Когда мы дошли до нужного места, папа поставил на пень пустые бутылки, мы встали напротив них, не помню только, на каком расстоянии. Автомат был очень тяжелый, его нужно было держать двумя руками и упирать в плечо, прицеливаться, зажмуривая один глаз, а вторым смотреть ровно по центру, чтобы прицел на корпусе автомата был посередине и попадал в мишень. Папа помогал придержать автомат и вместе со мной нажимал курок. «Бдыщ!» – раздавался выстрел, и меня встряхивало так, будто я вылетала из дула вместе с пулей. В один миг банка подлетала с пня и падала. Я бежала к ней, чтобы посмотреть на отверстие от пули, и каждый раз радовалась, что попала. Из пистолета мне нравилось стрелять гораздо больше, он был легче по весу. Но папа говорил, что я стреляла неправильно: держала его двумя руками, близко к лицу, чтобы было удобнее прицеливаться. А вот папа стрелял с вытянутой руки. Я не могла понять, почему мы не можем съездить на денек в Польшу, ведь она была так близко! Вот соседка тетя Настя была в Польше, однажды она привезла нам растворимое сухое мороженое и разноцветные жвачки. Ничего вкуснее я не пробовала и потому целую неделю жевала одну жвачку, днем прилепляя ее обратно в фантик, а перед сном – на деревянный бортик кровати, чтобы утром снова пожевать. А мороженое мы готовили вместе с мамой и соседями, всем было интересно посмотреть, что же это такое заграничное нам привезли. Сухой порошок нужно было растворить в воде и закипятить, а потом остудить, залить в форму и заморозить. Как же я хотела в Польшу! Но мы не выезжали за границу, и, когда я ныла, что хочу импортных сладостей, папа любил повторять: «Зато ты стреляла из автомата». Летом ночи над нашим домом были теплыми, темными и звездными. Ближе к осени небо будто бы опускалось ниже, превращаясь в купол, украшенный бриллиантовой россыпью звезд. По вечерам мы с мамой часто выходили во двор и подолгу смотрели ввысь. Мама говорила, что, если увидишь падающую звезду, нужно тотчас загадать желание, и оно непременно сбудется. А в августе звезды падали одна за другой, озаряя свой путь яркими вспышками. В один из дней, наблюдая за небесными светилами, я увидела, как что-то летит в нашу сторону на высоте три-четыре метра над землей. Подумав, что это воробей или синица, я было успокоилась, но меня насторожили частые нервные взмахи маленьких крылышек и хаотичный кругообразный маршрут незваной гостьи. Через мгновение я уже верещала и неслась в сторону подъезда. Это была летучая мышь! В темноте я не могла как следует разглядеть ее, но мерзкая, будто улыбающаяся мордашка и ломаные линии крылышек не оставляли никаких сомнений. Семейство летучих мышей поселилось на чердаке нашего дома и теперь каждый вечер, когда мы поздно возвращались с прогулки или выходили полюбоваться звездами, кружило над нами, всем своим враждебным видом приказывая: «Уходите, уходите, уходите!» Осенью я пошла в первый класс. Я давно уже хотела в школу и никак не могла дождаться этого дня, с гордостью всем рассказывала, что иду в школу. Вы только представьте! Теперь я смогу узнать про космос и звездопад, про то, как зимуют лягушки и как правильно засушить гербарий! Школа находилась не на заставе, а в деревне по соседству, причем на другом ее конце. Первого сентября меня провожали родители, на мне была школьная форма – коричневое платьице чуть выше колен с длинными рукавами. На праздник мама выгладила мне белый фартук с рюшами, пришила нарядный белый воротничок и манжеты, завязала пушистые белые банты на хвосты. В тот день я была похожа на белку – волнистые волосы цвета спелой пшеницы были собраны в два высоких хвоста над ушами и напоминали беличьи кисточки. Праздничная линейка запомнилась мне толпой людей и нарядных детей и девочкой со звонком, которую нес на плечах какой-то высокий парень. Мне так хотелось быть на ее месте и звонить на весь двор! Теперь я стала взрослой, и мне предстояло каждый день проходить одной по полтора километра пешком до школы и столько же обратно. Иногда мне невероятно