– Нет-нет. Мне особенно не нравится тот факт, что он знал про кафе. Вдруг этот псих действительно следит за тобой? И ехал за тобой до дома? Нет, они не должны были отпускать тебя одну, Элис. После таких-то звонков. Да еще с использованием устройства для изменения голоса. Я решаю не рассказывать, что Джек предлагал отвезти меня домой и побыть со мной до его прихода. – Разве полиция не обязана обеспечить охрану? Круглосуточное наблюдение и что-нибудь в этом роде? Хотя бы до тех пор, пока не станет ясно, кто его мишень – газета или ты лично. – Нет. Видимо, нет. По крайней мере, не на основании двух подозрительных звонков. Да и откуда у них такие ресурсы, Том? – Значит, ты села за руль и просто поехала домой? – Он оглядывается на входную дверь так, словно подозревает, будто кто-то следит за нами с улицы. – Вообще-то нет. Я специально поездила кругами, сворачивала пару раз не туда. На всякий случай. – Я не говорю ему, сколько миль я намотала, какие петли выписывала по городу и сколько раз внезапно поворачивала обратно, причем с одной-единственной целью – сбить с толку того, кто увязался за мной, если, конечно, он увязался. – Ладно. Я отменяю ужин. Останемся дома. Закажем еду сюда. – Том снова садится рядом, гладит меня по щеке. Я заглядываю ему в лицо, и мне становится стыдно, как всегда бывает в те моменты, когда он смотрит на меня таким взглядом. Я вспоминаю другое лицо. Из прошлого. А еще почему-то думаю о Джеке. «Хватит, Элис», – командую себе и отворачиваюсь от Тома, но потом, чувствуя новый приступ вины, заставляю себя повернуть голову. Мне нужна минутка, чтобы восстановить душевное равновесие, поэтому я прошу его сварить кофе. Первый этаж квартиры представляет собой открытое пространство, и я наблюдаю за Томом, глядя ему в спину, когда он ставит чайник и протягивает руку к полке над плитой, чтобы взять банку с кофе. И тут я понимаю: главное, что я испытываю сейчас, наряду с потрясением и страхом, – это острое недовольство собой. Я из тех, кто больше всего ценит в людях умение сопротивляться обстоятельствам. Часто сталкиваюсь с этим в своей работе. Пишу о таких людях статьи. И что же? В глубине души я надеялась, что и сама принадлежу к этой когорте, а оказалось, что вовсе нет. Мне случалось брать интервью у людей, которые потеряли в жизни все, но нашли в себе силы подняться над прошлым и начать заново. Один парень, например, потерял ногу в Афганистане – наступил на мину. А спустя какое-то время смог участвовать в марафоне. Еще одна женщина закрыла собой троих детей, защитив их от автомобиля пьяного водителя, который выехал на тротуар. Я наблюдаю, как Том наливает кипяток в чашки, и вспоминаю другие подобные истории. Люди проявляют столько мужества. А я расклеилась при первом же испытании на прочность. – Нет уж, Том. Лучше пойдем в ресторан, как и планировали. Я должна взять себя в руки. Нельзя поддаваться панике. Именно этого он и добивается. – Ничего, сходим в следующий раз, – возражает Том, входя в гостиную и ставя чашки на низкий журнальный столик. – Нет, Том, так нельзя. – Мы заказали ужин в ресторане – любимом ресторане Тома – на сегодняшний вечер, чтобы отпраздновать его успехи на работе. Два месяца он вкалывал как одержимый, задерживался до поздней ночи, и все ради того, чтобы привлечь в фирму крупного корпоративного клиента. Компания в восторге. Я делаю глоток и чувствую, как мной овладевает новая эмоция – гнев. – Он хочет посеять хаос в моей голове. – Я правда не возражаю насчет отмены ресторана, Элис. Давай закажем еду домой. Тайскую, китайскую – какую хочешь. – Нет, мы пойдем туда. Сейчас я приму душ и переоденусь. И к черту всех этих психов: мы идем в ресторан, а они пусть утрутся. * * * Несмотря на браваду, по дороге в ресторан все же ловлю себя на том, что то и дело оборачиваюсь посмотреть, не преследует ли нас какая-нибудь машина. А когда въезжаем на парковку, я чувствую головокружение от непрерывных эмоциональных перепадов. Страх сменяется гневом. Беспокойство – яростью. Именно. Меня просто бесит, что какой-то придурок