Да. Он считал, что когда он будет заботиться о ней, а не наоборот, то снимет ей квартиру где-нибудь подальше от этих краев, где ничто не будет напоминать ему об этих ужасных временах. И об отвратительном Брайане. Так что осознание того, что этого никогда не случится, повергло его в ужас. Первая работа привела его в Лондон. Вторая – в Сассекс. А когда у него наконец появился не только вполне приличный доход, но и сбережения, и он смог предложить бабушке помощь, то был поражен ее реакцией. – Не смеши меня. Какой еще переезд? Что это ты выдумал? Денег мне и своих хватает, а переезжать отсюда – да ни за что. Вот еще. Он не верил своим ушам. А он-то все просчитал, продумал. Несколько лет откладывал деньги, пока не скопил приличный депозит, с которого можно было оплачивать симпатичную съемную современную квартирку поближе к нему. – Но ведь я могу поселить тебя в уютной квартире, теплой, в хорошем районе. Ты ведь уже на пенсии. Разве тебе не хочется пожить в красивом местечке, ба? Давай снимем тебе квартиру поближе ко мне? Или можем снять большую квартиру с двумя спальнями неподалеку от моей работы и будем жить там вместе. Но бабушка даже в лице изменилась, и он понял, что по-настоящему обидел ее своим предложением. Она отправилась в кухонный уголок, поставила на плиту чайник и, дожидаясь, пока он вскипит, замерла у окна, глядя на скамейку внизу. Повисло молчание. Атмосфера стала напряженной. Бабушка то и дело поглядывала на него так, словно видела впервые. – Ты правда не понимаешь, почему я хочу продолжать жить здесь? Он пожал плечами; разговор становился ему в тягость. Бабушка снова отвернулась к окну. – Потому что он его любил – этот дом. Любил вид из этого окна. Любил свою маленькую мастерскую и лавочку под окном, любил там обедать. Этот дом и все, что вокруг него, радовали и его, и меня. И я до сих пор люблю этот дом. Из-за него. Так с чего бы мне захотеть переехать? – Но разве дедушка не обрадовался бы, узнав, что ты живешь в более приятном месте? – В более приятном, говоришь? А здесь тебе, значит, не приятно? – с обидой в голосе спросила бабушка, повернулась к внуку, и ему показалось, что в ее глазах блеснули слезы. – В этом доме, где прошло твое детство? А ведь я так старалась. – Да нет, я вовсе не говорю, что здесь плохо. И я очень благодарен тебе за все, что ты для меня сделала. – Он подошел к ней, обнял обеими руками и снова с тревогой почувствовал, как она похудела и словно даже съежилась за последнее время. Совсем маленькая, как птичка. И это не потому, что он вырос и стал мужчиной. Нет, это она с годами сделалась меньше. – Просто я тревожусь за тебя, бабуля, и хочу заботиться о тебе так, как ты заботилась обо мне в моем детстве. – А ты и заботишься. Я тобой горжусь и счастлива видеть, как уверенно ты пробиваешь себе дорогу в жизни. Но, пожалуйста, никогда не проси меня переехать отсюда. Если я еще жива, то только благодаря ему. Этому дому. – И бабушка снова уставилась в окно на лавку. – Здесь я могу каждое утро здороваться со скамьей твоего деда. И со всеми моими воспоминаниями. И она стала опускать чайные пакетики в тот самый красный заварочный чайник, который он помнил с детства. Он закрыл глаза и стал думать о тысячах чашек чая, выпитых здесь, за этим самым столом, в свое время. Но теперь к мирным сценам чаепития примешивались другие. Мысли метались в мозгу как ошалелые. А он-то думал, что перевезет бабушку в другое место и этим решит все свои проблемы. Что же теперь делать? Визиты Брайана прекратились, когда ему почти исполнилось одиннадцать. Сначала он не понимал почему, а потом решил, что толстяк, наверное, нашел себе новую жертву, помоложе. Раньше он мечтал только о том, чтобы Брайан перестал стучать по ночам к нему в дверь. Думал, что, когда это случится, счастливее него не будет никого на свете. Но, как ни странно, все оказалось совсем не так. Сосед не приходил, а он чувствовал себя все более и более грязным. У него начались кошмары. Он понял, что в детстве легко мог сказать Брайану «нет», запереться от него, и тот ничего бы ему не сделал. Рассказать бабушке? Пожаловаться в полицию? Почему он сам не понимал, что может пожаловаться на соседа в полицию? Он открыл глаза, увидел бабулю, которая