На прощанье она гаркнула басисто: – В Москву поеду! Здеся правды не добьёшься! У подобных типажей, избравших кабинеты правоохранительных органов местами своего обитания, подобная фраза была сакраментальной. Заменяла собою: «До свидания! Спасибо за приём и консультацию!» Винниченко сидел за заваленным ворохом бумаг столом. Маленький, во взъерошенных усах. При отсутствии волос на лобной и височных частях головы, сальные кудри вились у него над плечами. Близко напоминая причёску артиста Катина-Ярцева, сыгравшего в телефильме «Буратино» «Сизого носа», приятеля Папы Карло. Борзов по-хозяйски прошёл в эпицентр кабинета, уселся на стуле, ногу на ногу закинул. Покачал сорок пятого размера грязным башмаком с надтреснутым поперёк протектором. – Борь, может, в другой день когда мы заглянем? Работы по горло! – Или у себя напишем спокойно, да завтра и принесём? – подхватил Миха напористую тональность начальника. Но Винниченко находился на своей территории, в родной захламленной берлоге, где ему помогали родные, сто лет немытые стены. – Это самое, – сурово произнёс он. Оперативники вежливо примолкли. Начальник розыска потянулся руками к развязавшемуся мокрому шнурку. – Вас, Александр Александрович, я не вызывал, – сказал следователь Борзову. Тот развёл руками непонимающе: – А мне передали, чтобы, значит, бегом бежал в прокуратуру… Побрыкавшись ещё минут несколько для вида, убедившись, что на доверительный, неофициальный настрой съехать не удастся, майор удалился восвояси. Маштаков остался вдвоём с Винниченко. Тот, в глаза не глядя, протянул через стол стандартный листок, исписанный с обеих сторон. Заява была исполнена рукой Рога. Миха, у которого была отличная память на голоса и почерки, помнил его каракули. Мало-разработанные, полудетские, тормознувшие на уровне пятого класса. От изобилия и ядрености орфографических и лексических ошибок рябило в глазах. «Прашу превлеч к уголовной атветственасти опируполнамоченых Титова, Моштакова и Казанцива которые пользу-яс сваим служебным палажением беспричина подвергли избиению миня и маего падчинёнаго…» При всём при этом безобразии Рожнов не преминул указать в конце заявления, что он предупрежден об уголовной ответственности по статье 306 УК РФ за заведомо ложный донос. – Прочитал? – скрипучим баском поинтересовался Винниченко. – Угу, – кивнул Миха. – И чего дальше? – Понимаешь, Ми-ишк! Ситуация очень непростая… – Не понимаю, Борис Сергеевич! Чего сложного в этой ситуации? По-моему, банальный случай. Не жалуются только на того, кто ничего не делает. – Да, ёлки-палки! Чего ты, в самом деле, дурака валяешь? – следователь выбежал из-за стола. Он был в обычной своей униформе – тёмно-синих шерстяных форменных брюках с зелёным прокурорским кантом и в вязаной кофте с воротником-шалькой. На лоснившемся от времени и внешних природных явлений галстуке-регате болталась хромированная заколка – меч с цепочками. – Тебя ж закрыть сегодня могут! – За что? – продолжал деланно недоумевать Маштаков. Сердце у него ёкнуло, один удар пропустило, а следующий – сдвоило. В глазах поплыла картинка в унисон с тонким, словно вилкой камертона выбитым серебряным звоном. Винниченко пошарил в горе хлама, которая воздвигнута была на его рабочем месте, выудил мятую пачку «Бонда», пальцами активно залез в неё. Конечно, пачка пустою оказалась. – У тебя есть сигарета? – спросил он у Михи. Тот хмыкнул, обретая покачнувшуюся уверенность. «Этого клоуна я буду стрематься? И козлов, которые надрочили его?» Маштаков вытряхнул навстречу Боре пару сигаретин. Будучи уверен, что тот завладеет обеими. На память Михе пришла одна бородатая история. Лет пять тому назад, на пике его карьеры, когда он замом в прокуратуре работал, пришёл он в ИВС по жалобе. Жаловался на уголовный розыск, что показания выбивали, какой-то ранее судимый, числившийся за прокурорским следствием. За Борей Винниченко конкретно. Сейчас Миха не помнил, чего конкретно втюхивал ему этот подследственный. Запало в памяти, что был тот сплошь в напорюхах, а он, Маштаков, целеустремленно пытался свернуть заведомо пустой разговор. Обязательная программа была отшлифована годами практики. – Ну как такое могло случиться? – выразительно недоумевал он. – Не могло такого случиться! Дело ведь находится в производстве старшего следователя прокуратуры Винниченко. Полным титулованием должности он всегда имидж коллег поднимал. Не в пример тому же Борюсику, который мог вползти в кабинет во время ареста и в присутствии милицейского следака, конвоя и обвиняемого, тяжело глядя в пол, обратиться к исполняющему обязанности прокурора: – Ми-ишк… Так вот, тот ранее неоднократно судимый на тираду Маштакова сквозь нижнюю губу с таким презрением, как только многажды сидевшие рецидивисты умеют, процедил: – Ста-арший следователь… тьфу! У него даже курить