Глава 34 ОН – ПРЕЖДЕ На день рождения бабушка испекла ему торт. Семь свечей. – Что это за ссадина у тебя на руке? – Она тянется к нему, хочет рассмотреть поближе, но он поспешно натягивает рукав до самого запястья. – Да так. Просто царапина. Морская свинка поцарапала – она живет у нас в классе. Была моя очередь чистить ей клетку, но свинке что-то не понравилось, и она меня поцарапала. Придерживая рукав большим пальцем, чтобы не задрался, он делает глубокий-преглубокий вдох, прежде чем задуть свечи. – Ну ладно. Не забудь загадать желание, мой милый. Он с шумом выпускает из себя воздух и загадывает желание: «Пусть Брайан умрет!» Он представляет его на полу, в луже крови. И как он бьет его чем-нибудь тяжелым и твердым. Молотком. Точно: бац, бац, бац – прямо в голову, чтобы мозги вытекли. – Только не говори мне, что ты загадал, а то не сбудется. – Знаю. Я же не дурак. – Ладно, ладно. Поспокойнее, милый. Конечно, сегодня твой день рождения, но ведь мы же не будем ссориться, верно? Я просто хочу, чтобы ты хорошо провел этот день. – Мои друзья устраивают вечеринки. – Он чувствует себя виноватым, едва эти слова срываются с губ, но ничего не может с собой поделать: он так устал чувствовать себя не таким, как остальные дети. Устал от их глупых расспросов: «Где ты взял такой джемперок? Бабушка связала, да? Ха-ха-ха!» Как бы ему хотелось вечеринку. С шарами, с играми. Как у всех. – Да, я знаю. Очень жаль, но нам такое не потянуть. Зато сегодня мы идем в кино, не забыл? И я куплю тебе угощение – попкорн и сладости. Я специально отложила на это деньги. Сегодня суббота. У бабули выходной. Он заглядывает ей в лицо, видит печаль в ее глазах, и чувство собственной вины становится еще сильнее. Он не может понять, как это можно: так сильно любить бабушку и в то же время сердиться на нее. Странно. – Прости меня, пожалуйста, прости! – Обеими руками он обхватывает ее за талию, не забывая прижимать манжет рукава. Он сам порезал себя, циркулем, в школе. Обычно он просто немного царапает кожу, но иногда, если гнев переходит границы, он втыкает иглу глубже. Как ни странно, но после этого становится легче, хотя и ненадолго. И каждый раз он обещает себе, что больше так не будет, – боится, что учительница или бабушка увидят следы. А они совсем не похожи на царапины, которые оставляет морская свинка. Зато Брайан уже все знает. «Что это за отметины у тебя на руке?» «Ничего особенного». «Прекрати, или мне придется кому-нибудь рассказать. Про твою бабушку. Может, мне все же сходить в полицию?» «А может, мне рассказать полиции про тебя, Брайан?» «Не валяй дурака. Мы это уже обсуждали. Во-первых, маленькому мальчику никто не поверит. А во-вторых, ты что, хочешь увидеть бабулю за решеткой? Думаешь, она там выживет?» – А давай навестим дедушку? Завернем торт в салфетку и там съедим. – Он следит за тем, чтобы голос звучал радостно, зная, что бабушке понравится его идея. Пусть она думает, что он не расстроился из-за вечеринки. И точно. Бабуле на глаза наворачиваются слезы. Она смотрит в окно. Небо голубое, совсем безоблачное. Он старается не думать о Брайане, о том, как он возьмет однажды молоток и как потом окажется в тюрьме… – Как здорово ты придумал, родной. Дедушка будет счастлив. На улице они садятся на дедушкину скамейку у края газона. Он поднимает голову и глядит на окно их квартиры. По утрам, заваривая чай, бабушка смотрит сверху на эту скамейку и говорит: – Доброе утро, любимый. – И так каждый день. К спинке скамьи привинчена табличка, ее сделали друзья дедушки, его клиенты. Бабушка говорит, что дедушка чинил людям обувь, сумки и ремни. Никто не умел класть такие ровные стежки по коже, как он. Мастерская была прямо у них в доме, на первом этаже, и люди, которые его знали, ехали сюда со всего города, чтобы заказать починку. – Расскажи мне еще о дедушке. – Твой дедушка был самый лучший. Он был высокий, красивый, всегда улыбался, и сердце у него было просто огромное. Он заботился обо мне и о твоей маме, когда та была маленькой. Целыми днями он трудился у себя в мастерской, а в обед выходил сюда, на эту скамейку. Ел сэндвичи и запивал чаем из термоса. – А почему он не мог прийти пообедать домой? – Иногда приходил, но вообще он любил есть на улице. Он всегда говорил мне, что ему нравится смотреть на деревья, дышать воздухом и слушать пение птиц. – Я тоже люблю птиц. А он на этой лавочке обедал? – Нет. Та давно сгнила. Но ее заменили на другую, а когда дедушка умер, его клиенты приделали к ней табличку в память о нем. Вот почему эта лавочка особенная. И вот почему мне здесь так нравится. – Бабушка сделала глубокий вдох. – Поэтому я никогда не хотела жить в другом месте. Ведь там я не смогу видеть каждый день его лавочку, не смогу представлять, как дедушка сидит на ней с термосом в руке и сэндвичами в салфетке. А так я смотрю, представляю, и он как будто рядом. – А у меня тоже когда-нибудь будет сердечный приступ? – Нет, милый. Конечно, нет. Просто дедушке не повезло. – И у нас поэтому нет денег? Из-за дедушкиного сердечного приступа? – Кушай торт, милый, и не думай о деньгах. Не