Как будто это так просто! Живой человек – не машина, на кнопку «выкл.» ему не нажмёшь. Саша рассеянно смотрел на перекатывающиеся под шерстью выходного платья чресла судьи Молодцовой, дефилировавшей по фойе ДК. За поломанные ножки стола он выставил Титу литр. Столичная группа традиционно опаздывала. В подобных случаях у господ артистов для провинциальной публики припасена шутка: «Дорогие друзья! Извините, что мы начинаем наш концерт позже запланированного. Уверяю вас, мы исправимся и закончим выступление на полчаса раньше!» Наконец у дверей рядом с пожилыми билетёршами появились здоровые парни в чёрных одеждах. Бывалые организаторы концерта, зная нравы глубинки, где в зал без билетов могут легко запустить сколько угодно своих да наших, взяли вход под свой контроль. Парни были подобраны качественно. Кинг-конгообразные, с решительными, не обременёнными интеллектом физиономиями. Немаленький Саша на полторы головы был ниже. Усаживаясь на своих местах, в партере на третьем ряду, будто невзначай оглядываясь, Кораблёв зацепил ещё нескольких старых знакомцев. В середине зала неподалеку друг от друга расположились авторитет Клыч с молодой женой Ленкой, хозяйкой косметического салона «Медея», и заместитель начальника КМ Птицын Вадим Львович с супругой. На Клыче ловко сидел светлый, респектабельный, идущий ему костюм. На спинку стоявшего перед ним кресла авторитет выложил крепкую загорелую лапу с золотой гайкой напоказ. Непосвящённому трудно было представить, что в активе у этого презентабельного дядечки миллион разных, самых страшных подвигов. Включая умышленные убийства. Несколько мокрух он заделал самолично. За одну, доказанную, оттянул восемь «пасок»[101]. В зале медленно начал меркнуть свет. Свободных мест не оставалось, аншлаг был полный. Музыка пошла без объявления, с флангов на сцену ударили световые пушки, белая и красная. Концерт открывала забойная, лихая песня. Визитная карточка группы. Лесоповал! Этап идёт до тупика и до упора! Лесоповал! Кругом – тайга! Она у нас за прокурора! На душе у Саши захорошело. В группе работало пятеро. Солисты менялись – Куприк: большеголовый, с красивыми иконописными глазами, в чёрном долгополом пиджаке; и второй, Стас Волков: худощавый, возрастом постарше, с впалыми щеками, с волосами, разделёнными на прямой пробор. Ещё двое танцоров – пластичные, великолепно двигающиеся, фигурами похожие на подростков. Прикид танцоров был стилизованным – чёрные маечки, насунутые крохотными козырьками на лбы кепочки, острые английские воротники, выправленные поверх воротников лепней. Знакомые образы «своих в доску бродяг» начала пятидесятых. Аплодисменты были крепкими. В зале собрались в подавляющем большинстве искренние поклонники. После короткого вступительного слова, во время которого проектор вывел на экран фотографию «пахана» группы Михаила Танича, а в динамики прошло его короткое обращение, концерт продолжился. Группа работала на совесть. По крайней мере, неискушённый в делах шоу-бизнеса Саша Кораблёв не заметил даже намёка на халтуру. Рьяно бил в ладоши, даже раз свистнул в два пальца после забойной «Заповеди». Девять заповедей я, ай да я! Соблюдаю без вранья, без вранья. А десятая не прихоть, а десятая не прихоть! А десятая не прихоть, а профессия моя! Часть песен была из последнего альбома «Личное свидание». Новые песни воспринимались залом прохладно, многим хотелось знакомых шлягеров. – Белого лебедя! – хрипло выкрикнули из того сектора, где Клыч сидел. Голос был, понятное дело, не авторитета, тому орать в падлу, кто-то из пристяжи гаркнул. Рог? Перед началом концерта в фойе Саше показалось, что он видел фигуру вице-президента «Наяды», даже вроде с букетом цветов. Богатырским плечом тот подпирал колонну. Кораблёв был доволен, ему нравилось. А вот Оля, судя по её рассеянному виду, испытывала