везло: солдат на большом военном грузовике подвозил меня в школу. Я не могла самостоятельно забраться в кабину – ступенька была выше меня. Поэтому солдат распахивал дверь, подсаживал меня на ступеньку и лихо подталкивал, так что я резво вскакивала на сиденье, куда без труда помещалась и моя подружка Светка. Вообще-то она была гораздо старше меня, но мы дружили. Мы с ней были единственными девочками на заставе, поэтому мне не приходилось выбирать друзей. Светка ходила в пятый класс и рассказывала, что ей приходится переходить из одного кабинета в другой, потому что уроки проводят разные учителя. Это был мой самый большой страх, связанный со школой: «А вдруг я так не смогу и не найду нужный кабинет?!» Поэтому, когда Светка рассказывала о своей учебе, я старалась запомнить подробности, чтобы потом мне было легче. Наш класс находился на втором этаже, и из окон виднелись березы и поле. Мне нравилось любоваться этим пейзажем и мечтать, поэтому я выбрала себе место за последней партой у окна. Я была высокой, и мне разрешили сесть подальше, позволив детям с плохим зрением или низким ростом занять первые парты. Сидеть на уроках было очень интересно, особенно на музыке. Однажды мы с одноклассником Лешкой так увлеклись игрой на равновесие, когда надо было отклониться на стуле и простоять на задних ножках как можно дольше, что одновременно с грохотом упали на своих стульях прямо назад, на пол. Мы всего лишь хотели проверить, как сильно можно отклониться на стульях. Вот смеху-то было. Но учительнице почему-то не было смешно, она написала красной ручкой в наших дневниках «Баловались на уроке!». Но это же было вовсе не баловство, скорее любопытство. После занятий я не торопилась домой: наша учительница занималась с нами вышиванием. Осенними тоскливыми вечерами мы вышивали цветочные букеты на льняных салфетках, и, хотя я не была усидчива, мне нравилось смотреть на законченную работу, так что я старалась как могла. Осень вспоминается сидением за партой и дождем за окном, а после уроков – тяжелый ранец на спину и долгая прогулка домой по мокрым листьям. Тогда дорога казалась мне очень длинной – выйдя со школьного двора и повернув налево, нужно было идти вдоль проезжей части сначала по полю, потом по тротуару мимо ресторана, булочной, магазина «Тысяча мелочей», странного дома, где дети жили без родителей. А дальше толпились деревенские дома с небольшими участками, украшенными цветочными клумбами. Моим самым любимым отрезком пути был небольшой сосновый бор, раскинувшийся на противоположной стороне. Чуть позже мама начала давать мне деньги, чтобы я могла купить что-нибудь перекусить, тогда я заглядывала в кондитерскую и покупала трубочки с вареной сгущенкой или пирожное «Грибок». В конце ноября возле ресторана поставили деревянный киоск с надписью «Мороженое» и стали продавать там первые на моей памяти жевательные резинки. Как мы радовались, когда впервые попробовали Love is. Все девчонки в школе собирали вкладыши (они же фантики), и мы обменивались «повторками» (так мы называли фантики с повторяющимися картинками). У меня в письменном столе лежала ярко-красная коробка размером с книгу, доставшаяся мне от мамы и изначально служившая ей косметичкой, куда я складывала свои сокровища, такие как вкладыши. Это было мое самое важное богатство после стопки с картинками от спичечных коробков с изображением животных. Я находила пустые коробки на улице или забирала у папы, бережно срезала крышку, на которой как раз и находилась цветная картинка, перевязывала найденные сокровища бечевкой и отправляла на хранение в ящик. В часы непогоды или неважного настроения я открывала заветный ящик и рассматривала свои коллекции, радуясь каждой бумажке и картинке. Я перечитывала надписи на фантиках «Любовь это…» и размышляла, что же еще можно было бы собирать. С появлением киоска жевательные резинки плотно вошли в нашу жизнь, но, даже несмотря на то, что теперь их легко было купить в нашей деревне, мы все равно жевали их несколько дней, а то