нету. Миха заинтересовался, угадывая занятную жизненную зарисовку. Жулик рассказал: – Приходит ко мне этот ваш… старший следователь… закрывать дело. Я ему говорю: «Угостите сигареткой». А он отвечает: «Нету у меня, хоть я сам и курящий». Ну я ему: «Гражданин следователь, пока не покурю, дело закрывать не буду». Ну он пошел к конвою, стрельнул папироску, да еще хотел скурить ее напополам со мною. Нам, говорит, денег третий месяц не платят. В этой части Боря беспардонно проехал жулику по ушам. Задолженность по зарплате в ту пору имелась действительно. Но терпимая. А тогда еще, кроме всего прочего, и премию выплатили квартальную. Авторитета, в общем, Борькина обездоленность правоохранительным органам не добавила. Как ни банально выглядит, но первейший способ установления контакта с подследственным – это курево. Старозаветный, не заменимый ничем. Большинство клиентов милиции да и прокуратуры – люди чёрного звания, зачерпнутые с самого дна. Заключённые под стражу, они по-настоящему маются без денег и передач. Поэтому хороший следователь, даже некурящий спортсмен, направляясь в ИВС или в СИЗО всегда при себе имеет пачку дешевых овальных сигарет. Или папирос, что выгоднее, потому что их в пачке на пять штук больше, и они крепче. Старшему следователю Винниченко подобные доморощенные премудрости были по барабану. В институте он с отличием защитил диплом на тему: «Психологические ловушки при раскрытии умышленных убийств». Боря неоднократно рекомендовал Михе ознакомиться с его фундаментальным трудом, тот уклонялся. За девять лет следственной работы Винниченко никто в расставляемые им хитроумные силки не угодил. Сейчас он беззастенчиво тянул халявную «Балканку» и добросовестно пытался поймать Маштакова на противоречиях. Перейдя на официальное общение. – Вы только сейчас сказали мне, что в ваши обязанности входит раскрытие грабежей и разбоев. Почему тогда вы стали работать по заявлению другой категории? – многозначительно прищурил глаз Боря. Миха отвечал с готовностью заскорузлого служаки: – Я как действующий сотрудник милиции обязан реагировать на сигнал о любом правонарушении! Пальцы следователя с нестриженными, чёрной каёмкой украшенными ногтями замерли над клавиатурой электрической пишущей машинки «Ятрань». – Не приходится ли вам гражданин Силантьев Евгений Георгиевич родственником? «А-ах, вот она долгожданная коронка! Волчья яма! На самое вкусное припасена!» – Нет, – убедительно качнул головой Маштаков, – родственником он мне не является. Винниченко изо всех сил попытался сохранить равнодушный тон. Поскрёб плохо пробритый подбородок. Со скрежетом провернул каретку, вытащил заправленный в машинку помятый листок протокола. – Распишитесь, пожалуйста, за свой последний ответ. «Боря, Боря! Сразу видно, что не читали тебе спецкурса по семейному праву. Юридически безграмотному Титу это простительно, но не тебе – юристу высшей квалификации!» В близоруких глазах Винниченко горели торжествующие огоньки. Маштакову стало противно, он разъяснил следователю разницу между родственником и свойственником. – Это ничего не меняет! – Борюсик перегнулся через стол, короткой волосатой рукой шаря по краю, там, где оставалась пачка «Балканской звезды». Сигарет на месте не оказалось, Миха их убрал в карман. – Э-э-э… – Винниченко хотелось и поизгаляться над подследственным (а кто же Маштаков сейчас как не подследственный?), и по-хозяйски, не христарадничая угощаться его куревом. «Как бы не так! Даже если по-хорошему попросит, не дам». На втором часу опроса рывком открылась дверь в кабинет, упругой походкой вошёл межрайонный прокурор Трель. Маштаков сразу дисциплинированно поднялся. Винниченко, равнодушно относившийся к общепринятым правилам субординации, остался сидеть. – Ну как результаты, Борис Сергеевич? – энергично спросил прокурор, глядя сквозь переминающегося с ноги на ногу оперативника. – Правду говорит или врёт? – Э-э-э, – Винниченко помял ладонью голый лоб, – противоречия, Олег Андреевич, возникают суще-е-ественные. Трель смерил невысокую фигуру Маштакова ледяным, полным презренья взглядом. – Если вы немедленно не расскажете следователю всей правды, домой к семье сегодня не вернётесь. Будете задержаны в порядке статьи сто двадцать второй УПК. У Михи в ушах кровь запульсировала. «Ах ты, морда кабинетная! Как ты с Клычом и с Катаевым братался, помнишь? А Рог вам шестерил? И теперь святого из себя корчишь? Юрия Гагарина?! Думаешь, управы не сыщется на тебя?!» Продолжи прокурор свои изобличения, Маштаков бы, вероятно, не выдержал, резанул правду-матку. На языке уже вертелись хлёсткие слова. «Ну и чего будет? Не убьют же?!» По кажущейся простоте ситуации, по тому, как безоглядно орудует Трель, Миха понимал, что сил и возможностей у «Коза Ностры» местной немеряно. Он, капитанишка ментовский, на один зубок им.