Глаза у бабушки опять становятся странные, как будто она вот-вот заплачет, и она опускается на стул рядом с внуком. – Я знаю, что тебе тяжело, сладкий мой, но, поверь, я бы ни за что не ушла от тебя, если бы это не было необходимо. Я ведь тебе говорила, я не смогу оплачивать эту квартиру и все счета, если у меня не будет работы. А Стэн донесет, если я не буду выходить в ночь. Мягкой ладонью она убирает ему волосы со лба. – Помнишь, я рассказывала тебе о том, как я была маленькой и жила на ферме? Когда овцы рожали ягнят, мой папа тоже уходил из дому на всю ночь, и я оставалась одна. У меня ведь тоже не было мамы, помнишь? Она ушла от нас, когда я была совсем малышкой. И все-таки я не боялась, когда мой папа уходил к овцам. А ведь мы жили бог знает где, вокруг не было ни единого дома. А ты здесь, среди людей, где совсем не страшно. Ты только соблюдай все правила, как я тебе говорю, и ложись спать, и с тобой ничего не случится. Он втыкает нож в рыбную палочку и разрезает ее на два куска. Потом на четыре. На восемь. Он вспоминает сегодняшний урок математики и учительницу. Она хорошая. – А давай попросим мисс Хендерли присматривать за мной по средам? Она не откажется. – Он уже предлагал этот вариант раньше, но бабушка была против. Странно, разве это не отличная мысль? Мисс Хендерли целыми днями приглядывает за целой кучей детей, неужели она не может присмотреть за одним мальчиком раз в неделю ночью? Но бабуля приходит в ужас от этой идеи. – Мы ведь уже говорили об этом, милый, – наш секрет никому нельзя рассказывать, особенно в школе. Они сообщат соцработникам, что я не справляюсь, и тебя снова заберут у меня. Разве ты этого хочешь? Он мотает головой. Бабуля права: он вовсе не хочет, чтобы это повторилось. – Значит, ты будешь храбрым? Да? Потерпишь, пока я найду другую работу? Ну вот и хорошо, кушай. На сладкое у тебя мороженое. Твое любимое. * * * Два часа спустя бабушка надевает синий плащ и повязывает розовый шарф. Он уже в пижаме, хотя еще совсем рано – часы показывают шесть. Бабуля повторяет с ним правила. Плиту не трогать, и никакие электрические приборы тоже. Дверь не открывать, на телефонные звонки не отвечать. Со спичками, свечками и другими вещами, от которых может что-то загореться, не играть. Телевизор можно смотреть, пока короткая стрелка не покажет восемь. Тогда нужно будет все выключить и идти спать. Свет в большой комнате и на кухне погасить, ночник в спальне можно оставить. – Бабуля, а давай купим рацию? – Он с надеждой заглядывает ей в глаза. – Нет, милый, это слишком дорого. К тому же вряд ли рация нам поможет. – А в армии помогает. – Мы же не в армии. Ничего, все будет в порядке. Соблюдай правила, и ничего с тобой не случится. Из квартиры можно выйти, только если начнется пожар. Вот тогда открывай дверь и беги со всех ног. Но пожара у нас не случится, потому что ты хороший мальчик и не станешь нарушать правила. Так что не бойся. Дверь заперта, тебя здесь никто не тронет. Бабуля смотрит на часы. – Прости, милый, мне пора бежать. Ты хороший мальчик. Бабушкин маленький солдатик. И помни, я… – она умолкает. Раньше она всегда говорила: «Я совсем близко», – но теперь он знает, что это неправда. Он помнит, как они ехали на автобусе и еще шли пешком. Он чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Бабушка вздыхает, целует его в лоб и на мгновение крепко прижимает к себе. А секунду спустя уходит. * * * Он включает телевизор, но там ничего хорошего нет, программы все скучные. Он съедает печенье, которое оставила ему бабуля, запивая соком. В квартире под ними играет музыка, ему это нравится. Но вскоре музыка обрывается, и наступает полная тишина. Это уже плохо. Дома немного холодно, поэтому он накидывает халат и забирается в постель с книжками. Он уже умеет читать некоторые слова, но еще не все. Из-за этого он так старается в школе – хочет научиться читать по-настоящему, чтобы по средам, когда бабушка на работе, можно было читать по ночам. Иногда во время чтения он как будто ныряет в страницу и забывает о том, где находится. Вот бы сейчас так. Он внимательно осматривает комнату – хоть бы нигде не оказалось паука. В одну из сред в углу спальни сидел огромный паук, поэтому ему пришлось взять свое одеяло и пойти в гостиную, а дверь закрыть и заложить подушками щель под ней, чтобы паук не вылез. Утром бабушка вернулась домой и, обнаружив его в гостиной на диване, спросила: «Это что еще за чертовщина?» Он лежит в постели, свернувшись калачиком, и старается заснуть, но вокруг становится все тише и тише. Вот это ему особенно не нравится – когда вокруг так тихо. И темно. Правда, он никогда не выключает ночник, а еще кладет с собой в кровать фонарик – на всякий случай, вдруг электричество отключится. Он часто плачет, особенно когда кто-нибудь в школе начинает рассказывать страшные истории. Он тогда убегает играть, стоит