и недель. Изрядно пожеванную резинку прилепляли в тайное место – например, под крышку стола, или на ножку кровати, или на стенку книжной полки, чтобы мама случайно не выкинула, когда будет протирать пыль. Спустя день резинку отлепляли и отправляли в рот. Какое же это было наслаждение – жевать резинку! И хотя она уже не имела такого сочного вкуса, как при первой пробе, но оставалась желанной для каждого ребенка. Мы не всегда могли позволить себе купить жевательную резинку, поэтому не спешили расстаться со старой. Школу я полюбила с первого дня, в отличие от садика. И хотя времени на забавы с друзьями оставалось гораздо меньше, я приходила домой, бросала ранец и спешила во двор. Иногда я гуляла одна, но мне никогда не было скучно. В дождь я шла под навес, где хранились дрова, ровно сложенные бревна, а также накиданные горой пеньки, ожидавшие топора. Если очень постараться, можно было найти причудливо изогнувшиеся пни, напоминавшие старинные парты с прикрепленным к ним сиденьем. Тогда я играла в школу и представляла себя учительницей, а в другой раз – капитаном корабля на терпящем бедствие судне. Моя фантазия не имела границ, а среди уличных забав был огромный выбор занятий: можно было полазить по деревьям или пойти на сеновал или на солдатскую спортплощадку. С друзьями мы бегали по окопам или пробирались в здание, где работал папа, и проникали на чердак. Вообще-то, там было заперто, но ключи почему-то торчали в замке. И мы частенько проскальзывали сквозь небольшую деревянную дверь и оказывались под самой крышей, на деревянном настиле. Пол на чердаке был усеян мелкими камешками, а посередине выложена деревянными досками узкая дорожка. На чердаке было темно и пахло птицами и сушеными яблоками, которые солдаты запасали на зиму, раскладывая на газетах. Где-то в темноте, в углу, ворковали голуби. Однажды мы нашли разбитые скорлупки от маленьких, голубоватого цвета яиц и целый день играли в поваров: готовили похлебку из дождевой воды, травы и яичной скорлупы. В самой высокой части чердака, между деревянными столбами, державшими конек крыши, были натянуты веревки, и в непогоду там сушилось белье – много-много белых простыней и пододеяльников. Тогда нашей радости не было предела – мы играли в «Привидения»: бегали между рядами белья, прятались и выпрыгивали на друзей, стараясь замотаться в простыни. Ох и визгу было! Поначалу было страшновато и ничего не видно в полутьме, но вскоре глаза привыкали. На чердаке было несколько окошек, но они были закрыты ставнями. И хотя расположены они были высоко и мы никак не могли к ним подобраться, через кривые щели под крышу проникал тусклый свет, делая возможным наше пребывание на чердаке. Фонарика ни у кого из нас не было, а вот желания поймать голубя или найти какое-нибудь сокровище – хоть отбавляй! Иногда мы отыскивали кусок проволоки или шнурок, и это считалось большой удачей. Можно было с гордым видом показывать друзьям и рассказывать о своей находке. И все непременно хотели себе такие же вещицы. Раз в неделю на заставу приезжала автолавка – небольшой фургончик с прилавком для торговли продуктами. Машина заезжала на территорию, и водитель сигналил трижды, оповещая жителей и солдат о своем приезде. Фургончик парковался всегда на одном и том же месте – на площадке между главным зданием и жилыми домами военных. Женщины бросали все дела и спешили в «магазин на колесах» – ведь там можно было купить молочные продукты, свежий хлеб, макаронные изделия, консервы. Детвора сбегалась поглазеть, что же вкусного выставят на продажу. Иногда мама покупала там печенье или сгущенку, и тогда мы сразу же бежали домой, чтобы отведать сладостей, – печенье намазывали сгущенкой и ели, запивая молоком. Солдаты скупали в автолавке спички и сигареты. С приходом зимы мы перемещались из окопов и с сеновалов на склон холма и до промерзания кончиков пальцев катались на двухместных металлических санках без спинки. Наш пес Ральф увязывался за нами с отчаянным лаем; он кидался под полозья и пытался