будем думать о них хотя бы сегодня, в твой день рождения. Не будем огорчать дедушку. И потом, я же тебе говорила, я отложила немного денег на кино и на сладости. Тебе в подарок. – А ты можешь отложить столько денег, чтобы не работать? Чтобы по ночам ты была дома, а не ходила в ночные смены? Она ерошит внуку волосы, и он застывает точно статуя. Он гонит от себя мысли о молотках и лужах крови, но ничего не получается. Он как вулкан, который кипит внутри, готовый вот-вот взорваться. Он видел такое в школе, на уроке географии. Сначала была просто гора, а потом вдруг случился большой взрыв. Бу-ум! «Это я, – подумал он тогда, глядя на экран. – Это про меня». – А я думала, ты привык, что по ночам в среду меня нет дома. Думала, ты повзрослел и уже не боишься. Чем старше ты будешь становиться, тем легче тебе будет… Он сует в рот большой кусок шоколадного торта и отводит глаза. Глядя на деревья и птиц, он думает, не спросить ли бабушку о маме. В спальне у кровати висит фото с его первого дня рождения: мама держит его на руках, они на бабушкиной кухне. Иногда ему кажется, что он немного помнит свою маму, хотя знает, что помнит, скорее всего, фотографию. Кое-кто из детей в школе говорит, что его мама была наркоманкой и поэтому умерла. Так им сказали родители. Он спрашивал у бабушки, но она не захотела это обсуждать. Вот почему и сейчас он не задает вопросов, а просто сидит и смотрит в синее-синее небо и думает о Брайане и о луже крови. Он ищет взглядом орла, большого и сильного охотника, который умеет падать с неба камнем и без жалости бить врага когтями и клювом. Без жалости. Глава 35 ЭЛИС Хорошо, я заранее купила билет – поезд переполнен. Жаль только, что выбрала тихий вагон[11]. Сижу теперь. Озираюсь. Разглядываю лица пассажиров, особенно мужчин. Вон парень с лицом дегенерата, смотрит на ноутбуке какой-то фильм. Пенсионер разгадывает кроссворд, сжимая пальцами красивую авторучку. Я долго смотрю на него, пока он не начинает вписывать ответ. Аккуратно. Заглавными буквами. А вон, через проход от меня, высокий лысеющий тип вытянул ноги под переднее кресло. Я прищуриваюсь, чувствуя себя неловко. Наверное, я слишком долго на него пялюсь, потому что он поворачивается ко мне, смотрит не мигая, потом опускает взгляд на свою ширинку, снова на меня – и приподнимает бровь. Ухмыляется. Псих. Я отворачиваюсь и чувствую, что вся заливаюсь краской. Да, зря я сюда села, надо было выбирать семейный вагон. Черт. Обычно я стараюсь избегать шумных скоплений ребятишек. Все эти коробочки с соком и книжки-раскраски не для меня. Но в этом вагоне полно одиноких пассажиров – мужчин и женщин, которые возвращаются домой с работы. Сегодня вечер вторника. Я поступила необдуманно. Надо было послушать Лиэнн и не рисковать, возвращаясь в Девон накануне дня икс. Проблема в том, что я все еще стыжусь своего страха, той усиливающейся паранойи, которая охватывает меня вблизи мужчин. Господи, а вдруг это тот, лысый? Это может быть кто угодно. «Успокойся, Элис». Я закрываю глаза и сосредоточиваюсь на дыхании. Вдох – раз, выдох – два. В точности как в упражнениях на расслабление в пилатесе. Как мне не хватает моей прежней жизни… С пилатесом и уроками французского. Когда же все это вернется? Я продолжаю дышать и считать. Это помогает, хотя и не совсем. Когда я открываю глаза, лысый извращенец уже потерял ко мне интерес и напялил наушники. Я смотрю наверх, на багажную полку, проверяю, на месте ли мой розовый чемоданчик. На месте. Отлично. Я снова приказываю себе успокоиться. Вынимаю из сумки книгу, открываю, но не могу сконцентрироваться на тексте – слова расплываются перед глазами. Я опять начинаю разглядывать мужчин. О своем мучителе я знаю лишь одно – его измененный голос, который слышала в самом начале, по телефону. Как он выглядит, я не имею понятия. Да и его настоящий голос тоже не слышала. Пытаюсь представить Алекса с телефоном, на котором стоит приложение-модулятор, и чувствую, что что-то не сходится. Слишком уж это невероятно. Чересчур точно. И очевидно. Мэтью говорит, что у полиции достаточно информации для поисков Алекса, но он не хочет делиться со мной во избежание утечки. Детектив Сандерс и так, видимо, вышла за рамки дозволенного, сообщив ему детали. Но Мэтью обещает рассказать подробности, как только появится возможность. Однако беда в том, что это не кончится, даже когда они найдут Алекса. Я пытаюсь поверить, стараюсь уговорить себя, что полицейские правы, а я ошибаюсь. Представляю, как хорошо мне будет, когда его арестуют и снова отправят в тюрьму. И не могу: что-то тут не сходится. Я чувствую, как начинает колотиться сердце. Накатывает ставшее знакомым разочарование в себе. Почему я не могу быть сильной? Храброй? Почему я позволила этому безликому негодяю стать занозой в моей жизни? Так достать меня. Победить… «Ты же в поезде, Элис. Кругом полно людей. Здесь он тебя не тронет. И ничего тебе не сделает. Слишком много свидетелей». Я беру телефон, надеваю наушники. Музыку не включаю, просто держу телефон в руках – что-то вроде реквизита, позволяющего отвлечься от публики в вагоне.