противоположные чувства. Она была воспитана на классической музыке, с уважением относилась к джазу. Надобности в шансоне не имела. В антракте Саша, поцеловав девушку в розовое ушко, стал пробираться к выходу. – Пойду подымлю! Державший его взглядом Птицын направился в том же направлении. В проходе они поздоровались за руку. – Как концерт, Вадим Львович? – Норма-ально… Пока вживую работают… Львович понимал, что говорит. До милиции, в парнях лабал в вокзальном ресторане на соло-гитаре. Носил волосы до плеч. Саша видел его фотки того времени. Сейчас поверить в это практически невозможно. Особенно человеку, лишенному эмпирического воображения. – Видал? – замнач КМ глазами показал назад, где остался подле жены топ-модели Клыч. – А то! – Ладно, ещё не соседние места достались. Представляешь, сидим такие под ручку? Кентуемся. Из ДК зрителей свободно выпускали на улицу, уже не опасаясь, что в зал проникнут безбилетники: каждый защитит свое законное место. Кораблёв откинул крышку никелированной «Зиппо», поднёс трепетный язычок пламени к сигарете Птицына. Со всхлипом прикурил сам. – Чего, Рога насовсем выпустили? Вадим Львович сосредоточенно затягивался, выпускал дым через ноздри. Пожал плечами. – Это у шефа вашего надо спросить. Саша взъярился, в углу рта у него слюна вскипела. – Блин, беспредел какой-то! Неуж ничего нельзя сделать? Заместитель начальника криминальной нагнулся вперёд на одной ноге, бросил навесом окурок в урну, не попал. Выставил ладонь из-под козырька под дождик. – Думать надо. Ты на колёсах? – Угу. – Подбросишь нас после концерта? – Какие проблемы… Птицын выглядел пришибленным, от него тянуло острым водочным запахом. Разговор не клеился. С неохотой подполковник сообщил, что со следующей недели выгоняет Маштакова в отпуск. – У ваших на него зуб! А работать кто будет? Чубайс? Во втором отделении после долгожданного «Белого лебедя», который на пруду качает падшую звезду, на сцену выперся Рог. С представительской миссией – вручать богатый букет жёлтых цветов солисту Куприку. Охрана в чёрном прикиде, дежурившая у лесенки, пропустила его. Солист принял цветы, пожал Рогу руку, по-свойски бросил: – Спасибо, брат! Саша мог поспорить, что в каждом городе, на каждом концерте на сцену выходил свой братан. Для артиста это было обязательным номером в программе. «Наверное, трудно отбиваться от бандюков, которые в друзья набиваются, – подумал Саша, глядя, как довольно ухмылявшийся Рожнов сбегал по лестнице. – Бандюки, они ведь на полном серьёзе думают, что в “Лесоповале” такие же, как они, только лабать и петь умеют. А ведь это артисты и ни один из них не сидел». Кораблёв вспомнил интервью с Таничем. Недавно прочитал в гостях в иллюстрированном новомодном журнале «Караван историй». Мэтр рассказывал про первого солиста группы, Сергея Коржукова, который при странных обстоятельствах погиб, выпав из окна. Вживаясь в образ блатного, Коржуков расширял свой кругозор, общаясь с ранее судимыми. Однажды он звонит домой Таничу, возбуждённо-радостный такой, подшофе. – Михаил Исаич, – говорит, – представляете, я вора в законе встретил! Самого настоящего! Причём старой закваски, за плечами двадцать лет лагерей! Такой матёрый человечище! – И что вы сейчас делаете? – спрашивает Танич. – Сидим у меня, водку пьём! – Серёжа, будь осторожен, не доверяйся этому человеку. – Да всё ништяк будет, Михал Исаич! Утром солист «Лесоповала» обнаружил, что вчерашний друг обворовал его квартиру. Сколько волка ни корми… На сцену с цветами выбегали ещё толстые нарядные тётки из районной администрации, Кораблёв их знал в лицо. Во время весёлой песни про «Куму» (жену «кума», начальника лагерной оперчасти) тётки закружили Куприка под руки, одна смачно чмокнула его в щёку, оставив ярко-алый, как свежая кровь, отпечаток губ. В зале начались смешки. Солист, догадываясь