услышать хоть слово про привидения и призраков. Правда, бабушка говорит, что привидений не бывает, но он ей не верит. Надо перестать думать об этом. Очень хочется по-маленькому, но страшно вылезать из-под одеяла и идти через темную гостиную в туалет. Он все ждет, когда неприятное чувство пройдет, но оно не проходит, терпеть становится по-настоящему трудно. Он вспоминает, что было на прошлой неделе, когда Стэн нашел его в углу бельевой. Он зажигает фонарик, вылезает из постели и крадется к двери, светя перед собой фонариком. Он уже на середине комнаты, когда кто-то стучит в дверь. Прямо как в позапрошлую среду. – Слышишь меня? Я знаю, что ты там. – Голос негромкий – едва доносится сквозь дверь. Он замирает. В тот раз было так же – он замер и не двигался, и тот, за дверью, ушел. Надо было рассказать бабуле, но он боялся, что она рассердится, что он вылез из постели. В дверь снова стучат – тук-тук-тук. Совсем не громко, так чтобы слышал только он. Тук-тук-тук. Раз, два, три… – Я вижу свет из-под двери. И знаю, что ты там. Открой, иначе я вызову полицию. Он каменеет. Полицию? Бабушка очень огорчится, если в дело вмешается полиция. Он старается не дышать, но сердце бьется очень громко. Наверное, надо выключить фонарик, но в темноте будет совсем страшно. И вдруг крышка почтового ящика на двери приподнимается, и он видит чей-то кончик носа и глаз – кто-то пытается заглянуть в щель. – Я видел, как уходила твоя бабушка, и знаю, что ты там один. Открой дверь немедленно, или я иду звонить в полицию. И тут он понимает, кто это. Брайан. Их сосед, толстяк Брайан. Глава 22 МЭТЬЮ – Что случилось? Ты что-то от меня скрываешь? Мэтью отвечает жене не сразу. Сначала смотрит на нее, потом опускает глаза в тарелку. Жареная картошка и стейк. Хорошо прожаренный, приготовленный по всем правилам поварского искусства, а потому ароматный и сочный. Но Мэтью почему-то не хочется есть его, не хочется даже резать, и мясо на тарелке остывает. – Как тебе удается видеть меня насквозь, Сэл? – И он снова смотрит в тарелку, удивляясь тому, что аппетит пропал. Надо же, он ведь очень любит стейк. Тут Хилл замечает в центре куска маленькое кровавое пятнышко и сразу все понимает. Салли приготовила среднепрожаренный стейк, с небольшим количеством крови, и вот эта кровь, напоминание о сыром мясе внутри жареного, напомнила ему еще кое о чем. Обычно он неприхотлив в еде и не привык выискивать что-нибудь в тарелке, но сегодня постоянно мысленно возвращается к тому нападению. Кислота. Ожог. Тот страшный миг, когда он ждал, что кожа на лице Элис начнет менять цвет. – Колдовство. Разве ты до сих пор не понял, что живешь с тайной ведьмой? Белой, разумеется. Ешь свой стейк, а я пока схожу навещу нашу принцессу Пиппи Покет. Когда вернусь, ты мне все расскажешь. Договорились? Мэтью кивает. Они женаты уже несколько лет. Мэтт любит свою жену, но что у нее в голове, для него по-прежнему загадка. Иногда, сидя за завтраком, он представляет себе, что Амели уже выросла и эти две женщины болтают на совершенно незнакомом ему языке. О моде и сплетнях. И, разумеется, о диванных подушках. Мэтью улыбается жене, чувствуя приступ вины за то, что иногда пропускает ее слова мимо ушей. Они познакомились, когда он расследовал дело – сложный, запутанный случай, касавшийся двух старинных подруг Салли. Вспоминая об этом, он до сих пор холодеет от страха – а вдруг ее подруга, Бет, выбрала бы другого частного детектива? Как бы тогда сложилась его жизнь? «Тогда бы у меня было меньше подушек», – лукаво думает он, вспоминая их постель с горой шелковых препятствий. – Чего это ты ухмыляешься? – Да так, ничего особенного. Просто я люблю тебя, Сэл. – И я тебя. Ешь свой стейк. С этими словами Салли покидает их кухню-столовую и идет наверх. Мэтью слышит голос дочки, которая заявляет, что она нисколечко не устала. Он снова улыбается – когда это дети говорили иначе? Сверху доносится песенка – мама и дочка поют вместе, – а потом голос Салли завершает: «Так, а теперь спать». Наконец жена возвращается, и он тоже заставляет себя вернуться к трапезе. – Ну вот и хорошо. Тебе не хватает железа, ты какой-то бледный в последнее время. Я как раз прочитала на днях в одном журнале, что дефицит железа – проблема куда более распространенная, чем кажется большинству людей. Ну а теперь выкладывай, я слушаю. – И она берет бутылку вина, но Хилл накрывает свой бокал ладонью и мотает головой. Он опять думал об Элис, поэтому все еще встревожен. Не исключено, что сегодня еще раз придется выйти. Он пока не решил. – Этим утром я немного облажался. Элис не захотела поехать в моей машине, а я не настоял. И зря. На нее напали. Неизвестный тип сделал вид, будто облил ее кислотой. Это было ужасно. – Что значит «сделал вид»? Облил или не облил? Мэтью рассказывает жене про мотоциклиста и ледяную воду из бутылки. И как они предполагали худшее.