– Кендалл в реанимации, – тяжело вздыхает Эзра. – Туда пускают только членов семьи. – Она моя невеста! – вскрикиваю я. – Моя гребаная невеста! Которая едва не погибла из-за матери моего ребенка! Моего мертвого ребенка, черт побери!!! – срываю катетер. Реву от боли. Не знаю, физической или сердечной. Все смешалось, и я горю изнутри. – Бостон! – Эзра хватает меня за плечи и сжимает в объятиях. – Держись, сын. Держись. Ты боец. – Это я во всем виноват, папа. Я во всем виноват! – впиваюсь пальцами ему в плечи. Меня трясет. Мне больно. Я изувечен. Ранен. Убит. Боль сжирает меня. Выжигает изнутри мое тело. Я не могу больше терпеть эту пытку. Не могу. – Кричи. Кричи громче, Бостон. Не сдерживай себя. Кричи. И я зарычал. Как животное, которому прострелили грудную клетку и оставили умирать. Закричал. Как отец, ребенок которого уже никогда не родится. Завыл. Как мужчина, который плачет. Эзра держал меня очень крепко. Делил на двоих мои страдания. Его пальцы впивались мне в тело мощной хваткой. Я держался за него так же. Мы вцепились друг в друга и не отпускали, пока мой голос не стих. – Мне нужно к ней, – слабо шепчу я. – Мне нужно знать, что с ней все в порядке. Я должен увидеть своими глазами. – Хорошо, я попробую… – Нет, – перебиваю. – Ты сделаешь. И прямо сейчас. Если я не увижу Кендалл живой, я потеряю всякий смысл. *** Аластор сопровождает меня к палате Кендалл поздно вечером. Юджин ушел полчаса назад, и она, скорее всего, уже уснула. Поэтому я смогу войти и просто посмотреть на нее. Мне даже не нужно говорить с ней – не хочу нарушать ее покой. Мне достаточно просто увидеть. Даже не представляю, что она пережила. И буду испытывать вину за это до конца своих дней. Моя бедная девочка… Скорей бы ее выписали, и она бы вернулась к нормальной жизни. А я… Не знаю, смогу ли. Трое людей пострадали по моей вине. И двое из них не выжили. Я стискиваю зубы и обхватываю ребра, упираясь свободной ладонью в дверь палаты Кендалл. – Тебе не стоило идти сюда сейчас, – говорит Аластор. – А мне плевать, что ты думаешь. Что ты вообще здесь делаешь? – разворачиваюсь к нему лицом. – Как ты мог допустить, чтобы эти гребаные журналисты прорвались на территорию клиники? Как мог допустить, чтобы Скайлар похитила Кендалл с твоей же гребаной парковки? Какого черта не уберег ее? Ты обещал. Ты клялся мне, что с Кендалл все будет в порядке. Что со Скай все будет в порядке. И где они обе сейчас?! – Кендалл связалась не с теми людьми, Бостон. И ты сам это прекрасно знаешь. Не вини в этом меня, – спокойно отвечает Аластор, но в его голосе чувствуется сожаление. – А Скайлар сделала неправильный выбор. Я пытался ее переубедить, но… – О чем ты? – я на пределе. Моему терпению приходит конец. Как он может быть таким спокойным, говоря о погибшей беременной Скайлар? – Я не имел права сообщать тебе заранее. – Аластор… – я ворочаю шеей в знак предупреждения, что скоро сорвусь. Хруст позвонков нарушает наколенную паузу. – В тот день, когда Скайлар… – Аластор подбирает слова, и меня это раздражает. – Сделала, что сделала… – Говори, мать твою! – я хватаю его, своего друга, за горло и придавливаю к стене. Не знаю, откуда во мне силы. Не знаю, почему он не сопротивляется. Не знаю, почему я это делаю. Но я так зол, что мозг разрывается от пульсаций. Ему тесно в черепной коробке. Мне тесно в своем теле. Меня рвет наружу. Мне хочется выплеснуть эту боль. – Скайлар сделала аборт. Она уже не была беременна, когда погибла. Она приняла это решение раньше. И я не мог сообщить тебе. Врачебная этика. Я давал клятву. И в тот день… Она выглядела нормальной. Отрешенной слегка, но нормальной. Как обычно. Я думал, она уехала. Но когда Кендалл не села в машину к моему водителю, я понял, что ее перехватили. А на частную парковку доступ имела в тот момент только Скайлар. Аластор продолжал говорить. Говорил, говорил. Говорил. Нес какую-то чушь. Слова. Они