о причине оживления, дважды вынимал платок, проводил по щеке, но каждый раз – мимо, не задевая помадного отпечатка. Так, с помаркой на лице он пел серьёзную вещь. Чёрный ворон пролетел по городам. Кому – пуля, кому – вечный Магадан… Ощущение некомфортности, чувствуется, мешало ему настроиться. Уже после этой песни его вызвали за кулису, там вытерли как следует лицо салфеткой. Практикантки Юля и Лариса, сидевшие на соседних местах, (от лишних подозрений Саша разместил рядом с ними Олю) аплодировали от души. Крупная, южной масти брюнетка Лариса расстраивалась, что взяли они места в середине ряда, где не было шансов, что спустившийся в зал солист пригласит её на медленный танец. У девчонок имелся с собой фотоаппарат-«мыльница». Они стали оживлённо обсуждать, как после концерта пробьются на сцену, чтобы сфоткаться с кем-нибудь из группы. Молодые, азартные! Оля, наблюдая за студентками, шепнула Кораблёву: – Какие они у вас вульгарные! Ответной реакции не последовало. Саше не хотелось спорить с подругой, хотя с её оценкой он и не был согласен. Девчонки как девчонки, нормальные. В институт благородных девиц их, ясное дело, не примут из-за слабости передка, но третий год они практику в прокуратуре проходили, и ни разу никого не подставили, а помогали много. Программа приближалась к завершению. Поглядывая на круглые Олины колени под платьем, на ее тонкий картинный профиль, Кораблёв прикидывал планы на сегодняшний вечер. «У Димана жена на установочную сессию уехала, надо пересечься с ним, взять ключи. Если сам он, конечно, барышню не привёл». В конце концов, сегодня выходной день! Первый нормальный выходной день за последние два месяца… 9 Заместителя прокурора Коваленко подняли на происшествие субботним вечером. Он собирался лечь пораньше, смотрел в спальне телевизор. Новости давали тревожные. Тяжело переводивший дыханье спецкорреспондент «НТВ» Аркадий Мамонтов вёл репортаж из Ботлихского района Дагестана. Там больше недели шли бои с незаконными вооружёнными формированиями, вторгшимися из Чечни. На заднем плане за грузной фигурой корреспондента осадисто работала батарея самоходных орудий. Коваленко собрался быстро – джинсы, свитер, спортивная куртка. Одеваясь, клял свою судьбу. С приходом нового прокурора он превратился в бессменного ответственного от руководства. На все выходные и проходные. Уже полгода как. Поехали на самый край города, по «шестерке». На перекрестке Шмидта-Ленина их дожидался «УАЗик» ПМГ. Из него в машину дежурной части пересели Боря Винниченко с большим пластмассовым «дипломатом», – он дежурил эту неделю, и оперативник МРО Ковальчук. Несмотря на промозглую погоду, опер был в расстёгнутом бушлате. Он зашмыгивал носом, лицо имел глянцевитое, красное, от него наносило свежаком. Ковальчук доверительно пожаловался заместителю прокурора как земляку (у обоих корни уходили на Украину): – Все леченье насмарку, Виктор Петрович. Только выпил водки с перцем – и на тебе, ехать… Коваленко уже был в курсе происшедшего от дежурного. В медсанчасти умерла пожилая женщина. Закрытая ЧМТ[102], перелом позвоночника. Почти сутки она прожила с несовместимыми для жизни повреждениями. Каким чудом? Всё ясно, обычная бытовуха. Обоснованно подозревался сын погибшей. По пути заехали за ним в наркологический диспансер – «зеленый домик», куда он сегодня поразительно проворно и абсолютно добровольно залёг. Прокурорские скучали в машине недолго. Минут через пять Ковальчук и старший опер с «Южной левой» Калёнов под руки привели мужика. Мужик кудрявый, лыбился вовсю, морда – отечная, мясистая. Слюни по губам развесил. – Весёлый какой, – пальцем подвинул к переносице очки Коваленко. Приехали в адрес. Рабочая окраина, стандартная панельная пятиэтажка, построенная во времена развитого социализма. Весёлый мужик Тараканов Валера сообщил охотно: