, – продолжил курьер. – Больше года меня не выпускали за границу, в качестве наказания. А потом потихоньку снова стал я выезжать. Все будто бы забылось. Графа Муравьева давно нет на этом свете, упокой господь его беспутную душу… А я вожу и вожу. Самый старый в команде, заслуженный человек. Особо секретную почту мне доверяют. Брать противозаконное я теперь не беру, все понимают почему и меня не опасаются. А так, если бы я один был чистенький, а другие вокруг грязненькие, давно бы уже сожрали. – Понятно. Вернемся к Глеб-Кошанскому. Можете ли сообщить какие-нибудь подробности? Кого он обслуживает, сколько возит зараз, куда девает… – Этого никто, кроме него, не знает. – Но вы, однако, уверены, что человек грешен. – Уверен, ваше высокоблагородие. Нет-нет да положит он в вагон лишний мешок. Да все тяжелый. – А как этот лишний мешок оказывается в официальной почте? Курьер пожал плечами: – Сунешь упаковывающему чиновнику четвертной билет – он тебе хоть десять мешков опечатает не глядя. Васильев осуждающе покачал головой, но ничего не сказал. Зато Лыков счел нужным заметить: – Удивляюсь я, Алексей Тихонович. У вас там осведомитель, а вы такие вещи дозволяете. Давно прикрыли бы лавочку. – Я предлагал, – ответил начальник Особого отдела. – Но тем же путем возят через границу партийную корреспонденцию кадеты. А мы ее незаметно читаем. Если нарушить, то они изобретут новый способ пересылки, останемся без сведений. Ну, передали Капнисту ружья. И черт бы с ним! Беседа завершилась договоренностью, что Выражайкин присмотрит за Глеб-Кошанским. Тому через три дня ехать в Париж. Но будут ли у гешефтера на этот раз при себе запрещенные к перевозу вещи, заранее неизвестно. Лыков купил два билета на поезд днем раньше. И сыщики покатили в столицу мира. Азвестопуло впервые оказался в Париже и ошалел. Принцесса Шурочка приютила папашу с помощником у себя на квартире. По комнатам бегали три девчонки. Супруг, уважаемый химик, до вечера пропадал в университете, но за ужином с удовольствием распил с гостями бутылку водки. На следующий день сыщики встречали на Восточном вокзале международный экспресс из Петербурга. Они смешались с толпой и наблюдали с безопасного расстояния, как Глеб-Кошанский выгружал из багажного вагона дипломатический груз. Курьера встретил автомобиль российского посольства и доставил на рю Гренель, 79. Через час тот вышел на улицу с пустыми руками и, весело насвистывая, отправился гулять. – Не в этот раз, – констатировал коллежский советник. На всякий случай они проследили за курьером. Но тот вел себя подобающе: обошел магазины, пообедал в кафе, а вечером сел в обратный поезд. Азвестопуло был только рад. Еще несколько дней свободы! Он стал мечтать: – Выпишу сюда Машутку, и будем втроем жуликов выслеживать. Кто знает, сколько еще придется здесь пробыть? Оформите ее вспомогательным агентом, секретные фонды все у вас в кармане. Лыков тоже особо не грустил. Когда еще пообщаешься с внучками? Старшей уже пять лет, и дедушку она видит нечасто. В итоге сыщики застряли в Париже. Следующий приезд Кошанского тоже был для них безрезультатным. Лишь на десятый день пришла телеграмма из департамента: «Встречайте завтра». Курьер вышел из вагона и, вместо того чтобы дождаться, как обычно, посольского автомобиля, махнул кому-то рукой. Подошел крепкий мужчина, по виду француз. Лыков сразу разглядел в нем характерные черты отставного полицейского. – Внимание, – сказал он Сергею, – удваиваем осторожность. Парень бывалый, как бы он нас не срисовал. Из багажного вагона тем временем вынесли кожаный мешок, и Глеб-Кошанский передал его встречающему. Далее повторилась обычная процедура с легальной почтой. Только за посольским автомобилем ехал другой, незнакомый. Он остановился в квартале от посольства. Через час курьер освободился, сел в него, и