На дворе стоял конец декабря. Пушистый снег толстым слоем покрыл землю, крыши домов и сараев, что приютились на другом конце двора, укутал деревья и кусты. По карнизу за окном частенько прогуливалась пара снегирей. Родители обсуждали с друзьями празднование приближающейся новогодней ночи: суетились, хлопали дверями, ходили из квартиры в квартиру, перетаскивали стулья, относили скатерти, посуду. Было решено отмечать у соседей в двухкомнатной квартире, потому что наша однушка была тесновата для всей компании. Но детям разрешили собраться у нас и веселиться отдельно, мы ведь уже достаточно подросли. Самой старшей из нас было одиннадцать лет. Вот и наступил долгожданный праздник. Родители уселись за праздничный стол, а детям по случаю торжества накрыли отдельно и оставили нас без присмотра, предоставив полную свободу. Мы важничали и веселились, а когда родители попросили принести с кухни бутылку бананового ликера, мы, решив, что они ничего не заметят, открыли бутылку – и пили ликер по очереди, наливая его прямо в крышечку. Жидкость с резким приторно-сладким запахом обжигала рот, разливаясь теплом по телу, а после оставалось банановое послевкусие. Отдав бутылку на праздничный стол, мы не сразу придумали новую забаву. Хотелось чего-то необычного, активного. Игорек предложил салочки в темноте, Новый год все-таки. Мы загорелись этой затеей, включили цветные огоньки на елке, погасили свет и начали играть. Девчонки визжали и смеялись, мальчишки хрюкали и пугали нас, и было так весело, что казалось, живот разорвет от смеха. И вот я отбежала к межкомнатной двери и только схватилась за ручку, как на меня повалился кто-то из мальчишек. Я едва успела повернуться спиной к двери – и очень кстати: в следующий миг я, как ниндзя из боевика, пролетела спиной сквозь стекло и, будто в замедленной съемке, приземлилась на пол, разметав под собой осколки. Кто-то включил свет, чья-то рука схватила меня, чтобы помочь подняться. Спину щипало и покалывало. Светка задрала мою майку и выдохнула: «Всего лишь парочка малюсеньких царапинок! Вот ты везучая!» Мы взяли веник с совком и принялись убирать следы преступления. Куски стекла, оставшиеся в двери, пришлось выломать, чтобы никто больше не поранился. Идти рассказывать родителям про случившееся было страшно. Поэтому мы спокойно оставили дверь до утра, чтобы потом, когда они будут в хорошем настроении, рассказать о случайности и невероятном везении. Все-таки дверь – дело наживное, а вот способность прыгнуть на стекло и не получить серьезной травмы – это явно новогоднее волшебство… Папа очень редко гулял с нами, но однажды весной мы ездили с ним на рыбалку на реку Буг. Собралась большая компания взрослых и детей, мы загрузили в машины палатки, провизию, удочки и выдвинулись в путь. И пусть мы отправлялись не очень далеко и нам предстояла одна-единственная ночевка, но это было незабываемо. Папа с другими мужчинами надули лодку и спустили ее на воду, чтобы ловить рыбу. Позже они поставили палатки и разожгли огонь. Костер потрескивал, веселые язычки пламени танцевали на огромных ветках, хаотично накиданных детьми. Ароматный дым поднимался вверх, унося с собой озорные искорки, которые, кружась в своем последнем танце, растворялись в воздухе. Мы сидели у костра и нанизывали на палки куски белого хлеба, направляли их к пламени и завороженно глядели, как хлеб шипел, щетинился и покрывался чернотой. Чья-то горбушка соскочила с острия палки и упала в костер, вмиг почернев. Кто-то хихикнул. Я поднесла ко рту палку с подрумянившимся кусочком батона и надкусила его – в этот момент мне показалось, что этот кусочек хлеба, пропитавшийся дымом, хрустит на моих зубах так громко, что это слышат все вокруг. Я жадно откусывала хлеб, обжигая губы и язык, дула на хлеб и глотала его почти не жуя. Наверное, тогда я была самой счастливой на свете: рядом – семья и друзья, к тому же жутко весело, сытно и необычно. Тетя Катя, наша