– Да, я встречаюсь с другими женщинами и все такое… Едешь со спектаклем в турне, там становится скучно, и эти чертовы бабы одна за другой… – Эрлу никак не удавалось натянуть привычную маску беспечности, расправить подбитые ватой плечи, скривить рот в слегка циничной улыбке. – Но когда я возвращаюсь в Лондон, я всегда гуляю только с Пеппи, и… Ну вот ты говоришь, чтобы за ней кто-то приглядывал. Знаю, звучит глупо, но, думаю, это должен быть я. – Он помолчал и добавил с вызовом: – Я подумывал сводить ее как-нибудь в регистрационную контору и жениться. Круглые, бледно-золотистые глаза Изабель внезапно расширились в изумлении. – Жениться? Ты ведь не можешь, Эрл, ты женат! – Кто об этом знает, кроме меня… и тебя? Эрл Андерсон жил в обставленной не без элегантности квартире над гаражом. Дом было дешевый и скверный, но, как он говорил приятелям: а) человек живет, где может, и б) довольно здорово, спустившись по крутой лестнице, сразу попасть в машину, не высовывая носа на холод. Он раскрасил стены веселенькой голубой краской, и у него даже имелось симпатичное чиппендейловское кресло ценой в две или три гинеи. В ванной висели шторы из промасленного шелка с узором из красноногих чаек. Перевернутые вверх лапами, чайки напоминали самолеты-истребители с хвостом из красного пламени, поэтому шторы решено было повесить именно так. Перпетуя считала это глупым: мало кто замечал самолетный мотив, и люди попросту задавались вопросом, с какой стати дружище Эрл повесил шторы вверх тормашками. Сама Перпетуя жила в паре кварталов от Эрла, в ничем не примечательной однокомнатной квартирке, куда она равнодушно переехала после смерти Джонни. Перпетуя не желала ни ярких красок, ни глупых чаек. Ее тело требовало определенного уровня комфорта, и она его поддерживала, однако ее душу не трогали ни красота, ни уродство. От двери целомудренной обители его возлюбленной до двери плотно набитого декором домика его мамы рядом с Мраморной аркой путь Мамыдорогой вел не только мимо гаража Эрла Андерсона, но и мимо обшарпанного подъезда многоквартирного дома, где жила Изабель. Красный автомобиль Эрла подъехал к подножию лестницы как раз в тот момент, когда здесь проходил Джордж. Не желая афишировать свой рыцарский порыв проводить Перпетую до дома, юноша шмыгнул в тень и, вовсе не имея намерения подслушивать, замер, дожидаясь возможности двинуться дальше. Тонкий голосок Изабель, возможно, не потрясал стены Элизиум-холла, однако в прозрачном вечернем воздухе звучал совершенно отчетливо. А Мамадорогая был не таким уж недотепой, чтобы не распознать шантажа, в какой бы завуалированной форме тот ни был выражен. Изабель, не догадываясь о присутствии посторонних ушей, с довольной миной отправилась спать: с Эрла много не возьмешь, но у него имелись «ожидания». Когда-нибудь он станет состоятельным, и если этот брак совершится… У нее уже имелся план на собственную жизнь, когда мед в устах мужчин обратится в желчь и полынь. Тихо напевая себе под нос, Изабель бросила сумочку на диван и, зевая, как маленькая кошечка, стала раздеваться, бросая детали одежды на ковер. Вот уж правду говорят: все всегда к лучшему в этом лучшем из миров! Нужно только набраться терпения и не упускать возможностей… а еще доверять своей удаче. Какой-то клочок бумаги выпал из сумки. Она подняла его и разворачивала, пока шла, обнаженная и золотистая, в ванную комнату. Множество маленьких человечков, нарисованных Чарити Эксмут, а на обратной стороне… «Господи, что за детские шалости!» – сказала Изабель, комкая бумагу и бросая ее в унитаз. Ведь и правда – кому может понадобиться ее убивать? Эрл Андерсон завел машину в гараж, выключил двигатель и устало поднялся по узкой лестнице. Черт бы побрал бессердечную Изабель! В свете ее возможного вмешательства новорожденный проект брака с Перпетуей внезапно сделался для него