– Александр Михалыч, вот он, сука! По дороге раскололся! Во всех подробностях! По хлюпающему тону, по горящим глазам его Саша подумал сперва, что Борзов вдетый. Но когда тот приблизился вплотную, вталкивая в кабинет семенящего тщедушного лохматого человечка, запаха спиртного не ощутил. Маштаков с Рязанцевым вошли следом. Миха был тоже заметно возбуждён, сразу уселся на стул в углу, закинул ногу на ногу. Рывком переложил ноги по-другому и ладонью стал тереть себя по коленке. Что-то хотел сказать, но не справился с задрожавшими губами, махнул только рукой. Крепыш Рязанцев был мрачен. Следователь разглядывал затравленно озирающееся существо, согбенной позой похожее на горбуна Квазимодо, только много меньше калибром, чем у Гюго. Левое ухо у него было рассечено, кровь натекла за шиворот тёртой джинсовой куртки. – Развяжите его, – сказал Кораблёв. Сумрачный Рязанцев потянул за конец ремня, стягивающего руки задержанного. С первого раза затянутая на совесть петля не поддалась. Опер, матюкнувшись, сильно дёрнул за узел вверх, человечишко вскрикнул от боли. – Молчи, гондон! – рявкнул на него Андрейка. Задержанный пораспрямился. В лицо он никому не смотрел, глазки его рыскали. На подбородке и на щеках плешками топорщилась редкая щетинка, похожая на неряшливые перья. С розданным по постам фотороботом Есефьев имел мало общего, разве что низкий лоб. А с описанием мальчика так вообще практически ничего не билось. Вместо обещанной Вовой модной причёски со сведёнными «на нет» висками и затылком – сальные лохмы. – У-уверены? – с запинкой Саша спросил у сыщиков. Царапины на руках и тёмные забуревшие пятна на обшлагах джинсовки задержанного он, ясный перец, разглядел уже. Начальник розыска большим пальцем ткнул Есефьева в бок, под рёбра. – Ну-ка, педрила, расскажи всё гражданину следователю как нам рассказывал! Быстро! Задержанный шлёпающе заглотил воздуха, будто нырять собрался. Когда губа у него отогнулась, на мокрой красной изнанке её мелькнула белая язвочка стоматита. – Я хотел… хотел только потрогать его… А он не дался, за… закричал… И ещё это… царапаться стал… Есефьев, жалко оправдываясь, показывал Кораблёву покарябанную руку. Ища в следователе защиту от оперов. Сильно морщился, жалея себя. – Дальше! – Борзов изобразил замах. – Не надо! – дёрнулся подозреваемый, закрывая лицо. – Я ж говорю… всё… как на духу… гражданину с-следователю… Рассказываю… как на духу… Он царапаться стал, мальчишка, мне камень под…подвернулся… Я ударил один раз… Я не хотел… Только чтоб он отцепился хотел… – Сколько раз ударил?! – Больше… больше одного… Три или пять… Не считал… – Потом? Что потом делал?! Резко поднялся в своём углу Маштаков, дёрнул щекой, как подмигнул. За локоть увлёк Сашу в сторону выхода. – Михалыч, выйди на коридор! Кораблёв прошёл с ним. Опер прикрыл скрипучую дверь. – Сань, займи полста до зарплаты. Я, это самое, отчалю, наверное… Дальше без меня давайте… Всё здесь ясно… Мрошники сопроводят до задержания… Саша внимательно посмотрел на приятеля. – Николаич, ты чего в натуре? Давай не будем развязываться! Потерпи! Завтра пятница, посидим по-человечески… в «Магнате», а? Маштаков отшагнул в сторону, некрасиво ощерился, напоказ выставил прокуренные неровные зубы. – Я те не пацан, чтоб меня учить… понял, ты?! Зажал полтинник, так и скажи: «Я зажал». И быстро зашагал прочь, практически побежал. На середине коридора запнулся за полуоторванный вздыбившийся клок линолеума. Пару шагов пропрыгал с ноги на ногу, восстанавливая равновесие. Яростно при этом матерясь. Кораблёв вернулся в кабинет сумрачный. – Чё он психует? – вопросом встретил его Борзов. – А я знаю? – следователь развёл руками. – Сан Саныч, приглядели бы за мужиком. Понимаешь, о чём я? Начальник розыска повёл подбородком, указал Рязанцеву на дверь. – Андрейка, догоняй своего старшого. Ежели он домой намылился, поезжай с ним. Хотя… Рязанцев ушагал упруго. «Хотя, если Миха решил выпить, он любого надзирателя вокруг пальца обведёт, самого ушлого, а всё равно надерётся», – мысленно продолжил неоконченную фразу Борзова Саша. Есефьев всё время этой длинной паузы, в которой он выпал из эпицентра внимания, озабоченно пальпировал своё разбитое ухо, скорбно разглядывал испачканные в крови подушечки пальцев. Даже понюхал их. – Что у тебя с мордой? – спросил Кораблёв. Подозреваемый опасливо покосился на шумно отхлебывающего кофе из чашки начальника розыска и прогнусавил: – А-а-а… эт-та я упал по пьянке… вчера… Нет, позавчера… Саша взялся за телефон, наморщил лоб, припоминая нужный номер. Задача перед ним стояла не из лёгких. Надо было реально обеспечить подозреваемому право на защиту. Есефьев задерживался по «сто пятой – второй», по делу, которое будет рассматривать областной суд. Признание без адвоката гроша ломаного не стоило. Протокол допроса подозреваемого с таким признанием в случае последующего отката Есефьева можно было повесить на гвоздик в отхожем месте. – Сан Саныч, отведи его в МРО. Я через пять минут подойду. С адвокатом вот только решу. Дежурный машину выделит, если я договорюсь? За адвокатом съездить… – Какие проблемы, Александр Михалыч? – начальник УР сделал большие глаза, не