В сопровождении персонального экскурсовода посетили внутренние помещения. Оформление и отделка гостиных свидетельствовали о былой роскоши этого места: стены украшены изразцами и национальными узорами, витражами из цветного стекла, по бокам — изящной формы ниши для светильников. Двери отделаны натуральным перламутром и полированными пластинками черепашьего панциря. Над очагами, служившими для обогрева зимой, сверкают позолоченные купола с ажурным обрамлением. В публичной комнате валиде-султан по периметру встроен мягкий узкий диван, обшитый бархатом, правда, теперь сильно потертый. В середине помещения — красивый позолоченный столик с резными ажурными краями. — Ой, смотри, Иринка! В фойе нашего отеля — похожий столик! — сказала Надежда. — И правда! И тоже золотой? — Позолоченный, — ответил Василий Иванович, — а в вашем отеле, скорее всего, медный… — Здесь даже сейчас очень красиво… только пусто. Можно представить, как было пятьсот лет назад, — Ира не скрывала восхищения. «Ну и хорошо, пусть порадуется», — подумала Надя. По узкому коридору вышли во двор. — Четвертые ворота, — сосчитала девушка. — Итак, Врата счастья, они же Ворота блаженства — это вход в строго приватную часть дворца, однако даже там устраивались некоторые церемонии, связанные с приемами наиболее важных иностранных послов. — Вот там, наверное, действительно сказка! Рай для султана и для особ, к нему приближенных, — предположила Надежда. — Да-а, — мечтательно протянула Ирина, — красота-а… — Ой, Иринка! Простым наложницам-то в четвертом дворе нельзя было появляться! — изрекла Устинова, заметив состояние подопечной, похожее на щенячий восторг. — Забыла, что наложниц держали в строгости? А если что не так — голова с плеч! Или в мешок и в Босфор! — В третьем и четвертом дворах из всех женщин гарема могли появляться только любимая жена и мать султана. Либо кто-то еще, по его личному приглашению, — уточнил Василий Иванович. — Слышишь? Только любимая жена и мать султана! — Надежда не успокаивалась. — Слышу, — пролепетала Ирина, — а я, может быть, стала бы любимой женой… — Ну да, помечтай! Для начала — тебе лет триста назад надо было родиться… И потом… выдержать жестокую конкуренцию среди самых красивых и образованных женщин гарема… если бы тебя не отравила какая-нибудь прежняя фаворитка из ревности, — оборвала ее Надежда. Василий Иванович с улыбкой наблюдал за этим своеобразным воспитательным процессом. — А я бы… — А ты очень наивная, Иринка! — прервала Надя девичьи мечтания. — Тебя обмануть — как дважды два! Не способна ты на интриги! — Ну да, — согласилась Ира, потупившись. Надежде снова вдруг стало жалко девушку и неловко за свои резкие высказывания в ее адрес. — Все у тебя еще будет хорошо, девочка! — она обняла Ирину. — В третьем дворе расположен Зал аудиенций, где султан собирал визирей после заседаний Дивана, — вновь заговорил Василий Иванович, — в дальнем левом углу двора располагается Павильон святой мантии, где хранятся исламские реликвии, которые в свое время султан Селим I Грозный вывез из завоеванного Каира. Можем туда зайти. — Зайдем обязательно. Осмотримся пока в самом дворе, — предложила Надежда. — Школа дворца окружает Зал аудиенций, — продолжал экскурсовод, — тут учили будущих чиновников, выпускники служили империи. В центре двора расположена библиотека султана Ахмеда Третьего. В третьем дворе еще находится мечеть Дворцовой школы, а рядом — здание, выделенное для успешных учащихся. — Выставка сокровищ империи тоже где-то здесь? — спросила Ирина. — О да! — подтвердил Василий Иванович. — Сейчас туда и пойдем… Число экспонатов, выставленных для общего обозрения, достигает шестидесяти пяти тысяч единиц — это только десятая часть коллекции музея Топкапы, остальное — в специальных хранилищах. Здесь и легендарная императорская сокровищница — не имеющая себе равных коллекция ювелирных изделий, включающая бриллиант «Спунмейкерс», один из трех самых больших в мире, и очень необычный и редкий алмаз «Кашикчи», — восторженно рассказывал экскурсовод. — Вы можете полюбоваться изысканной коллекцией подсвечников из чистого золота, изящными музыкальными шкатулками из слоновой кости, коллекцией оружия, украшенного драгоценными камнями… Не торопясь, прошлись по залам, в которых экспонировались бесценные реликвии: плащ пророка Мухаммеда, удивительные ювелирные изделия, привезенные в разное время иноземными послами в подарок султану. А прозрачные хрустальные чаши, наполненные драгоценными камнями, и огромные напольные вазы-кубки из чистого золота просто поражали воображение. — Вот эти рубины и изумруды в обрамлении из бриллиантов называются сургучами. Султаны надевали их на свою традиционную шапку, — пояснил Василий Иванович. — Сургуч? — засмеялась Ирина. — Сургуч, — подтвердил Василий Иванович и тоже засмеялся. Покидая экспозицию, не проронили ни звука, не в состоянии выразить словами впечатление от увиденного. Обычному человеку, далекому от роскоши, трудно представить такое богатство — историческое, материальное и художественное одновременно. — А вот и вход, ведущий в четвертый двор. Там расположены особняки Софа, Реван и Багдад, а также комната обрезаний и комната главного лекаря, — продолжал Василий Иванович. — Четвертый