ужасно важным. Он редко заглядывал правде в глаза, но сейчас вдруг увидел себя таким, каким был на самом деле, – стареющий актер на вторых ролях, в профессии, где так много значат молодость и привлекательная внешность. Потом с болезненным беспокойством осмотрел отступающую ото лба линию волос и расплывающуюся талию – что для других мужчин служило бы не более чем предметом унылой шутки. Тщательно культивируемая репутация гуляки и кутилы показалась Эрлу внезапно ничтожной и довольно жестокой: «доступные» актрисы среднего возраста, «доступные» впечатлительные девушки… Он сорил деньгами, когда мог, однако слишком часто его счета в пабах оплачивали приятели в память о лучших временах: временах фронтовых концертов, безрадостной работы, равнодушной актерской игры, время от времени наэлектризованной присутствием в зале театрального деятеля, который «мог бы оказаться полезным»… Следовало признать: он был тем еще пройдохой. Пройдохой и обманщиком, непрестанно исполнявшем роль, которую сам для себя создал. Даже выдумки о дяде и наследстве – он так часто этим хвастал, что и сам почти поверил в существование старика! На миг Эрл подумал: неужели Изабель и впрямь полагается на этот мираж грядущего богатства? Нет, вряд ли, Иезавель сама была слишком опытной обманщицей. И все же… Телефон давно отключили за неуплату счетов, поэтому он спустился к телефонной будке и набрал ее номер. Изабель, только что вышедшая из ванны, велела ему идти ложиться спать и не устраивать суеты… и, кстати, кто-то пишет ей глупые записки с угрозами; забавно, правда? Эрл положил трубку, отыскал в кармане еще два пенни и набрал номер Пеппи. – Привет, милая. Надеюсь, не разбудил? Голос Перпетуи звучал напряженно: – Нет, я не спала. Ты знаешь, произошло нечто ужасное. И она рассказала ему о пугающей записке. Эрл успокоил ее: – Изабель тоже такую получила. Кто-то в Элизиуме решил над вами подшутить. Не забивай ерундой свою красивую головку. – И, поскольку эта глупая тема занимала все ее мысли, ничего не сказал о том, что занимало его собственные. – Иезавель спустила записку в унитаз. Сделай то же самое и ложись спать. Спокойной ночи, моя милая. Он вернулся в квартиру, включил электрический камин и стал ждать, когда его красное свечение подожжет скрученную бумажку, чтобы он мог прикурить сигарету. Загасив пламя, он заметил, что бумага разрисована с одной стороны человечками, цифрами и перекрещенными линиями. С другой стороны было написано: «ЭРЛ АНДЕРСОН, ТЫ БУДЕШЬ УБИТ…» Этот листок бумаги он достал из кармана – вероятно, записку подложили не ранее часа назад. И Изабель получила такую же, и Перпетуя. А он, Изабель и Перпетуя… Никакими силами невозможно было стереть воспоминание о побелевшем лице того мальчика – когда он, Изабель и Перпетуя отправили его на смерть. Глава 3 Инспектор Кокрилл знал Перпетую Кирк еще по прежним дням в Северном Кенте. Инспектор Кокрилл знал почти всех в Северном Кенте. В начале войны он заметил ее имя в газетах в связи с печальным делом о самоубийстве. Он тогда приехал в Лондон и тайно провел небольшое частное расследование. Коки терпеть не мог Лондон: все спешат, бегут, мечутся и говорят с иронией: «А вот и наш инспектор – гроза преступного мира…» Тем не менее сейчас он снова был в Лондоне. Сидя на краешке раскладного дивана Перпетуи Кирк, он вертел сигарету в темных от никотина пальцах и вглядывался в лицо собеседницы пронзительными ярко-карими глазами – стреляный деревенский воробей, запертый на время в городской клетке и не получающий от этого никакого удовольствия. – Так вышло, Пеппи, что я приехал на несколько дней. Получил твое письмо, и вот я здесь. Что произошло? Его строгий тон давал понять, что произойти должно было что-то, стоящее всех этих забот, – а не то!.. Кокрилл затянулся, прикрывая сигарету от сквозняка худой загорелой рукой. – Коки, я