авто покатило. Слежка была продумана Лыковым заранее. Сам он перемещался в кабриолете, принадлежавшем заграничной агентуре Департамента полиции. Азвестопуло дублировал начальника в маленьком «Рено» частного сыскного агентства Анри Бинта. Это агентство сотрудничало с той же заграничной агентурой. В результате выяснилось, что Глеб-Кошанский привез свой мешок в отделение «Креди Лионэ». Все сошлось. Утром следующего дня курьер пересек границу и в Вержболове был арестован. Алексей Николаевич отвел его в кабинет начальника жандармского пункта и лично обыскал. В бумажнике он обнаружил квитанцию на пополнение счета на сумму сорок пять тысяч русских золотых рублей. Имя вкладчика было ему незнакомо: какой-то мсье Густав Заальборн. – Это что за бумажка? – грозно спросил курьера Лыков. Тот ответил с вызовом: – Я служу по Министерству иностранных дел и связан с государственными секретами. Ваш вопрос неуместен. – Сорок пять тысяч, что вы лично депонировали вчера в «Креди Лионэ», – это тоже государственный секрет? – Конечно. А вы что, следили за мной? По какому праву? Лыков показал свой билет и сказал: – Нас интересует золото, которое вы переправляете за границу с использованием дипломатических печатей. Чем скорее сознаетесь, тем лучше для вас. Однако Глеб-Кошанский оказался крепким орешком. Пришлось отвезти его в Петербург и посадить в одиночную камеру на Шпалерной. Лишь через два дня, когда ему были предъявлены результаты обыска на квартире, курьер сознался. Он неосторожно вел учет своих операций и указывал полученные комиссионные. Эти записи и решили исход дела. Глеб-Кошанский признался, что регулярно перевозил через границу русское монетное золото от трех клиентов. Первым был Иван Вострокнутов, арендатор казенных Дарасунских золотых приисков близ Нерчинска. Тут все было понятно: он утаивал от властей часть намытого золота, продавал его втихую, а выручку прятал во Франции. Вторым клиентом оказался Густав Заальборн. Полиция быстро навела о нем справки. Свой человек в окружных судах нескольких центральных губерний, он создал мошенническую схему по реализации выморочного имущества. Выяснилось, что в «Лионском кредите» у него накопительный счет, на котором лежит триста с лишним тысяч рублей. Лыков передал материалы в Петербургскую сыскную полицию. А сам занялся третьим клиентом курьера-гешефтера. Этот был самым интересным. По словам Глеб-Кошанского, они встречались раз в квартал. И суммы там были весьма серьезные. Звали клиента Святослав Иосифович Пушнин-Бачинский. Где он жил и чем занимался, курьер не знал. Мужчина лет шестидесяти, очень скрытный, очень умный. Ну чем не глава картеля? Лыков быстро выяснил род занятий Пушнина-Бачинского. Для этого оказалось достаточно пролистать Памятную книжку Москвы за 1907 год. Там сообщалось, что этот господин заведует пенсионной кассой общества Северных железных дорог. Так с недавнего времени стала называться Ярославско-Архангельская дорога, входившая в сферу деятельности картеля. Лыков почувствовал, что он на верном пути. Сыщик послал запрос Гартингу, руководившему заграничной агентурой Департамента полиции. Требовалось срочно выяснить размер вкладов Пушнина-Бачинского во французских банках. Гартинг сначала заартачился. А как же банковская тайна? Что там в Петербурге думают о французской демократии? Чай, не Россия, такие интимные вещи здесь никому не раскроют. Но Алексей Николаевич уже завелся. Он убедил Трусевича, и Максимилиан Иванович дал Гартингу категорический приказ. После этого выяснилось, что с демократией во Франции все в порядке, любую тайну можно купить. Когда Лыков получил нужную ему справку, то был потрясен. Скромный заведующий пенсионной кассой хранил в парижских банках три миллиона рублей! Коллежский советник ворвался в кабинет к директору без стука, положил ему на стол бумагу