После неудачных попыток меня загипнотизировать и пробудить воспоминания просто побеседовать, как клиент с психологом, не вышло. Проблему мою психолог и так знал, а помощи я ждала только с ней. Жаловаться на неидеальные отношения или скрытных подруг я не собиралась. К тому же в одной из попыток он взял мои руки в свои, объяснив, что для этого метода необходим контакт, но когда он коснулся моих ладоней, я с ужасом отдернула их, потому что мне показалось, что кожу обожгло. Я ощутила нечто похожее на электрический разряд, ударивший мне в руки, и это не было слабеньким ударом статического электричества, который можно получить, прикоснувшись, например, к шерсти. Ток словно потек по моим пальцам, просачиваясь внутрь. Это очень сложно описать, потому что меня никогда в жизни всерьез не било током. Я отпрянула от Эрика, не понимая, что происходит, и увидела в его глазах боль и тревогу, но ничего не смогла с собой поделать. У меня не получалось заставить себя взять его за руки. Мы свернули нашу встречу и все же договорились о следующей, хотя не ранее, чем через неделю. Мне не хотелось в ближайшее время сюда возвращаться. Дойдя до метро, я остановилась. Макс уехал, дом был свободен, но погода стояла такая чудесная, что я, как и после прошлого сеанса, решила пройтись пешком до дома, хотя в центре города не очень-то нагуляешься. Чистопрудный бульвар – клочок зелени, а дальше дороги, дороги, пыль и гарь. Тем не менее я пошла пешком. Невеселые мысли переливались одна в другую и обратно в течение всей моей прогулки. Я все думала о неудачном сеансе и очень странном тактильном ощущении от прикосновения Эрика и в этих воспоминаниях не заметила, как почти дошла до дома. Я медленно шла в сторону Слесарного переулка. Неподалеку раздражающе жужжала газонокосилка: рабочий-мигрант терпеливо и методично выбривал газон, оставляя вместо густого душистого разнотравья коричневатые проплешины с ежиком пожелтевшей травы. У меня тут же еще больше упало настроение. Никогда не понимала этого бессмысленного бритья. Конечно, рабочий не сам это все придумал и только исполняет команды, но больно уж тщательно он косил эту несчастную травку, словно не замечая, каким уродливым и лысым становится газон. Раньше я наблюдала, как мигранты из тех же самых республик чистят дороги зимой: они раскалывают лед, с остервенением колотя по нему, после чего весь асфальт под ним покрывается кривыми зазубринами. Но я всегда списывала это на то, что эти рабочие из жарких мест и терпеть не могут зиму, поэтому с такой ненавистью избавляются ото льда. Но они с таким же усердием уничтожали и растения, поэтому я перестала что-либо понимать. Я перешла узкий переулок, и вдруг дорогу мне преградила высокая мужская фигура. * * * – Здравствуй, Нина, – услышала я тихий и ласковый мужской голос. Передо мной стоял очень интересный темноволосый мужчина с удивительными синими глазами. Он то и дело опускал взгляд, затем отводил в сторону, как при сильном смущении, и кусал губы. Я невольно отступила на пару шагов, чтобы получше разглядеть незнакомца, ну и так вообще, на всякий случай, для безопасности. То, что он знает мое имя, еще ничего не значит. «Вот что интересно, – вдруг пришла мне в голову мысль, о которой раньше я не задумывалась, – почему ко мне являются все именно из тех двух исчезнувших лет?» Из прошлого, которое я помню, никто не всплывает. Есть только Ленка, но она и так была со мной со дня пробуждения. А все, кого мне пришлось вновь обрести и принять как забытых друзей, приходят исключительно из потерянного мною периода жизни. Что произошло, что изменилось в тот момент, когда начался отсчет этих двух лет? Я полностью сменила круг общения? Все – Марина, Лада, Макс, даже психолог – они словно из другой жизни. Я помнила, что было до этого, помнила старых