прочитала в газетах, что ты приехал в Лондон на эту вашу конференцию, и вот набралась храбрости тебе позвонить… Надеюсь, ты не против. – Я уже сказал, что не против, – проворчал он. – Выкладывай, что тебя беспокоит. Пеппи сидела перед ним, сжавшись комочком в единственном кресле, и выглядела очень юной и беспомощной. Она напомнила инспектору ее красавицу-мать, – он горячо надеялся, что Пеппи не выросла такой же дурехой. – Ладно, не обращай на меня внимания – всем известно, какой я брюзга! Что случилось, детка? И Пеппи рассказала ему о рыцарском спектакле в Элизиуме, о собрании труппы и репетициях, поведала все про Изабель, Двойного Брайана, Мамудорогую и мисс Сволоч… нет, Сволок, мистера Порта и Эрла Андерсона. И о записках с угрозами. – Коки, ты думаешь, я встревожилась зря? Или мне есть о чем беспокоиться? – Пожалуй, пятьдесят на пятьдесят, – задумчиво произнес инспектор, глядя на дымок сигареты, вьющийся между его пальцев. – Да, вполне вероятно, что это так называемый розыгрыш. Однако розыгрыш жестокий, с гораздо более злым намерением, чем просто вас троих озадачить. С другой стороны, если некто всерьез замышляет убийство, особенно убийство с мотивом мести, он склонен оповещать жертву заранее. Быстрая и неожиданная смерть ему не кажется достаточной расплатой: он хочет увидеть, как жертва страдает. – Или он желает быть… честным. – Что ж, весьма британский взгляд на вещи, – сухо сказал Кокрилл. – Не стреляй в сидящую птицу, да? C какой птицей можно сравнить бедную Пеппи? С чибисом, подумал он, и представил себе маленького чибиса, неподвижно лежащего в траве: мягкие гладкие перья поблескивают, красивая головка болтается на безжизненной шейке… – Жаль, я выбросила ту записку, – виновато проговорила Перпетуя. – Но Эрл сказал, что Изабель выбросила свою в унитаз и что я должна сделать то же самое. Потом, правда, он тоже такую получил… – И больше никто не заявлял о получении подобной записки? – Только Изабель, Эрл и я. – И она добавила несчастным голосом: – Ты, Коки, конечно, помнишь про Джонни? Перед мысленным взором инспектора замелькали заголовки дешевых газет: «ЕГО ВОЗЛЮБЛЕННАЯ БЫЛА НЕВЕРНА! МОЛОДОЙ СОЛДАТ СОВЕРШАЕТ САМОУБИЙСТВО!» И комментарии коронера: «Этот превосходный молодой воин бросился в объятия смерти, узнав, что он предан!» Было много сентиментальных рассуждений о его брате-близнеце. Джонни был неразлучен со своим братом, но в начале войны он оторвал себя от семьи, чтобы приехать в Англию и сражаться. Его отец, братья и сестра говорили, что однажды японцы захватят Малайю, поэтому их долг – остаться и защищать родной дом. Однако Джонни не хотел ждать; он отправился в Англию один, а близкие остались, и их захлестнула ожидаемая катастрофа. Они сражались за отчизну, а Джонни, не в силах противостоять врагу, подобравшемуся к сердцу, пал от собственной руки. «ЕГО ВОЗЛЮБЛЕННАЯ БЫЛА НЕВЕРНА! МОЛОДОЙ СОЛДАТ СОВЕРШАЕТ САМОУБИЙСТВО!» Кокрилл сказал с непривычной нежностью: – Мальчик, вероятно, все равно был бы убит, дитя мое. Впереди его ждал Дюнкерк, Пустыня или «День Д»… – Тогда он умер бы гордым и счастливым, – сказала Перпетуя. Инспектор Кокрилл сомневался, что в те горькие дни кто-нибудь умирал, испытывая гордость или счастье, – даже за родину. Но женщины всегда сентиментальны. Он тяжело поднялся с дивана и стряхнул сигаретный пепел с потрепанного старого макинтоша на ковер. – Давай сходим в этот твой Элизиум, посмотрим, может, услышим там что-нибудь полезное. В Кенте одно только появление инспектора Кокрилла вселило бы в сердце шутника или убийцы такой ужас, что тот сразу притих бы и потом сидел тише воды, ниже травы. Но они – в Лондоне. Коки надел мягкую фетровую шляпу и мелкими, слегка шаркающими шагами поспешил за Перпетуей. Все равно он уже пропустил сегодняшнее заседание этой адской конференции! Одиннадцать рыцарей, которых