схватить их зубами, санки наезжали на него, он отпрыгивал и снова нападал. Если ему удавалось перевернуть санки, мы кубарем летели вниз с холма, к покрытому толстым слоем льда озеру. Наша овчарка была готова на многое, чтобы загладить свою вину за попавший к нам за шиворот снег, поэтому мы вручали Ральфу веревку от санок, и он рьяно тащил их вверх по склону, а мы, хохоча и перекидываясь снежками с другими ребятами, бежали следом, подгоняя и подбадривая его. На склоне не росли деревья, и зимой дети раскатывали здесь широченные горки. А правее начинались ухабы и сквозь снег пробивались пожелтевшие пучки камышей, между которыми мы соорудили трассу с трамплинами и резкими поворотами. Желающим прокатиться по ней приходилось по очереди придерживать Ральфа за ошейник, чтобы не свернуть себе шею. Громко и вкусно скрипели полозья санок по снегу, щеки пылали от мороза, а глаза слезились от смеха. Невозможно было без смеха наблюдать за Ральфом, лающим на санки до осиплости. Смеялись до слез, до боли в животе. Катались по земле и валили друг друга, начиналась возня. Снег забивался в ботинки, за воротник, норовил попасть в глаза и рот. Без разбора на нас прыгали другие дети с криком «Куча-мала!». Иногда мы всей гурьбой скатывались с горы, если какой-нибудь умник сталкивал нас. В один из зимних дней я пришла из школы, и мы с ребятами, как обычно, отправились кататься с горок. Зимой быстро темнело, склон у озера не освещался, поэтому у нас было всего несколько часов в запасе, чтобы вернуться домой в сумерках, а не в кромешной тьме. Светка задерживалась дома с уроками, но обещала присоединиться попозже. Солнце садилось. Мороз щипал за щеки, и, хотя спина пылала жаром от беготни наверх, ноги начинали коченеть, а пальцы на руках еле сгибались, с трудом удерживая веревку от санок. Накатавшись вдоволь, я не дождалась Светку и отправилась домой. Мне всего лишь нужно было пройти поле, за которым виднелся забор погранзаставы, и еще метров триста по территории до самого дома. Отворив дверь квартиры, я увидела на пороге маму. – Ты одна пришла? – удивленно спросила она. – Ну да. – А где твой брат? Они с Игорем и Светой пошли к вам на горки. – Я их не видела. Наверное, разминулись в поле, – хихикнула я. – Вот чудеса! На улице-то совсем темно! Иди сходи за братом, нехорошо ему одному таскаться, маленький еще! – заключила мама. – Но ты же отпустила его одного! Почему я должна идти за ним на горки? Я замерзла и уже нагулялась! Ему уже почти четыре года, он взрослый! – Я думала, что ты там и присмотришь за ним. Ступай живо! Приведи брата домой! Руки еще покалывало с мороза, я с трудом засунула их в мокрые ледяные рукавицы, шмыгнула носом и бодрым шагом отправилась обратно к озеру. За калиткой расстилался вечер, и, хотя поле светилось свежетканным белоснежным ковром, идти одной было жутковато. Крайний фонарь, освещавший территорию заставы, остался позади, и я шагнула в темную мглу, едва различая протоптанную через поле тропинку. Вдалеке показались едва различимые фигуры нескольких ребят – разных по росту, кучно шагающих мне навстречу. «Спасена! – с радостью подумалось мне. – Не придется бродить в темноте и прислушиваться, не схватит ли меня нечто, вылезшее из мрака и пугающее до трясущихся коленок и сердца в пятках». Темнота пугала меня, мне казалось, что стоит лишь отвернуться, как за мной начинают наблюдать десятки глаз чудны́х существ, по которым не поймешь, хорошие у них намерения или нет. Я почти слышала, как они дышат мне в спину и перешептываются. Подпрыгивая от страха, я понеслась навстречу детям, но, когда я смогла разглядеть идущих, кровь застыла в моих жилах. Эта картина до сих пор стоит перед моими глазами. Двое взрослых мальчишек тащили под руки моего братишку. Он не шел сам, его ноги словно маленькие поленца волочились по снегу, едва его касаясь. Он был в черной шубке из искусственного меха и смешной пятнистой шапке, которая почему-то казалась то ли мокрой, то ли грязной – мех на ней слипся и торчал в разные стороны. Меня