потерявшие яркой аквамариновой расцветки даже при скудном электрическом освещении. Кораблёв придвинул к себе телефонный аппарат и задумался. В принципе, возможных кандидатур было только две. Первая, которая пришла в голову – Инга Стрельникова, бывшая его пассия. Которая не умеет отказывать ни в чём. За ней даже машину посылать не придётся, на такси примчится за свои деньги. Инга поможет, но помощь её придётся потом отрабатывать. И от этой мысли Саша ёжился. Возобновлять отношения с адвокатессой ему не хотелось. Стрельниковой было полных тридцать два, и она жутко комплексовала, оттого что к запредельному для девушки возрасту ни разу не побывала замужем. «Начнёт ныть, за Советскую власть агитировать… Зажигалки дорогие дарить, галстуки шёлковые… Звонить каждый вечер… С таким трудом отвязался. Ну её!» Вторым претендентом Кораблёв держал эмвэдэшного отставника Щеглова Рудольфа Руфовича. На пенсию Щеглов ушёл с должности старшего следователя. Специализировался на расследовании ДТП. В своё время был наставником взятого с поличным Проскурина. О Щеглове тоже люди говорили, что брал он сырым и варёным. Но по умному, не зарываясь, благодаря чему сумел дослужиться до майорских погон и полной пенсии. Кроме того, у Щеглова имелась справка психиатра о нахождении на учёте после давней афганской контузии. Руфович был мужик дисциплинированный и работящий. За два года адвокатской практики он конкретно приподнялся за счёт своей природной непривередливости. Когда начинал, коренные адвокаты смотрели на него с презрением, как на юродивого. «А-а-а… Рудик-Пряник! Чего он может, сапог?» Теперь Щеглов рулит на новенькой «десятке», компьютер себе приобрёл навороченный, от клиентов у него отбоя нет. После трёх длинных гудков трубку сняли. Баритонистый мужской голос почти дикторским тоном, как будто и не со сна, произнёс: – Алло. Саша подмигнул разливающему по чашкам кипяток Комарову и стал витиевато извиняться за ночной звонок. Потом перешёл к сути проблемы. – Выручайте, Рудольф Руфович! Горю, как «Боинг»! Буду должен! – О чём вы говорите, Александр Михайлович? – обиделся Щеглов. – Такое дело! Конечно я помогу, тем более вам. Вы знаете, как я к вам отношусь. Родственники у этого… э-э-э… гражданина имеются? Адвокат Щеглов отменно владел профессией «дояра машинного доения». Не гнушался ходить по родственникам арестованных клиентов. – Не знаю пока, – честно признался Кораблёв. – Если и есть, то вряд ли платежеспособные. Он такой… бомжовского вида… – Разберёмся, Александр Михайлович. Через какое время мне выходить на улицу? Адрес мой знаете? Записывайте… Наскоро выхлебав полчашки кофе, Кораблёв зажал под мышкой «дипломат» и направился к двери. – С Козловым-то чего дела-ать? – позевывая, спросил Комаров. – Да пусть по «мелкому» оформят, – махнул рукой Саша. – Чтоб тебе ещё раз за ним не гонять. Мало ли что… Чтобы окончательно удостовериться в том, что убийца – действительно доставленный Есефьев, надо было с ним предметно потолковать с глазу на глаз. Без оперативников. Беседа с подозреваемым развеяла остатки сомнений. О самооговоре, родившемся в результате физического воздействия, не могло быть и речи. В своём достаточно связном рассказе Есефьев упоминал такие детали, которые не могли успеть внушить ему по дороге ни начальник розыска, ни его орлы. А отдельные моменты опера вообще не знали. Он сообщил, что мальчика звали Антоном, правильно назвал место, где они с ним пересеклись. Рассказал про второго мальчишку, который отговаривал Антона идти с ним сниматься в кино в недостроенных коттеджах. Верно объяснил маршрут их движения. Правильно описал внутренности коттеджа. – …там лестница не в притык подходит… Прыгать надо… О самом моменте убийства Есефьев старался не говорить, скомкать его пытался, как большинство убийц, с которыми Саше приходилось работать. За шесть лет их наберётся, наверное, под сотню. Осторожно, чтобы не спугнуть, Кораблёв выспросил про мотив убийства. По действующей премудрой судебной практике осудить человека, если не установлен мотив его действий, невозможно. В прошлом году в их области, в Константинове, на границе с Московской губернией, один бандит в баре из «акаэма» наповал уложил другого и ещё одного братка ранил. Доказухи было выше крыши – свидетели, оружие изъяли… Полный джентельменский набор, в общем. А вот пресловутый мотив установить не удалось. Сам бандит молчал, спрятавшись за дарованной ему Конституцией статьей 51. Установить, что они были ранее знакомы с убитым и раненым, не удалось. А незнакомые люди не могли иметь личных неприязненных отношений. При первом направлении в суд убийце вменили мотив «хулиганский». Но в суде, а дело рассматривал суд областной, где каждый судья воображает себя сапёром на минном поле («А вдруг жалоба будет? Под Верховный суд работаем! А ну как кассация изменит приговор или не дай бог вообще отменит?»), хулиганский мотив не прокатил. Не установили товарищи судьи умысла на грубое нарушение общественного порядка. Дело вернулось на дополнительное расследование. Во втором подходе следователь вменил убийство по найму. Заказ по версии следствия был сделан неустановленным лицом, но и это не прошло.