уже не имели смысла. Все важное я уже услышал. А дальше – шум. Скайлар ведь хотела этого ребенка. Хотела ведь? Семью. Детей. Большой дом и счастье. – Она не хотела его без тебя, – голос Аластора просачивается в мои мысли. – Бостон. Я же видел. Я говорил с ней. В сознании Скай был закреплен определенный устой. Ее так воспитывали. Ты предложил ей иное развитие событий. Она не смогла это принять. Это не твоя вина. У нее в голове был шаблон. Единственный верный. Правильный. Классический. Она не могла следовать другому. Если бы я начал работать с ней раньше, я бы… Не знаю. Не хочу говорить, что я бы смог все предотвратить. Скайлар была очень скрытной. И… – Хватит, – отрезаю я. – Иди к черту. Убираю от него свои руки и прислоняю ладони к двери в палату Кендалл. Упираюсь в нее и лбом. На минуту закрываю глаза. Я ведь думал, что все решил. Надеялся, что успокоил Скай. Как же я ошибался. – Бостон, она сейчас в плохом состоянии. И физически, и морально. Ты должен это понимать. Авария, еще и то видео… Скандал до сих пор не утихает. Кендалл сломана, Бостон. Не стоит сейчас беспокои… – Заткнись! – рявкаю. – Я не идиот. И не собираюсь беспокоить ее. Я хочу… – мой голос дрожит. – Успокоить свою душу. Хотя бы немного. Мне нужно просто взглянуть на нее. Всего на минуту. Одну минуту, и я уйду. Она даже не почувствует моего присутствия. А мне этого хватит, чтобы завтра снова открыть глаза. Понимаешь? Я буду знать, что не потерял ее. Аластор молчит. Он все понимает. Да даже если бы и не понимал, он бы все равно не смог меня удержать. Делаю вдох и распахиваю дверь палаты. Вхожу в темную комнату и вижу ее, мою девочку, мою Кендалл, лежащую у окна на больничной койке. Она по пояс накрыта одеялом. Лицо повернуто к окну. Я вижу, как вздымается от дыхания ее грудь.Она жива. О боги. Я сам не заметил, как все это время не дышал. И теперь выдохнул, словно избавившись от груза на сердце. Будто выпустив наружу пламя, пожирающее меня изнутри. Глаза щиплет, я протираю их и ступаю ближе, но ее слабый голос заставляет меня остановиться возле двери: – Уходи. – Конфетка, это я, Бостон, – мой голос надламывается. Я едва шепчу. – Уходи. Я не хочу тебя больше видеть. Она прогоняет меня. Пусть. Пусть ругает самыми гнусными словами. Только пусть продолжает говорить. Господи, спасибо, что сберег ее. – Кендалл… – хочу сделать шаг, но она резко поворачивает голову. – Не приближайся ко мне! Не подходи! Я не могу разглядеть в темноте ее лица, но по голосу слышно, что она плачет. – Уходи, Бостон. Просто уйди. Не хочу тебя видеть. Не хочу тебя знать! – Кендалл, пожалуйста… – в замешательстве ступаю к ней, но она начинает кричать. – Пошел вон! Вон! Если ты еще раз появишься здесь, я покончу с собой! Исчезни из моей жизни! – всхлипывает и кричит сквозь слезы. – Уходи! Убирайся!!! Исчезни навсегда! На ее крики сбегается медперсонал. Меня хватает за плечи Аластор и выводит из палаты Кендалл. Я еще долго слышу ее истерику. Оборачиваюсь, но Аластор не позволяет мне вернуться. Я и не сопротивляюсь. Не могу понять, почему она так реагирует на меня. Я просто ухожу, как ведомый, а в ушах раздается ее крик. Не приближайся! Уходи! Убирайся! И так по кругу. Без остановки. Сводя с ума. Этой ночью я не уснул. И следующей тоже. Я еще много раз пытался увидеться с Кендалл, но меня не пускали. Потом приставили охрану к ее палате и предупредили всех, что я в «черном списке». Через месяц ей разрешили покинуть клинику, и Кендалл вернулась домой. Я стучал в ее дверь, я лез в окна. Безуспешно. А после того, как она все-таки предприняла попытку самоубийства и наглоталась таблеток, Юджин и Стенли подали на меня в суд. Теперь я не имею права приближаться к Кендалл ближе, чем на десять ярдов. Я изгнан из их дома и семьи. Я больше не тот парень, которого здесь любят. Теперь я мужчина, которого возненавидели все. Глава 32. Мое все Три года спустя