знакомых. Никто из них не возвращался больше в мою жизнь, почему? Значит ли это, что за те два года я порвала все связи, кроме дружбы с Леной? Я решила, что это обязательно надо будет обсудить на следующем сеансе у Эрика Романовича. Вдруг копаться надо не в памяти, а в странностях, которые меня окружают. Одной из них была, например, эта встреча с синеглазым незнакомцем. Его лицо показалось мне чем-то знакомым. Наверное, напомнил какого-то актера. – Ты не помнишь меня? – тем временем грустно спросил мужчина. «Ну вот, еще один», – с тоской подумала я. – Нет. А должна? – Ну, я на это надеялся. Я Антон. Не помнишь? Я вдруг поняла, где видела его лицо. На той самой фотографии, которую показал мне разозленный Макс, когда мы искали сережку под диваном. Я рассматривала ее совсем недолго, но, как видно, успела запомнить яркую внешность. Это точно он, парень с фотографии, которого я, вся такая счастливая, нежно обнимаю сзади. Но что за бред? Девчонки же сказали… – Что за ерунда? – Я в испуге отступила еще на несколько шагов. – Мне сказали, ты умер. Я ожидала любой ответ, но только не тот, что услышала. – Это правда, так и было, – произнес синеглазый, и от слов его повеяло безумием. – Меня убили на твоих глазах. Но вернули, и я сразу пошел за тобой. Мне столько всего нужно тебе сказать… Я совсем занервничала и принялась оглядываться по сторонам. Была середина дня. Рабочий вдалеке продолжал жужжать газонокосилкой, по противоположной стороне переулка шли люди. За моей спиной по проспекту Мира проносились машины. Мы находились в людном месте, и не стоило очень уж пугаться, но если он сумасшедший и ему что-то взбредет странное в голову, кажется, люди вокруг будут волновать его меньше всего. – Что за чушь ты говоришь?! – Я нарочно повысила голос, чтобы привлечь внимание окружающих. Назвавшийся Антоном мужчина быстро приблизился ко мне и схватил мою ладонь: не больно, но крепко, обеими руками. У меня упало сердце. – Ты правда совсем не помнишь? – В его голосе было столько боли, что я готова была поверить в его убежденность и искренность, и от этого было еще страшнее. Я много чего боюсь в жизни. И среди прочего меня очень пугают сумасшедшие. Это не значит, что упоминание о них повергает меня в панику и вызывает неконтролируемый страх. Это не фобия. Но я очень бы хотела избегать общения с людьми, страдающими психическим расстройством, пусть даже в самой легкой форме. Они непонятные, они нелогичные, непредсказуемые. Я могу понять жизнь с алкоголиком и даже наркоманом, потому что причина их измененного и порой очень опасного поведения ясна, но природа безумия для меня слишком непонятна и чужеродна. Еще в студенческие годы судьба свела меня с одним таким, и нас даже угораздило встречаться. Он представлялся всем как Ник, от имени Николай, слушал тяжелый рок, как, впрочем, и я, и интересовался оккультизмом. Он называл меня Мелисса, в честь альбома какой-то рок-группы. Я была на первом курсе, Ник на третьем, и мне повезло оказаться одной из немногих студенток, которая нашла парня в своем же вузе. Институт был педагогический, и особи мужского пола встречались лишь на инязе и на художественном факультете, и то в ограниченном количестве. Но отношения наши длились совсем недолго, мне он довольно быстро разонравился, а потом даже стал неприятен, хотя тогда я еще не понимала, почему. Мы остались друзьями, и как-то раз он поделился своим горем. Он с ужасом в глазах рассказал мне, что его мать забрали в больницу, и не обычную, а психиатрическую, причем не с каким-то слабым помутнением. Она сидела на улице перед своим домом, – они жили в частном секторе в Подмосковье, – зачерпывала пригоршни земли и просыпала ее сквозь пальцы, приговаривая что-то о необходимости покаяния. Ник переехал в общежитие, потому что даже дом ему