насторожило немое молчание, обычно брат тараторил без умолку. В этот момент я поняла, что случилось страшное. И это было в миллион раз страшнее моих чудищ и темноты. Я с диким нарастающим гулом в голове подбежала к ребятам. – Это мой брат! – крикнула я. Этих ребят я видела впервые в жизни. Наверное, они были деревенские, хотя в школе я их не встречала. – Тогда показывай дорогу к вашему дому, – сказал парень в красной шапке. – Живой он, твой брат. Они провалились под лед, мы их вытащили. Только надо быстрее отнести их в тепло. Родители дома? – Да, мама дома. – Девчонка тоже рядом с вами живет? – спросил второй парень и кивнул назад. Я посмотрела туда – и не поверила своим глазам: еще два незнакомых паренька несли под руки подругу Светку. Ее глаза моргали так неестественно медленно, она повисла на ребятах, как ветка плакучей ивы, еле перебирала непослушными ногами по снегу, утопая в сугробах. Снегу намело знатно. – Да! Пройдем через ее дом! – Скорее, веди нас. Нельзя терять ни минуты! – скомандовал парень, и я открыла калитку, пропуская всех на территорию заставы. Подбежав к Светкиному дому, я что есть мочи начала колотить в дверь руками. Никто не открывал. Я кричала и прыгала на дверь, словно дикий котенок, ищущий спасения от гонящихся за ним собак. – Тетя Люба! Дядя Юра! Откройте дверь! Я точно знала, что кто-то должен был быть у них дома. У меня не было времени ждать, мне нужно было бежать к себе. Я отвернулась и собралась объявить ребятам, что никого нет, но вдруг раздался щелчок открывающегося замка, и дверь отворилась, пропуская во двор полоску света. Заспанная тетя Люба выглянула в халате и тапочках на босу ногу. От нее пахло водкой и сигаретами. – Тетя Люба! Беда! – заплакала я, показывая рукой на Светку, и, повернувшись к ребятам, крикнула: – Наш дом за поворотом! Погнали! Поднявшись на второй этаж, я толкнула дверь в квартиру – когда мама была дома, она никогда не запирала ее на замок. – Мама! Мама! – заорала я, набрав воздух в легкие. Мне хотелось подготовить ее, смягчить впечатление от увиденного… Я кинулась на кухню прямо в обуви и верхней одежде, но мама уже показалась в дверном проеме и на секунду застыла на месте. Ее глаза, полные ужаса, моментально наполнились слезами и отчаянием. Она метнулась в сторону брата и принялась рывками раздевать его, высвобождая безвольное заледеневшее тело из мокрой одежды. – Как это произошло? – кричала она, не отрывая глаз от брата. Было непонятно, обращается она ко мне или к ребятам, которые замерли на пороге в немом оцепенении. – Я вас спрашиваю, как это случилось? Аня, беги к папе на работу, срочно зови его домой! – не глядя на меня, сказала мама. Я пулей вылетела из дома и побежала к папе, не представляя, что будет дальше. Охваченная тревожными мыслями, я влетела в здание, чуть не сшибла выходившего из-за дверей солдата, преодолев коридор, рванула на себя дверь и, запыхавшаяся, в слезах, прыгнула в облако едкого табачного дыма, окутывавшего кабинет, где работал папа. На меня уставились десятки глаз – видимо, папа проводил совещание. – Лешка утонул. Мама срочно зовет домой, – хрипло проговорила я, развернулась и побежала обратно. Мне хотелось спрятаться от всех, забиться в угол и переждать бурю. Я не сразу пришла домой, мне было так страшно, что я бродила кругами по освещенным участкам улицы. Тогда я впервые в жизни говорила с Богом. Я не знала, как нужно правильно молиться, но я молилась. Горькие рыдания надрывали мою грудь, мысленно я кричала Ему, чтобы Он сотворил чудо! Я просила о помощи. Обещала, что больше никогда-никогда не буду ссориться с братом и отдам ему любые игрушки, которые он попросит. Замерзнув, я вернулась домой, сняла куртку, варежки с шапкой, ботинки. Пальцы меня не слушались. Я слышала, что родители в комнате. Оттуда доносились их голоса и какая-то возня. Я тихо вошла. Папа растирал тело брата водкой, а мама поила его из чашки и повторяла: «Лешенька, не спи, только не спи!» Он дышал. Боже! Он дышал! Он был вялый, сонный, тихий. Но