уже разливала чай, и у него так сжался желудок, что он ощутил приступ тошноты. Он понял, что больше всего на свете ему хочется никогда не видеть этот дом, эту улицу, квартиру, вообще забыть сюда дорогу. В сущности, всю эту историю с переездом бабушки в другое место он затеял, надеясь, что тогда он сможет поставить точку в кошмарной главе своей жизни и никогда к ней не возвращаться. – Ты ведь не перестанешь приезжать ко мне сюда? – сказала вдруг бабушка, и на ее лице отразился страх. Он смотрел на ее руки: они слегка дрожали, когда она открывала коробку с печеньем и выкладывала шоколадное угощение на фарфоровую тарелку с розочками. Он перевел глаза на тарелку, на золотой ободок и представил, как к ней тянется его детская рука в синем джемпере домашней вязки. Ее вязки. В джемпере, из-за которого его столько раз дразнили в школе. И он понял, что ему опять придется быть храбрым. И снова ради нее, ради бабушки, чтобы она была спокойна и весела. В детстве он терпел, когда его дразнили из-за джемпера. Терпел столько ужасных вещей… Что ж, он потерпит еще; теперь он будет терпеть это ужасное место – из любви к ней. – Ну конечно, я буду приезжать. Я ведь люблю тебя, ты же знаешь. Глядя на бабулю, он вспоминал, как в детстве каждую субботу она покупала ему свиные отбивные, потому что он их любил, а сама притворялась, будто не голодна. Как каждую неделю водила его в библиотеку, устраивала ему под столом гнездо из одеял, где он пристрастился читать, как приносила ему туда печенье с конфетами на этой самой тарелке с розочками. – Только никогда больше не проси меня переехать, – добавила она. – И другим не позволяй увозить меня отсюда, ладно? Никаких там домов престарелых и прочих глупостей. Обещаешь? Но он все смотрел на нее и молчал. – Прошу тебя. Обещай мне. Что никогда этого не сделаешь. – Обещаю. Напряжение покинуло бабушкины черты, и она с облегчением бросила взгляд на скамейку. Потом заулыбалась и сделала внуку знак идти за ней в гостиную. И тут его осенило. Раз уж нельзя заставить бабулю сдвинуться с места, тогда, может, заняться осуществлением того, о чем он грезил с детских лет? Разобраться с Брайаном. Глава 47 ЭЛИС Сегодня воскресенье, и я опять в Лондоне. Приехала к Лиэнн, чтобы навестить маму в ее новом доме. Он красивый и чистый, в точности как на фото в буклете. Больше похож на пятизвездочный отель, чем на дом престарелых. Но из него не видно море. Читая маме, я замечаю, что у нее закрываются глаза. В последнее время она все больше спит, наверное, из-за сниженной сатурации крови. – Что, хватит пока? Она кивает в ответ, а я наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать в лоб. От нее пахнет «Шанелью». Это хорошо. Значит, здесь заботятся и о мелочах. Мама всегда любила, чтобы от нее приятно пахло. – Ты скучаешь по морю, мам? – Не очень. – Ее глаза закрыты, так что я не могу угадать правду. Похоже, она засыпает. Я шепчу ей, чтобы она отдыхала, а я приду позже. Но стоит пошевелиться, как она хватает меня за руку и стискивает ее с неожиданной силой. Мама держится за меня дольше обычного, ее глаза закрыты, и я чувствую, что к моим собственным глазам подступают слезы. «Знаю, мама, я знаю». Глажу ее по волосам, еще раз целую, потом кладу книгу на шкаф и выхожу из комнаты. Я уже беседовала сегодня с персоналом и убедилась, что этот дом престарелых действительно гораздо лучше оснащен для присмотра за пациентом в терминальной стадии болезни. Здесь действительно заботятся о клиентах до самой последней минуты, так что маму уже не нужно будет перевозить ни в больницу, ни в хоспис. Лиэнн выбирала на совесть. Мама уже получает максимальную дозу кислорода, но даже это не помогает ей так, как прежде. Проблема, как нам объяснили, состоит не столько в том, чтобы доставить кислород в легкие, а в изменениях легочной ткани, которые зашли так далеко, что кислород больше не усваивается. А это значит, что счет уже пошел на дни. Мама живет внутри графика, и его черная кривая все круче забирает вверх. Мы пока не знаем, когда конец, но знаем, что он уже близок. Здешние сотрудники добры до умопомрачения. К тому же они явно знают свое дело, и я им полностью доверяю. Нам очень повезло, что у Лиэнн есть деньги. Правда, я