и сказал лишь одно слово: – Попался! Лыков с Азвестопуло вернулись в Москву. Их приезд был секретным, о нем знало лишь охранное отделение. Филеры Подэрия взяли загадочного миллионщика под усиленный контроль. И через три дня зафиксировали его встречу со Згонниковым. Тот пришел на дом к объекту и провел там больше часа. Князя хотели проследить, но он ловко избавился от хвоста в запутанных коридорах Шестовской биржевой артели. Одновременно выяснилось, что Пушнин-Бачинский появился в Москве шесть лет назад. Это был человек без прошлого: никаких родственников, друзей, бывших сослуживцев. Якобы прежде он жил в Туркестане, но и там сведений о нем найти не удалось. Так бывает, когда живут под вымышленной фамилией. Заведующий пенсионной кассой большую часть времени проводил дома. Судя по наведенным справкам, так было не всегда. В 1902 году, едва заняв должность, Святослав Иосифович развил бурную деятельность. Он без устали ходил по железнодорожным конторам, будто бы перенимал опыт. Пушнин-Бачинский стал своим человеком в финансовых службах, проник и к директорам. Оброс знакомствами на дорогах – а заодно, надо полагать, подсмотрел слабые стороны учета. Дальше ясно: он продумал механизм и подобрал людей. Однако голова у Бачинского варила! Создать такое и заработать миллионы… Конечно, мошеннику подфартило: как раз подоспела революция с ее забастовками и параличом на железной дороге. Но и после усмирения восстания картель трудился, не снижая оборотов. Гений! Лыков решил, что пора брать уцелевшую верхушку. Встреча директора с вице-директором закончилась скандалом: филеры подслушали матерную ругань. Згонников требовал денег, а Бачинский отказывал. И Князь сказал с угрозой: «Жди меня завтра и подумай еще раз!» Человек без прошлого жил на третьем этаже нового доходного дома в Газетном переулке. Прислугу он не держал, а самовар брал у коридорного. Два сыщика спрятались в пустой квартире напротив. Филеры охранки в дом не входили, остались снаружи. Перед тем как зайти в подъезд, Лыков отвел Подэрия в сторону и сказал: – Князь товарища моего убил. Василий Григорьевич молча кивнул. – В случае чего, сами понимаете… – Так точно. Питерцы просидели в тишине около часа. Когда Князь протопал мимо них сапожищами, Лыков от напряжения вспотел. Неужели явился? И скоро все кончится? Бачинский впустил гостя, и они с порога начали браниться. Алексей Николаевич встал под дверью, прислушался. Князь говорил: – С твоими капиталами и не совестно отказывать? Это ведь я их тебе заработал. Я! – Ты и себе заработал, да спустил. Зачем вложил в недвижимое? Даже массажный кабинет завел сдуру. Разве мы не говорили об этом? Не предупреждал я тебя? Побойся бога. А теперь за твою глупость мне платить? Ни за что! – Сволочь ты. Кто по ночам не спал, концы сводил? Кто крутил-вертел всю лавочку? Я вертел. По лезвию ходил, быдло строил, огрехи подчищал. А ты все мыслишки свои мусолил за самоваром, настоящим-то делом я занимался. – Без моих мыслишек ничего бы и не было. Сам ты думать не способен. А я мозг! Лыков махнул рукой. Азвестопуло привел коридорного, тот постучал в дверь. – Чаю не прикажете, Святослав Иосифыч? Щелкнула задвижка, коллежский советник пнул дверь и ворвался в квартиру. Титулярный подталкивал его в спину. Князь сидел за ломберным столом. Он успел вскочить и сунуть руку в карман, но Лыков налетел коршуном. Ударил в голову, а обыскивал уже бесчувственное тело. Когда Князь пришел в себя, то увидел следующую картину. Он сползал со стула, Пушнин-Бачинский вжался в спинку дивана. Посреди комнаты стояли два сыщика и недобро ухмылялись. – Ага! – оживился коллежский советник. – Очухался. Ну, теперь поговорим. Напоследок. – Валяй… – ответил бандит, пытаясь сесть прямо. Но в голове у него после лыковского «угощения» все смешалось, перед глазами стояли круги.