соседка, поставила на костер огромный котел с ухой, в которой плавали крупные куски рыбы и чуть поменьше – моркови, картофеля, лука, пучки зелени, которые выглядели так, будто их забыли порезать. Мы так наелись, что сил лазить по деревьям не осталось. Зато родители разрешили играть с фонариком в палатке, и мы до темноты боролись со шпионами, а потом никак не могли уснуть, вздрагивая от треска ветки или скрипа дерева в лесу, – нам казалось, что враги близко… Нас с братом связывали воинственно-дружеские отношения: мы были то не разлей вода, то «не подходи – убьет». Однажды весенним вечером мы, как обычно, слонялись по улице, на этот раз между колоннадой пушистых голубых елей и забором с подъездными воротами. Тепло кружило голову, мы ждали того момента, когда друзья выйдут на улицу, закончив делать уроки и освободившись от домашних обязанностей. Когда из-за поворота показался наш первый закадычный друг, брат кинул в мою сторону небольшую палку. – Лови! – крикнул он и побежал навстречу другу, а я так и осталась стоять на месте. Что-то теплое, вязкое потекло по шее где-то за левым ухом. Я потрогала голову руками и не сразу обнаружила небольшую вмятину. Надо же было кинуть палку с малюсеньким сучком так метко, чтобы этот самый сучок словно гвоздь пробил отверстие, отскочив на землю. Я даже не успела толком ничего почувствовать, но соседка, проходившая мимо в тот самый момент, взяла меня за руку и увлекла за собой. – Пойдем ко мне, я обработаю твою боевую рану, – только и сказала она. Спустя двадцать минут я уже скакала с мячом по улице. Моя рана оказалась незначительной, и даже больница нам не понадобилась. Меня просто от души намазали зеленкой и отпустили гулять. Так и проходили наши дни, полные приключений. Не в курсе, знала ли мама обо всех наших болячках, ушибах и травмах. Но с нами никогда особо не носились, не сюсюкались, не переживали за нас. Мы были вольными птицами. Разбила коленку – это твои проблемы. Будь добра сама с этим справиться и явиться домой в подобающем виде и ровно к ужину. Обычно мы искали вдоль тропинки подорожник, плевали на него, чтобы он хорошенько прилип к коже, и прикладывали к ране. Мне не хватит пальцев на руках, чтобы пересчитать все свои шрамы и крупные травмы. Однажды мы с родителями собирались в гости – мама прихорашивалась, напевая себе под нос и накручивая волосы на бигуди. Папа погладил рубашку и выглядел торжественно. Мы с братом надели чистую одежду и задирали друг друга. Помню, что нам не терпелось поскорее отправиться в гости, тем более предстояло ехать туда на папиной машине, а мы обожали ездить в машине, потому что не были избалованы этим – чаще передвигались пешком или на военном уазике. – Дети, идите на улицу и подождите нас там! – скомандовала мама, добавив: – Только не испачкайтесь и никуда не вляпайтесь! – Как скажешь, мам! Мы пошли! – радостно завопили мы и, обгоняя друг друга, толкаясь и суетясь, вылетели из нашей тесной прихожей на лестничную клетку. Брат резво сбежал по ступенькам и, с грохотом отворив дверь подъезда, помчался на детскую площадку перед нашим домом. Я скакала за ним вприпрыжку, но, поравнявшись с дверным косяком и одной ногой шагнув за порог, зацепилась мизинцем руки за деревяшку. Меня перекосило от неожиданно пронзившей боли. Мизинец был неестественно отогнут в сторону под углом в девяносто градусов. Больно было только в момент удара, а теперь я не чувствовала ничего, кроме удивления. Я и подумать не могла, что во мне скрыты такие способности, как абсолютная пластичность. Брат, не дождавшись меня на площадке, сам подошел ко мне и с любопытством начал меня разглядывать, норовя потрогать мой выкрученный палец. – Родителям ничего не говори, – предупредила я, как только услышала звук приближающихся шагов. Из подъезда показались папа с мамой – веселые, беззаботные. – А Анька сломала руку! – гордо произнес брат, никогда не умевший держать язык за зубами. На этом наша поездка