слышала, Национальная служба здравоохранения шагнула далеко вперед в вопросе ухода за стариками, и все же мне нравится, что врачи и медсестры здесь самые лучшие. Вот и весь мой либерализм. Пока речь идет о чужих, все мы либералы, но стоит коснуться своего собственного, как все наши принципы псу под хвост. Помню, как мама курила сигареты, сидя у себя в саду, а мы с сестрой, тогда еще сопливые девчонки, возились рядом. Мама говорила потом, что закурила после стресса, связанного со смертью отца. Еще бы, вдова с двумя малолетними детьми на руках, как тут не закурить? Позже, когда мы с Лиэнн выросли, мы часто донимали ее просьбами бросить курить. Но она отказывалась, называла сигареты «своей единственной радостью и своим единственным грехом». В конце концов мы сдались, и вот теперь я корю себя за это. Я сижу в приемной и проверяю телефон: не звонил ли кто? Или, может, писал? Но нет, ни звонков, ни сообщений от Мэтью Хилла или от Мелани Сандерс не видно. Куда они, черт возьми, подевались? Почему молчат? «Из-за Алекса? Но при чем тут Алекс? Мне необходимо знать». Я оглядываюсь по сторонам. На окне, выходящем в сад, красивые шторы из дорогой ткани, на стойке дежурной – ваза с букетом из живых цветов в тон. Я вспоминаю время, когда мама только-только перебралась в свой первый дом престарелых там, в Девоне, и гадаю, что она думает о своем переезде сюда. Переживает, наверное. Она так тяжело дышит, каждый день для нее – борьба. Что же она думает на самом деле? Боится ли будущего? Я очень боюсь… Когда маме только поставили диагноз ХОБЛ, она жила у себя дома, в Гастингсе. Там прошло наше с Лиэнн детство, и мы любили туда приезжать. Хорошо, что у нашего отца была приличная страховка и пенсия, поэтому мы не бедствовали, жили в достатке. А у мамы был хороший дом и красивый сад. Сначала болезнь развивалась медленно. Врачи предупредили, что ХОБЛ непредсказуема: у каждого больного свой путь. Какое-то время мама делала упражнения для дыхания и неплохо справлялась. А потом начались приступы, один серьезнее другого, которые уложили ее на больничную койку. Стало понятно, что жить одна мама уже не сможет, и вот тут мы с сестрой столкнулись с дилеммой. Лиэнн сразу предложила этот дом престарелых под Лондоном. Но мама удивила нас, заявив, что хочет пожить у моря. В Девоне. В детстве мы с ней часто проводили там лето. Сестра обиделась, а я втайне обрадовалась. Почему? Просто мне показалось, что мама хочет побыть возле меня, хотя бы какое-то время. Возле своей Дженни, которая стала Элис, все еще незамужней и бездетной. Думаю, мама хотела поддержать меня, насколько возможно, своим близким присутствием, добрым взглядом серых глаз, которые как будто говорят мне: «Все будет хорошо, Элис». И Лиэнн пришлось сдаться. Она ведь не работает, в отличие от меня. И ей проще оставить детей на няню, а самой приехать в Девон навестить маму, чем мне кататься в Лондон. С моей работой по сменному графику особо не наездишься. Так что мы все привыкли. Вдруг телефон в руках резко пищит: сообщение от Клэр из благотворительной организации. Она снова спрашивает, что я решила насчет персональной сигнализации и не хочу ли я написать для их сайта статью об этом. Мне становится так неприятно, что даже в животе бурчит. Понять не могу, с чего вдруг такая перемена: помнится, в личной беседе Клэр склонялась к мысли о том, что развитие технических проектов вообще не должно входить в задачи благотворительного фонда, а теперь буквально одолевает меня просьбами о поддержке. Я решаю не отвечать пока, а погуглить информацию об этой Клэр. В «ЛинкедИн» я нахожу ее профиль и несколько интервью о ее организации. Потом захожу на ее личную страничку в «Фейсбуке», и тут выясняется, что она уже не используется. Некоторые посты переведены в приватный режим, – наверное, Клэр закрыла страницу из-за сестры. Но нет, с настройками безопасности тоже не все ладно. Оказывается, я могу увидеть некоторые старые фото и даже прочитать старые посты. Очень странно. И главное, то, что я нахожу там, как-то не очень вяжется с тем, что рассказывала Клэр. Я продолжаю свои исследования, но телефон работает слишком медленно, да и батарея вот-вот сядет. Пора возвращаться к Лиэнн. Что-то тут не так.