Следователь, шелестя синтепоновой курткой, вышел. На паласе после него остались мокрые грязные следы. Трель протянул уголовное дело в направлении Коваленко. – Виктор Петрович, возьмите. Дайте этому чучмеку… э-э-э… письменное указание об освобождении незаконно задержанного гражданина Рожнова. И рассмотрите вопрос о передаче дела другому следователю, более квалифицированному… Коваленко замедленно, как бы в глубоком раздумье, приблизился к столу руководителя, принял тонкую папку. Потом, пожевав тонкими губами, он тихо произнёс: – Знаете, Олег Андреевич, я такого указания писать не буду. – Поня-а-атно! – прокурор почему-то возликовал. – Поня-атненько! Письменное указание, обязательное для исполнения, ушло в милицию через разносную книгу за подписью первого лица. И уже через час вновь обретший веру в правосудие Рог в сопровождении своего адвоката Сизова Ростислава Андреевича покидал застенки ИВС. За воротами УВД авторитета ожидали на двух крутых иномарках – «бэхе» и «мерине» – верные соратники по легальному бизнесу. Счастливая Кристинка с букетом цветов на шею мужу кинулась. Начальник РУБОПа, после того как его нагнали из прокурорского кабинета, заглянул к Саше Кораблёву. Тот работал с потерпевшей – матерью убитого мальчика Антона Синицына. Увидев в притвор женщину, Давыдов хотел потихоньку закрыть дверь, но Кораблёв замахал ему рукой. – Мы уже закончили, Денис Владимирович! Начальник РУБОПа осторожно уселся на шаткий стул в углу крохотного кабинета. – Кофейку, Денис Владимирович? – в полуутвердительной форме поинтересовался Кораблёв и, прощаясь с женщиной, напомнил ей: – Нина Константиновна, не забудьте, пожалуйста, фотографию Антона занести на следующей неделе. Женщина послушно кивнула. Вид у неё был отрешённый. Старомодный плащ с широкими подкладными плечами, на кулиске, видывал лучшие времена. Когда за потерпевшей затворилась дверь, Саша пояснил Давыдову: – Хочу к делу фотку живого мальчика приобщить. Понимаешь? Пусть товарищи судьи посмотрят, проникнутся. Ты чего такой смурной, Владимирыч? Случилось чего? – Прокурор соседа своего освобождает. – Ро-ога?! Да ты чё?! Прикалываешься?! – Если бы, – начальник РУБОПа бросил в кружку ложку растворимого «Нескафе», залил кипятком, помешал. Несмотря на то, что Давыдов давно корешился с Сашей, он не рассказал ему и пятой части того, что знал. Обошёлся общими фразами. Пытался хохмить, но получалось у него против обыкновения неважно. Кораблёв сосредоточенно курил. Оторвавшись со стула, дотянулся до форточки, отворил её рывком, впуская струю сырой свежести. – То-то Ростик с утра тут крутился, лысиной отсвечивал! Интересно, кому заяву по телесным списали? – Винниченке по ходу дела, Сань. Он уже мужиков выдернул на сегодня. Как бы, Сань, узнать, какая ему задача поставлена? Просто власть показать или…? – Да нет проблем. Сейчас разведаю. 7 Сдав без борьбы дело по Рогу, Птицын посвятил себя вопросам тактического противоборства за попавших под пресс подчинённых. Оборона возводилась эшелонированная. Следовало поломать прокуратуре планы, смешать выпавшие при раздаче карты. Титов был сплавлен обратно в отпуск, догуливать. – Тебя что, кто-нибудь официально отзывал?! – играл желваками и.о. начальника КМ. – Развели тут партизанщину, понима-а-аешь… И чтобы через час тебя в городе не было! Рязанцева отправили в срочную командировку в Мордовию. Проверить одного чёрта по старому разбойному нападению на «камазистов» на трассе. До этого год не могли денег на эту командировку найти. В прокуратуру отправился только Маштаков. – Не думай, что я тебя отдаю, Николаич! Ты у нас как Штирлиц, из любой ситуации выкрутишься! – горячо говорил Птицын. Миха крутнул взъерошенной головой: – Да я всё понимаю, Вадим Львович. Чего меня за Советскую власть агитировать? Я эту кашу заварил, мне её и расхлёбывать… С Маштаковым для представительности и оберега пошёл начальник розыска Борзов. Ещё Львович направил на Либерецкую двух оперов с «Южной левой». – Установите тётку, которая семечками торгует, и в ДНД[100] её с мешком. Заинструктируйте так, чтобы, блин, от зубов её железных отскакивало в любой прокуратуре! Иначе никакой торговли у неё в Остроге больше не будет! Объяснение отберите письменное! Этим же оперативникам предстояло вычислить и опросить парней, которые пиво пили около «Украйны» во время задержания вымогателей. Задача ставилась предельно конкретная – найти независимых свидетелей, которые под присягой подтвердят законность применения физической силы сотрудниками милиции. У прокуратуры в таких гонках ни сил, ни времени тягаться с ментами не хватит. Птицын вызвонил по сотовому Клыча, забил ему стрелку на нейтрале. Под избушку на курьих ножках возводился ненужной тройной прочности фундамент. Птицын прекрасно понимал это. За придуманными хитрыми мероприятиями на людях ему хотелось скоротать пошедший вкривь день, а вечером на кухне одному напиться «до хорошего». В прокуратуре Миха с Борзовым не меньше получаса проторчали под дверью с коричневой табличкой «Каб.6 Старший следователь Винниченко Борис Сергеевич». В середине дверного полотна красовался чёткий чёрный отпечаток каблука с рисунком в косую шашечку. Результат бурного товарищеского торжества. Винниченко работал в прокуратуре давно. На год позже Михи пришёл он в систему, тоже по распределению. Приехал из Саратова с красным дипломом, женой, ребёнком, преждевременно полысевшей головой, видеомагнитофоном «Электроника» – в ту пору редкостью гораздо большей, чем сейчас крутой домашний кинотеатр – и нескрываемыми амбициями. Первое время он набивался в друзья к Маштакову как к самому подходящему по возрасту и по сроку службы. Сразу стал выдавать один за другим экстравагантные поступки. Мог, к примеру, заявиться вечером в выходной день с разряженными женой и ребёнком без приглашения в гости. Или перед обедом сказать, как бы невзначай, что нынче хочет под-харчиться у Михи. А времена стояли голодные, горбачёвские, самое начало девяностых, всё строго по карточкам при зарплате в сто пятьдесят грязными. Маштаков, по жизни особой скромностью не отличавшийся, перед таким напором терялся. Привёл, он помнится, Борю домой. Разделил по-братски суп-харчо из пакетов, второе, котлетку напополам распилил. Но за дружеской трапезой Винниченко, ложкой блямкая, начал бахвалиться, какой он практичный. Что он придумал приобретать большие вещи, дорогие, а на мелочевке экономить. Так он купил уже кухонный гарнитур, мягкую мебель «Сунгирь»… Миха не выдержал. Быстро перекинул из гостевой тарелки в свою фрагмент котлеты, восстанавливая социальную справедливость. – Ну ты, Борюсик, и хитрожопый! А ещё говоришь, это самое, что не хохол! Мебели накупил, а обедать по знакомым решил! Но и эти зарисовки меркли перед другими чудачествами Винниченко. Так, ему ничего не стоило зайти домой к Михе в отсутствие хозяина, для того чтобы справить нужду. Причём большую, с чудовищными сопутствующими запахами. Татьяна Маштакова после такого фортеля коллеги мужа несколько дней ходила ошеломлённая. В её педагогическом окружении подобных индивидов не водилось. Кроме того, Винниченко был непонятно с чего амбициозен. Любил говорить безапелляционно. Вещать с интонацией преподавателя в школе для умственно отсталых детей. «Ты понима-аешь, Мишк!» При том, что с первых дней работы у него масть не пошла (хотя был он парень по своему неглупый, усидчивый и грамотный), он неоднократно заявлял, что намеревается сделать карьеру. По этому поводу у него имелась даже специальная байка. Летят в самолете двое военных одного возраста, только один – генерал, а второй – прапорщик. Оба с детишками. И пацанёнок, который прапорщиков, спрашивает у папки: «Пап, а почему ты тоже не генерал?» Прапору нечего ответить вразумительно смышленому крохе-сыну. Разводит он беспомощно руками. Теперь, по прошествии времени, уже ясно, что никакой карьеры Боре не построить. В прокуратуре, по крайней мере. Старший следователь – его потолок. За девять лет своей работы он не раскрыл ни одного преступления, а погубил-запутал немало. Людей более неприспособленных для следственной работы Маштаков не видывал. Неаккуратный, не умеющий располагать к себе, несобранный Боря мнил о себе лишку. Не замечая абсолютно, что в глазах окружающих он являет собой посмешище. В среде метких на не в бровь, а в глаз бьющую кличку милиционеров у Бори были два погоняла. «Чокнутый профессор» и второе – неприличное. Тем не менее не Миха сейчас вызвал Борюсика для дачи нелицеприятных объяснений, а совсем наоборот. Наконец они дождались. Из кабинета вывалилась хабалистого вида плечистая тётка с хозяйственной сумкой из кожзаменителя.