в гости закончилась, так и не начавшись, и мы оказались в травмпункте, где высокий врач с сильными руками одним рывком вернул мой мизинец на место и тут же замотал руку в гипс. Я надеялась, что мне выпишут освобождение и тогда можно будет прогуливать школу, шатаясь по нашей военной заставе в то время, пока одноклассники скучают за партами. Но доктор сказал, что с моей травмой можно смело идти в школу. Хорошо, что в гипсе оказалась правая рука: я хотя бы не делала записей в тетради и не выходила к доске. Вот повезло-то! Учительница разрешила писать в тетрадях карандашом левой рукой. Эти записи были корявыми и малопонятными даже мне, но я усердно выводила закорючки, стараясь не отставать. Это было так необычно и захватывающе – вроде ты учишься, а вроде и нет. И все тебя жалеют, обращают внимание, интересуются твоим гипсом. Этой же весной, уже когда мне сняли гипс, у нас случилось нашествие майских жуков. Вообще-то, они всегда появляются весной, но в том году их было особенно много. Они вылетали из своих укрытий под вечер, а днем крепко спали на листьях огромных деревьев, толстые стволы которых было невозможно потрясти. Нам очень повезло найти логово жуков, и мы с ребятами провели весь день на деревьях, отколупывая жуков от листьев и собирая в пластмассовые ведерки. К вечеру мы решили узнать, едят ли куры майских жуков, и высыпали огромную кучу насекомых обалдевшим от счастья курам. Наверное, они никогда не видели столько копошащихся и сонно перебирающих лапками букашек и принялись лихорадочно клевать добычу, пока та не разлетелась… На военной заставе мы не выбирали жилье – папе выдавали квартиру на время службы из того, что было свободно. Прожив некоторое время вчетвером в однокомнатной квартире (других свободных вариантов не было), мы были рады узнать, что одна семья переезжает на другую заставу и освобождает двухкомнатную квартиру – точнее, половину одноэтажного дома с отдельным выходом на улицу. Невероятно! У нас с братом снова появится своя комната, в доме будет большая веранда и даже крыльцо. Я смогу делать уроки в тишине, а наш кот Тигрик сможет сам выходить гулять, когда ему захочется, – осталось только научить его выпрыгивать на улицу через форточку. Прежние хозяева нашего нового дома оставили нам неухоженный двор и покосившийся сарай, сбитый из выцветших от времени досок, с крышей из шифера, и напротив сарая вольер – открытый сарай с сеткой-рабицей, где папа поселил наших собак – Ральфа и резвую собачонку по кличке Фокс, которую он взял для охоты. Папа всегда любил собак. И эта любовь была такой сильной и искренней, что порой казалось, будто собаки были папе ближе, чем мы. Как только с собакой что-то случалось (один пес убежал и заблудился, другой умер от старости), папа тотчас приобретал маленького щенка – уже другой породы, с другим характером и привычками, но неизменным оставалось одно: изо дня в день папа продолжал гулять с собакой, вычесывал ее, дрессировал, бросая ей палку и обучая основным командам. Собаки любили папу крепко, следовали по пятам, караулили с работы, жалобно скулили, когда он задерживался, и неистово радовались, когда видели подходившего к их жилищу отца. Оглянувшись назад Весь оставшийся день Аня предавалась воспоминаниям. Роза вернулась только ближе к вечеру, она ездила погулять в Светлогорск с подругой. – Анечка, привет! Как вы отдохнули? Вилла Карла Кюна в г. Светлогорске – Просто прекрасно! – расплылась в улыбке Аня. Она была искренне счастлива сегодня. – А как вы провели время? – Как всегда чудесно, милочка! – ответила Роза, доставая из льняной авоськи продукты. – Светлогорск всегда оставляет приятное послевкусие – то ли сосновый воздух так действует, то ли красота бывших немецких вилл настолько радует глаз, что я всегда возвращаюсь в истинном воодушевлении. Ты поужинаешь со мной? Я купила копченого балтийского угря на рынке, ты непременно должна его попробовать! Это наш местный деликатес, я