на другом конце провода меньше чем за минуту умудрился довести меня до такого состояния. Наверное, поэтому, когда мы уже сидим за столиком и ждем заказ, я все-таки решаюсь поговорить с Томом начистоту. – Знаешь, Том… Мне стыдно. Сколько раз я писала о стойкости и самоотверженности – и только посмотри на меня сейчас. – Я протягиваю вперед руку, чтобы показать, как дрожат пальцы. – Элис, ты слишком строга к себе. Причем напрасно. Такое услышать… Любой на твоем месте чувствовал бы себя неважно. Я не отвечаю. И гоню от себя мысли и образы: прилавок продуктового магазина, тонкая проволока медленно, но уверенно скользит сквозь огромную головку сыра, разделяя ее на две части. Ну почему именно эта картина? Что вообще должно твориться у человека в голове, чтобы он смог придумать такое? Я разламываю надвое круглый хлебец и намазываю одну половинку маслом – слишком густо. – Так, ладно. Давай обсудим детали. Твоя газета никого не зацепила своими последними публикациями? Имел ли до этого место троллинг в Сети? Поступали жалобы на твои статьи либо на судебные дела? Может, еще что-нибудь? – Том говорит уверенно и спокойно, профессиональным тоном и подается вперед, так что я вижу свое отражение в стеклах очков. Я отрицательно мотаю головой. Полиция тоже об этом спрашивала, но я ничего такого не вспомнила. Судебными делами в нашей редакции давно занимается другой сотрудник. – Я в основном готовлю репортажи. Освещаю кампанию по сносу жилого дома «Мейпл-Филд-хаус». – И что, это никого не задело? Твоя кампания? – Ну, кое-кому из местных политиков не поздоровилось. Но в целом все получилось неплохо. Все довольны. По сути, это даже не моя кампания, так что зря я присваиваю себе лавры. Все сделали сами жители, а я только писала о них в газете. Том раздраженно вздыхает и ерзает, словно этот мотив его не устраивает. Но дело в том, что я уже целый год занимаюсь почти исключительно «Мейпл-Филд-хаусом». Тед доволен: газета хорошо продается. Так что никаких сенсаций я давно не освещала. «Мейпл-Филд-хаус» – мрачный старый домище в форме подковы. Нижний этаж занимают торговые помещения, а еще три отведены под жилой фонд. В свое время дом считался почти престижным: торговля процветала, магазины отбоя не знали от покупателей. Однако вкусы публики изменились, а квартиры на верхних этажах не пользуются спросом из-за неудачной планировки. Так что лучшие дни «Мейпл-Филд-хауса» давно позади. Магазины в основном пустуют, лишь в некоторых из них открыли пункты помощи беднякам и бездомным. Темные и сырые квартиры скорее напоминают подвалы. Здание принадлежит городскому совету, но капитальный ремонт сто лет не проводился, поскольку жилищный комитет никак не мог решить, что делать: то ли все-таки вложиться в реновацию, то ли снести, а жильцов переселить в современную малоэтажную застройку. Из-за нерешительности чиновников условия жизни обитателей год от года становились все хуже. В стенах завелась сухая гниль, со временем поразившая весь дом. Мусоропроводы то и дело забивались. Жильцам все это надоело, и они решили бороться за снос. Но на них никто не обращал внимания, пока к делу не подключилась я. В газете появилось несколько статей о том, как сырость в квартирах отрицательно сказывается на здоровье детей, особенно страдающих астмой. И вот наконец многолетний нарыв прорвался: городскому совету надоело краснеть из-за историй, которые публиковала наша газета, «Вестник Южного Девона». Жилищный комитет принял решение о сносе жилья и переселении всех его нынешних обитателей, в связи с чем в сжатые сроки совместно с жилищной ассоциацией был разработан специальный проект. Теперь старый дом расселен, всем жильцам предоставили временные квартиры, первая очередь нового жилья для переселенцев вот-вот будет сдана. Честно говоря, работа была непыльной, как под копирку: следишь за новыми событиями, пишешь, публикуешь – и так день за днем. Скучать не приходилось, я чувствовала, что приношу пользу обществу, да и редактор был доволен. – Ты же знаешь, я давно не освещаю судебную