напоминал о тех страшных моментах, которые он пережил, наблюдая, как родной человек превращается в безумца. Он рассказал, что до этого на почве оккультизма сошла с ума и его бабушка. Наступила летняя сессия, и вскоре мы кто куда разъехались на каникулы, и я на время перестала общаться с Ником. Но лето закончилось, все стали возвращаться и готовиться к учебному году, и как-то утром меня разбудила стуком в дверь комнаты взволнованная мама, – тогда она была еще жива, и мы жили вместе. Оказывается, нежданно-негаданно, да еще и без звонка, ко мне заявился в гости Ник, и не один, а со своей матерью, которую из лечебницы уже выписали. Они приехали, как она выразилась, ставить вопрос ребром. У Ника в руках были какие-то засохшие цветы. Я быстренько умылась-оделась, и мы разошлись по комнатам: я с Ником в свою комнату, а наши мамы отправились в кухню. Мой бывший парень вручил мне сушеный букет с крошечными фиолетовыми цветочками. – Это мелисса, – сказал он с улыбкой. – Помнишь, я так тебя называл? Я специально выращивал ее в нашем саду, для тебя. Он поставил мне песню, которую сам сочинил для меня, а затем принялся рассказывать, как все лето ждал нашей встречи, и, чтобы женщины не соблазнялись его привлекательностью, специально отращивал бороду и усы, и надевал старый драный плащ, и ходил в нем везде, чтобы выглядеть отталкивающе. Все, что он говорил, было совсем не похоже на наши прежние разговоры. Он показался мне очень странным, и я не знала, как побыстрее уже от него избавиться, а тем временем в комнату заглянула моя мама с умоляющими глазами и шепнула: – Ты можешь их как-нибудь увести? Мне удалось выпроводить Ника с его матерью и перенести все разговоры на следующий раз. Дело в том, что она сделала мне от имени Ника предложение руки и сердца, но моя мама тактично ответила, что будет лучше, если мы все обсудим и решим сами. На том и разошлись. Вскоре Николай тоже отправился в психиатрическую клинику, а после выписки вернулся домой и выбросился с седьмого этажа, из окна своей комнаты в общежитии, для верности перерезав себе вены. Его мама какое-то время звонила мне и просила приехать к ним за город, проведать ее, поговорить о сыне, но все, что было связано с этой семьей, вызывало у меня страх. Потом звонки прекратились, и я затолкала эту историю поглубже в анналы памяти и старалась о ней больше не вспоминать. Сейчас ко мне явился мой тоже вроде как бывший парень, который уверял, что вернулся из мертвых, и выглядело это еще круче, чем бредовые россказни Ника. – Прости, я правда тебя не помню, – стараясь сохранять спокойствие, сказала я. Насколько я знаю, сумасшедших лучше не раздражать. – Такое я б точно запомнила. Я с силой выдернула руку, и в тот момент до меня дошло. Ничего он не умирал, конечно, это девчонки придумали, чтобы я вообще о нем больше не вспоминала. Они меня оберегали от него, потому что он был ненормальным. Подруги почему-то решили об этом не упоминать, может, не желая напугать, а рассказали, что он был нехорошим человеком. Ларчик просто открывался. – Нина, подожди, послушай, – он почти умолял, уже не делая попыток коснуться меня. – Я тебе докажу, объясню, и ты поймешь, что я говорю правду. Ты вспомнишь! – Я не вспомню, у меня полная амнезия, – сухо сказала я, обходя его и стараясь держаться как можно дальше. – И я сейчас не готова с тобой разговаривать, я очень, очень устала. Вряд ли он отстанет сразу, и, может быть, стоило выслушать весь его бред, чтобы он выговорился и успокоился, но сегодня у меня совершенно не оставалось сил, которые можно было бы потратить на разговор с сумасшедшим бывшим. Я помнила, каким утомительным был Ник, какое тягучее, гнетущее чувство всегда оставляло наше с ним общение. Нет, только не сейчас. Он ринулся было мне наперерез, желая задержать, потом как