он дышал. Я снова плакала. В этот миг я любила своего брата как никогда. «А как же Светка?» – вспомнила я и, схватившись за куртку и сунув ноги в мокрые, ледяные ботинки, побежала на улицу. Дверь в их дом была открыта, я ступила на порог и позвала тетю Любу, скидывая ботинки и куртку на пол. Я нашла их в ванной. Светка лежала в воде, ее лицо уже не было таким бледным и безжизненным. Но она была так слаба, что мы не смогли поговорить. Ее тоже растирали водкой и отогревали в горячей ванне. Больницы в нашей деревне не было, поэтому лечились народными способами. Только на следующий день я забежала к Светке и выяснила, что же произошло. – Мы пришли на горку, но тебя не увидели, подумали, вдруг ты внизу у озера. Там ребята играли в хоккей на льду. Мы спустились и захотели пройтись по льду. Он был таким крепким. Мы с твоим братом начали прыгать, и лед не выдержал, мы провалились. Я пыталась выбраться, но лед крошился, не получалось за него ухватиться. Мы прыгали в воде и кричали. Ребята бросили игру и побежали к нам, им не сразу удалось помочь, поэтому они легли на лед и протянули нам свои клюшки. Мы ухватились, и они медленно потащили нас на поверхность. Вода была ледяная, я не чувствовала рук, когда нас вытащили. Ребята подхватили нас и понесли в гору. – Светка! Больше никогда так не делайте! – нравоучительно произнесла я и обняла подругу. После этого случая мама стала задумчивой и молчаливой. Как только родители убедились, что брат не заболел после погружения в ледяную воду, мама решила устроить ребятам, спасшим жизнь сына, праздничный ужин и отблагодарить как следует, потому что в тот ужасный вечер никому не было дела до подвига школьников. Они едва ли успели услышать «спасибо» сквозь слезы, оханье и суету. Папа купил ребятам памятные подарки – ручные фонарики на батарейках – и сам разыскал их, чтобы пригласить к нам домой на ужин. Мама целый день готовилась к приходу ребят: резала салаты, пекла торт «Медовик», накрывала стол. Наша кухня была тесновата, поэтому папа поставил стол посреди жилой комнаты, служившей нам и спальней, и гостиной, и кабинетом, и даже столовой. Чтобы все смогли без труда разместиться, стол придвинули к дивану, а с другой стороны расставили стулья и табуреты из кухни. Даже стул от моего письменного стола пригодился. Мама застелила стол нарядной белой скатертью, расставила салаты, бутерброды и в самом центре – торт. Вечером семиклассник Иван и его друг, шестиклассник Коля, постучали в нашу дверь. Именно Ваня первым бросился спасать маленького мальчишку, беспомощно барахтавшегося в озере. Брату было всего три года, он еще толком не научился говорить, а шок от ледяной воды и суеты вокруг и вовсе ввели его в ступор. Мальчишки рассказали, что Лешка даже не кричал, по самый подбородок проваливаясь под лед. Мальчишки поначалу были смущены таким приемом, но потом разговорились, перестали стесняться. После того как были съедены закуски, папа встал и, произнеся благодарственную речь, вручил ребятам фонарики, пожал им руки. Мама с глазами, поблескивающими от подступивших к ним слез, встала из-за стола и обняла Ивана, потом Колю. Она сказала, что они не только наши спасители и герои, но и наши друзья, что двери нашего дома всегда для них открыты и они могут приходить к нам в гости, когда пожелают. Обычно чужим детям не разрешали гулять на территории пограничной заставы – это было закрытое для деревенских жителей место. Но на Ваню и Колю этот запрет больше не распространялся. Неожиданно мы с ними сдружились. И хотя мальчишки были гораздо старше нас, им было очень интересно исследовать наши окопы и спортплощадку, а мы с радостью показывали им наши владения, ведь друзей много не бывает. Мама никогда ничего нам не запрещала: хочешь гулять до ночи – пожалуйста, хочешь ночевать у подружки – иди, хочешь пригласить гостей – давай! Родители и сами частенько ходили в гости, собираясь большими шумными компаниями. Они сидели за столом, ели, пили и громко разговаривали, взрываясь заливистым хохотом.