удалось привлечь к участию в спектакле, проходили интенсивное обучение под руководством мистера Порта и Изабель, начальственно взирающей на них из своей башни и командующей всеми сверху. Сцена и задняя комната – постоянные объекты, встроенные в Элизиум-холл – занимали узкий сектор круглого здания. Арка в зубчатой стене была единственным выходом со сцены в заднюю комнату, откуда вторая большая дверь вела в лабиринт полутемных подсобок, служивших актерскими грим-уборными. Из этого лабиринта другие двери выводили на задний двор, где устроили импровизированную конюшню. У двери между коридором и задней комнатой терпеливо несла вахту мисс Сволок. Комната была совершенно пуста – лишь двенадцать крючков на стене, и с одного из них свисал, словно детская пижама, раскрашенная под жесть рыцарский доспех, застегнутый на молнию и шнуровку на спине, придуманные для облегчения одевания рыцарей. Над доспехом висел шлем, лихо нахлобученный на колышек, с которого свисал также длинный бархатный плащ бутылочно-зеленого цвета. На сцене Брайан Бриан, одетый в доспехи и белый бархатный плащ, грациозно сидя в седле, вел за собой рыцарей в хороводе «большой цепи»; смешные жестяные забрала рыцарей были подняты, чтобы бедолаги видели, куда идут. – Внутрь круга и наружу, внутрь и наружу! – командовала Изабель, свесившись с балкона и не принимая во внимание то обстоятельство, что как минимум для половины рыцарей ее указания будут абсолютно неверны. Они наконец выбрались из образовавшегося хаоса и замерли на своих местах в ожидании ее речи: восемь – полукругом у края сцены и лицом к зрителям, трое – спиной к залу и лицом к королеве. Изабель отступила в башню и появилась снова, когда луч софита добрался до балкона. – О, рыцари Англии… – В ее стихающем голосе зазвенели гневные нотки: Эрл Андерсон в красном плаще, сидя в седле, лихорадочно шарил рукой среди листьев плюща. У инспектора Кокрилла, который вместе с Перпетуей наблюдал за репетицией из центра зала, вырвался саркастический смешок. – Никогда не видел рыцарского спектакля, который не был бы копией этого! Старики в Кенте постоянно их устраивают! Изабель сердито повысила голос: – Какого дьявола ты там делаешь с громкоговорителем, Эрл? – Да не могу найти чертов выключатель, – раздраженно ответил Эрл. Прикрыв глаза рукой, он поискал в зале мистера Порта. – Говорил же вам, это слишком высоко! У меня руки не по четыре фута длиной! Рыцари ерзали в седлах и, хихикая, переглядывались. – Нам нужно опустить переключатель, – сказала Изабель. – Пусть Чарити этим займется. Джордж Эксмут, сидевший на лошади у подножия башни, справа от нее, поднял глаза. – Мама в Шотландии. Здесь она уже закончила работу. Изабель начала было неодобрительно отзываться о Чарити и всех ее работах, когда Эрл отыскал переключатель, и усилители начали делать то, что им полагалось. Слова Изабель прогремели над залом подобно трубному гласу. Негромкое хихиканье рыцарей перешло в полноценный хохот. Изабель перегнулась через декоративные перила и принялась изливать возмущение на несчастного мистера Порта – самую легкую мишень для ее раненого тщеславия. Рабочие и девушки-демонстраторы по всему залу прекратили болтовню, чтобы посмеяться над тирадой, гремящей в проходах. Внезапно осознав, что происходит, Изабель исчезла в окне. Спустившись по лестнице и выйдя из башни, она подошла к краю сцены и сердито уставилась туда, где беспомощно смеялся мистер Порт, стоя между инспектором Кокриллом и Перпетуей. – Мне очень жаль, дорогая, но ты не представляешь, как смешно это прозвучало… – Он вдруг перестал смеяться и, поглаживая разболевшийся от смеха живот, с тревогой посмотрел на нее. – Ну ладно, Изабель, ничего нет плохого в шутке… – Не вижу ничего смешного, – злобно прошипела Изабель. Ее тон намекал, что не увидит и Эдгар, когда она скажет ему пару слов тет-а-тет.