хронику, – добавляю я. – К тому же, сам понимаешь, люди всегда чем-то недовольны, но лично я в последнее время не писала ни о каких скандалах. Хоть убей, не могу вспомнить. Я смотрю на заказанную рыбу. Морской окунь с превосходной хрустящей корочкой. Начинаю разделывать его вилкой на кусочки помельче, но вскоре ловлю себя на том, что сижу неподвижно, уставившись на блестящий металл. «Я порежу тебя проволокой для сыра»… – Ты что, не голодна? – Наверное, слишком много съела в обед, – вздыхаю я, откладывая вилку. Том улыбается: – Думаю, ты все-таки права. Скорее всего, это был какой-то псих, звонивший наугад, и больше ты о нем не услышишь. – Он режет свой стейк. – Не хочешь пожить у меня, пока ситуация не устаканится? Или, если хочешь, давай я у тебя поживу. Том не смотрит на меня, и я не знаю, как реагировать. Мне, конечно, страшно оставаться ночью одной, но мы обычно ночуем друг у друга только по выходным или после таких свиданий, как это. Том занимается коммерческим правом и часто ездит в Лондон по работе. Меня это устраивает. Я не готова к совместной жизни. Пока не готова… – Может, останешься сегодня у меня, как и планировали, а там посмотрим? – предлагаю я. – Завтра наверняка станет легче. И если звонков больше не будет, то вскоре все забудется. А я почти уверена, что их не будет. – Ну ладно. Надеюсь, ты не пытаешься казаться храбрее, чем есть на самом деле. – Он с улыбкой слегка наклоняет голову и добавляет: – Или упрямее. – Кто – я? Мы оба смеемся, и я понимаю, что наконец-то расслабилась, – впервые с того самого момента, когда услышала жуткий голос в телефонной трубке. Что ж, уже хорошо: пусть маленькая, но победа. Том улыбается, а мне хочется заглянуть в будущее и представить тот день, когда мы будем смеяться над сегодняшним происшествием, как над забавным анекдотом. «Помнишь того психа, который пытался тебя напугать?..» «Да, так и случится», – уверенно обещаю себе я, решительно беру вилку, отправляю небольшой кусок рыбы в рот и наслаждаюсь великолепным вкусом. Ничего, скоро все снова придет в норму. Глава 3 ЭЛИС Коробка прибыла в следующую среду. В десять утра. Ее доставил курьер. Обычная коробка для выпечки из местной кулинарии, недавно получившей награду, о чем свидетельствовал наклеенный на крышку ярлычок. На прошлой неделе я как раз выпустила материал о хозяйке этого заведения, и она прислала мне по электронной почте письмо, в котором говорилось, что они всей кулинарией прочитали мою статью и очень благодарны мне за внимание. – Ребята, тащите кофе! – весело предлагаю я и встаю, намереваясь всех угостить пирожными. – Это из той пекарни, которая выиграла приз. Наверняка что-нибудь фирменное. Я рада, что все вернулось на круги своя. После того дурацкого звонка я два дня была сама не своя: дергалась во время поездки на машине, нервничала на работе, даже к телефону подходить боялась. Так прошли среда и четверг. В пятницу стало легче, за выходные я отдохнула, неприятное впечатление сгладилось, и я зажила прежней жизнью. Только порой ругала себя за чрезмерную впечатлительность. В субботу, как всегда, сходила в спортзал, в воскресенье днем навестила маму, а вечером мы с Томом отправились в кино. В понедельник я уже и не вспоминала о событиях минувшей среды, а во вторник как ни в чем не бывало работала над своими статьями, отвечала на телефонные звонки и даже сходила в то самое кафе. Я думаю об этом, глядя на коробку из кулинарии, и предвкушаю радость коллег. Единственное, что меня беспокоит, – это что там внутри: пирожные или все-таки пирог? Иными словами, понадобится ли мне нож? На крышке есть окошко, прикрытое бумажным клапаном, наподобие конверта. Я аккуратно отгибаю сначала один уголок, затем другой. Ко столу подходит Джек, встает рядом и внимательно наблюдает за моими действиями. Тот еще любитель сладостей. И я отгибаю последний уголок. То, что в коробке вовсе не пирог, становится понятно не сразу. Подходят другие коллеги, и мы уже вчетвером заглядываем внутрь: я, Джек, секретарь редактора Саманта и Найджел, наш бессменный фотограф.