бы даже сказала, кулинарная достопримечательность Калининградской области. Аня рассмеялась и согласно кивнула: – Ну раз достопримечательность, то я с радостью! Угря мне не доводилось пробовать. А какая еще рыба водится в Балтийском море? – Ой, может, всех я и не упомню, но точно есть угорь, форель, лосось, треска, палтус, судак, камбала, плотва, калкан, корюшка, сарган, – перечислила Роза, нарезая угря. – Садись к столу. Угорь оказался очень нежным, слегка сладковатым на вкус и очень жирным, не похожим ни на одну рыбу, которую Аня пробовала. – Ну как тебе? – спросила Роза, подкладывая Ане еще кусочек. – Очень вкусно, но, наверное, очень калорийно! – Зато как полезно! Угорь – кладезь витаминов, белка и микроэлементов, – ответила Роза. После ужина Аня отправилась прогуляться по деревушке. Телефон молчал, а ей так хотелось, чтобы Роберт написал ей. Она разрывалась между желанием отправить ему сообщение и необходимостью ограничить всякое общение с ним. Но разум заметно проигрывал чувствам. Выйдя на пригорок, откуда открывался вид на море, Аня напечатала: Привет. Вы обо мне забыли? Отправила – и тут же пожалела. Она присела на песчаный холм и, вглядываясь в экран, стала ждать уведомления о прочтении и его реакции. Спустя двадцать минут, показавшихся бесконечными, ответа все еще не было. Она снова ощутила себя марионеткой, которой управляют страсти. Это ж надо было так промахнуться с человеком! Вернувшись домой, Аня приняла душ, положив телефон на край ванной и периодически на него поглядывая, и легла спать совсем без настроения, расстроенная его молчанием. В полночь телефон пропищал: Это невозможно;) Аня проснулась и тут же схватила телефон, но, прочитав сообщение, даже не нашлась что ответить. И это все, на что он способен? Утром позвонил Лука и предложил продолжить знакомство с немецкой довоенной архитектурой. Аня согласилась, с предвкушением ожидая поездки. На этот раз Лука повез ее в сторону Багратионовска, в поселок Корнево, бывший немецкий городок Цинтен. Оказалось, что друг Луки выкупил старый немецкий дом, восстановил его и проживает там со своей семьей, занимаясь разведением кур и кроликов. До войны в Цинтене находился курорт «Лесной замок», была кирха, водяная мельница, водонапорная башня. Лука показал Ане и бывшую мельницу, и руины кирхи, которая сильно пострадала в военные годы, и заброшенную водонапорную башню. Все выглядело печально – никому не нужным. Больше смотреть в поселке было нечего, хотя Аню поразила брусчатка, выложенная еще до войны ровными рядами и до сих пор сохранившая свой первоначальный вид. – А теперь заедем в гости к моему товарищу, хочу показать тебе их дом и хозяйство! Они заехали на просторный двор и остановились у двухэтажного дома из красного кирпича с высокой черепичной крышей, еще немецкой. Видно было, что дом качественно отреставрирован и приведен в порядок, на уровне второго этажа виднелись элементы фахверка – это архитектурный стиль родом из Германии, когда каркас дома возводят из горизонтальных, вертикальных и наклонных деревянных балок, а пространство между ними заполняют кирпичом; в дешевом варианте в начале XX века заполняли щебнем или камышом, а сверху обмазывали глиной, оставляя балки снаружи дома. На дворе гуляли куры и слышалось их кудахтанье и нежный писк цыплят. В Анином детстве тоже был писк цыплят, поэтому она подошла поближе, чтобы полюбоваться ими. – Аня, пойдем в дом! – окликнул ее Лука. – Тут цыплята, они такие милые! Лука лишь улыбнулся, и они прошли в дом. Друзья оказались очень гостеприимными, показали им дом до самого чердака и двор, рассказали, как купили заброшенный немецкий дом, и как выгребали мусор и битые стекла из комнат, и в каком запустении тут все находилось. – У вас чудесный дом! – воскликнула Аня. – Вам удалось воссоздать атмосферу немецкого имения. – Приезжайте еще, мы всегда рады гостям! На обратном пути Аня вспомнила про птенцов, которые когда-то у них были.