двор — это большой сад, устроенный для самого изысканного и утонченного времяпрепровождения… Надежда залюбовалась изящным бассейном с фонтаном, перевела взгляд на великолепные изразцовые павильоны. Миновали сад. С площадки открывался дивный вид на бухту Золотой Рог и пролив Босфор. Клумбы с цветущими тюльпанами, поразительной красоты резные ограждения из белого мрамора, живописные виды — все это создавало неповторимую атмосферу красивой восточной сказки, навевало романтические настроения. Надежда сделала фото Ирины на фоне Босфора. Затем незнакомая девушка предложила сфотографировать их всех втроем, они не стали отказываться. Ажурная беседка-трон с видом на пролив, в которой во время Рамазана ужинали хозяева дворца, так же, как и все здесь, поражала изяществом и не оставляла сомнений в том, что владелец ее — повелитель мира, как, собственно, и называли султанов. — Сверкающая позолотой крыша этой беседки, как и Башня правосудия, видна с противоположного берега пролива, — заметил Василий Иванович. — Чтобы насладиться прохладой, можно было перейти в устланный коврами Багдадский павильон, а по мраморной лестнице — спуститься в сад. Это место называли висячими садами… Заглянули во все павильоны, постояли на смотровых площадках с видом на Босфор. — Красота какая! — не удержалась Надежда от восторженного восклицания, забыв о воспитательной работе. Посетили и павильон библиотеки, где во встроенных шкафах за украшенными черепашьим панцирем дверцами хранились бесценные фолианты. Удобные диваны по периметру помещения, хорошее освещение, изящная отделка — все для комфорта стремящихся к знаниям представителей султанского окружения. Близился час закрытия музея-комплекса. С явной неохотой отправились в обратный путь, переполненные впечатлениями. — Василий Иванович, а вы в Стамбуле постоянно живете? — спросила Надежда. — Можно сказать, что так. С начала девяностых… — А как сюда попали? — Да вот… Когда-то был экскурсоводом в ленинградском Эрмитаже. Работал, писал диссертацию, но в девяносто первом все вдруг… не заладилось. На работе сократили, науку бросил. А приехал сюда — можно было как-то перебиваться. Раньше думал — на время, чтобы переждать… а потом вот прижился… Но в Питере у меня однокомнатная квартирка осталась, я ее сдаю. Так что я и там, можно сказать, живу, — как-то невесело засмеялся Василий Иванович. — Дочь у меня в Петербурге, внуки. Бываю там наездами… И здесь уже тоже, можно сказать, семья… Покинув территорию Топкапы через Имперские ворота, поблагодарили экскурсовода за интересный рассказ и распрощались с ним. Ирина, опасливо оглядывая Фонтан палача, обошла вокруг. — Иринка, ты что, палача там боишься встретить с окровавленным мечом? — засмеялась Надежда. — Палачи давно все вымерли, как и султаны! — Ой, я так устала! — пожаловалась девушка. — И есть хочу… и спать! Надя покормила подопечную ужином в ближайшем ресторанчике, а сама только выпила кофе, решив поужинать позже, с Юрием. Уставшие за день, но довольные экскурсией, вернулись в отель. * * * Полковник постучал в дверь характерной дробью. — Сударыня, я в курсе, что мужчины без усов не пользуются вашим особым расположением, но все-таки осмелюсь пригласить вас… — Ой, Юра, а мы сегодня в султанском дворце были! В Топкапы! — перебила его Надежда. — Молодцы! Понравилось? — Просто слов нет! Потрясающее впечатление! — Ну, а куда сейчас пойдем? Какие планы? — поинтересовался Юрий. — Вы ужинали? — Иринка ужинала, а я тебя жду. — Иринка с нами гулять пойдет, что ли? — шепотом спросил полковник и сделал нарочито страдальческое выражение лица. — Ну, не знаю. Скорее всего, не пойдет. Она спать хочет. — Я с тобой вдвоем хочу гулять, — тихо сказал он тоном капризного ребенка. Надя засмеялась. Ирина вышла из душа с полотенцем на голове, босая, в коротенькой тунике. — Ой, — смутилась она, увидев Юрия, и спряталась за открытой дверью санузла. — С легким паром, Иришка! Пойдешь с нами гулять? — спросила Надежда. — Ой, нет! Я устала! У меня ноги просто отваливаются!.. И глаза слипаются… На лице полковника читалось явное удовольствие. Юрий и Надежда вышли из отеля беззаботные и счастливые, предвкушая приятную прогулку в обществе друг друга. Прокатились на трамвае, побродили по набережной. Недалеко от Галатского моста, в двух шагах от бетонного парапета, качалось на волнах рыболовное суденышко. С него через коротенький деревянный мостик-трапик торговали только что пойманной и поджаренной на гриле здесь же, на борту, рыбой. Аппетитные подрумяненные рыбины вкладывались с пучком зелени в середину надрезанного белого батона. Дымящаяся рыба издавала поистине волшебный аромат, возбуждая аппетит прохожих и, наверное, вызывая у них обильное слюнотечение. У суденышка выстроилась небольшая очередь. Такой батон с ароматной начинкой стоил всего пять турецких лир. Рядом, на берегу, располагалось нечто, напоминающее импровизированное кафе: пластиковые табуретки стояли вокруг нескольких низеньких столиков, на которых теснились банки с кетчупом. Здесь же в киоске продавали чай и кофе. Прохожие, уже отведавшие местного лакомства, кидали с набережной кусочки хлеба в воду, а крикливые чайки, кружившие над волнами, наперебой бросались за угощением.