будто одумался, резко остановился и глубоко вздохнул. В его синих глазах, к моему удивлению, не было и тени безумия, но кто я такая, чтобы это определить на глазок? Ник мне тоже сначала казался нормальным. Неужели я и второй раз вот так вляпалась? – Нин, мы можем поговорить хотя бы по телефону? – произнес он мне вслед. Я почти остановилась, и он, догнав меня, сунул в руку бумажку. Сжав ее в кулаке и ругая себя за слабину, я ускорила шаг и, не оглядываясь, быстро пошла к дому. Главное, дойти до подъезда, а там, даже если он сунется следом, охрана его не пропустит. Но Антон за мной не пошел. Уже скрывшись за стеклянными дверями, я обернулась и увидела, как он, опустив плечи, стоит посреди улицы и провожает меня взглядом. Мне тут же захотелось, чтобы Макс поскорее вернулся. Теперь одной было как-то не по себе. Я развернула скомканный лист. На нем почти каллиграфическим почерком были выведены цифры и подпись «Антон Федоров». Сорить в вестибюле я, конечно, не стала и, снова смяв бумагу, сунула в задний карман джинсов. Открылся лифт, и я поднялась в квартиру. Что вообще за дела такие? Повылезали все, как дождевые черви после ливня. Во-первых, Макс, с которым у меня были серьезные отношения и который мне совсем чужой, даже чуждый. Девчонки, Лада и Марина, которых я не помнила и сейчас не могла даже провести параллели между нами и найти хоть какие-то связующие ниточки. На какой почве мы сошлись, в чем наши общие интересы? Теперь еще «оживший» Антон, про которого мне вообще думать не хочется. Потом этот Эрик Романович, к которому я тоже якобы ходила на сеансы, где он мне помог. Так любопытно. Все вокруг меня знают, а я – никого! Вот бы угадать, кто еще вдруг возникнет передо мной неожиданно? Хотя этот психолог, его кабинет с книгами, знакомые звуки, запахи… Ему, наверное, я сейчас верила больше, чем остальным. Или хотела верить, потому что он мне нравился. Не как Макс с его нарциссизмом, не как этот безумный красавчик Антон. (Странная же у меня была жизнь в те загадочные два года!) Рядом с Эриком мне было спокойно. В разговоре он упоминал некоторые мелочи, которые вполне мог слышать от меня. И я узнавала себя в его словах, в отличие от общения с Максимом. Я вдруг почувствовала невыносимую усталость: и физическую, и моральную. Зачем только я потащилась пешком через этот гудящий центр? Добралась бы за десять минут до дома и пряталась бы уже в своем уютном пристанище, глядишь, и сумасшедшего этого опередила бы. Хотя он бы подкараулил меня в какой-нибудь другой день, а может, он вообще там с утра торчал. Кто знает, что у него в голове? Меня только смущало, что, несмотря на все его неадекватные высказывания, он все равно не выглядел сумасшедшим. А на фотографии с ним я была такая счастливая… Наполнив ванну, я сбросила с себя вещи и, опустившись в обжигающую воду, укрылась пушистой пеной. Хотелось смыть с себя эту последнюю встречу у подъезда, а с ней заодно и неудачный сеанс гипноза. Я ведь там вроде даже начинала засыпать: мне примерещился какой-то неописуемой красоты зимний закат, а затем почему-то кулон с серебряной совой, но, возможно, то была просто дрема, а не погружение в транс. Надо было, наверное, Эрику Романовичу про свое видение рассказать, а я решила, что это сон, и промолчала. Ну, зато теперь мне точно есть о чем с ним говорить на следующем сеансе. Глава 26. Немстительный демон Антон с недовольной миной втиснулся на переднее сиденье Оксаниного «Смарта» и демонстративно подвигал креслом взад-вперед, изображая, как ему неудобно будет ехать с поджатыми ногами. – Да некуда уже двигать, – с упреком сказала Оксана. – Сюда ж нормально ехал. – Я терпел, – буркнул инкуб и насупился. – Значит, Нина тебя отшила, и ты на мне и на моей машине теперь срываешь, – невозмутимо произнесла Оксана и включила зажигание. Антон промолчал, но сразу стало понятно, что ведьма полностью права. – Я ж говорила, что надо было как-то аккуратно, постепенно, если память у человека отшибло. А ты, небось, нахрапом! – Я не поверил, что все настолько серьезно, – наконец признался Антон. – Думал, увидит меня и не сможет не вспомнить. А она решила, что я псих. И, наверное, я бы тоже так подумал. Сейчас со стороны эту ситуацию представляю и вижу, как это по-идиотски выглядело. Оксане стало его жалко. Странный он был. С одной стороны, он обучался всему, с чем раньше не сталкивался, с необычайной легкостью. Возможно, все это просто хранилось в его бессмертной памяти. Но в чем-то был так прост и наивен, что напоминал неотесанного деревенского парня из глубинки, кстати, манерами он тоже на такого походил: простыми, грубоватыми. Лексикон его иногда и вовсе поражал фразами, до которых еще надо было додуматься. Казалось бы, древний демон, давно существующий в каком-то из миров, должен был изъясняться как-нибудь витиевато и изящно, а этот как рубанет, как ляпнет что-то, аж уши в трубочку сворачиваются. Вот почему он такой тут вылупился? Интересно, он всегда таким был или это их с Варварой эксперимент его так извратил? – Знать бы еще, что она думает, хотя это и по лицу было видно, – продолжал рассуждать Тоша. – Но все-таки странно, что я не смог пробиться к ней в голову. Раньше мог. – Что значит, пробиться в голову? – удивилась Оксана, трогаясь с места. – Я читал ее мысли. – Ты умеешь читать мысли?! – Только Нинины, – сказал Антон. – И это было тогда, в прошлый раз. Говорю же, сейчас не получилось. – А как она к этому относилась? – с любопытством спросила ведьма, мельком взглянув на него. – Или, может быть, все, что она к тебе чувствовала, не более чем внушение? – Нет, – отмахнулся инкуб. – Ничего я ей не внушал. Да и в голову больше не лез, когда у нас все наладилось. Не хотелось даже: без этого интереснее. Ну, разве только ночью. Его красивые губы растянулись в усмешке. Затем улыбка с лица пропала, он вздохнул и уставился в боковое стекло. Оксана подумала, что Макс, как всегда, оказался прав: проведя у нее какое-то время и оправившись от последствий запирающего заклятья, Антон вскоре захотел увидеть Нину и принялся донимать этим ведьму. А так как это и являлось их с Максом целью, она согласилась его отвезти. – Ты поезжай обратно, – попросил он, когда они пару часов назад подъехали к дому, где сейчас жила Нина. – Я ее покараулю возле подъезда и своим ходом потом доберусь. Если, конечно, вообще вернусь. – Нет, давай-ка я лучше тебя подожду, – упрямо ответила Оксана, располагаясь в салоне авто с книжкой, которую предусмотрительно захватила с собой. По счастью, прождала она не очень долго: разговора с Ниной не получилось, после чего расстроенный и растерянный Антон вернулся к машине и теперь демонстрировал свое плохое настроение. – Поехали, выпьем где-нибудь, – предложил вдруг он. – Я за рулем! – Оксана помахала над рулем руками, чтобы было нагляднее. – Ну тогда приедем домой и напьемся, – заявил Антон. Оксана ничего не ответила, размышляя о том, как все складывается до невозможности странно. Сначала она вытаскивает с той стороны настоящего инкуба, да еще и в материальном воплощении, потом запирает с одной бабой, потом выпускает и везет к другой бабе, а сейчас, кажется, ей предстоит быть еще и жилеткой для его демонических слез. – Черт! – заговорил снова Антон после длительной паузы. – Я думал, она вообще ничего не помнит, а она откуда-то меня знает и даже в курсе, что я умирал. «Мне сказали, ты умер», – вот ее фраза. Я растерялся, и мои слова прозвучали нелепо. – А что ты сказал? – с интересом спросила Оксана. – Ой, да ну! – Инкуб снова с досадой на лице уткнулся в окно, тусклым взглядом следя за несущейся назад обочиной. * * *