Конечно, не будет. Может, я приехал зря? Не зря. Точно не зря, ведь от одного ее взгляда мое сердце делает кувырок в груди и замирает. Кендалл поворачивает голову. Я стою на другом конце веранды, как парализованный. Почти не дышу. Не моргаю. Не двигаюсь. – Кендалл… – шепчу одними губами. Я так сильно скучал. Не могу произнести вслух, но она должна понять. Уловить. Почувствовать. Раньше мы понимали друг друга без слов. Но в глазах Кендалл застывает страх. Ее руки падают ей на ноги. Я роняю букет цветов, потому что замечаю, что Кендалл сидит в инвалидном кресле. Меня охватывает дикий ужас. Дар речи пропадает. Тело дрожит и млеет. Мне нужно за что-то ухватиться, чтобы не упасть. – Ч-что… Что ты здесь делаешь? – в ее безумных зеленых глазах проступают слезы. – Кендалл… Что с тобой? Почему ты… – ватные ноги ступают к ней ближе, но Кендалл вскрикивает, вцепившись двумя руками в плед на ногах. – Не подходи! – Кендалл… – я не могу унять дрожь в своем теле. Меня трясет. В глазах щиплет. Ее силуэт размывается, и я моргаю, чувствуя, как по щекам катятся слезы. – Что случилось? Почему ты в этом кресле? – Не подходи ко мне! – она срывается на крик и начинает рыдать. – Я же просила тебя исчезнуть! Зачем ты появился снова?! Она нажимает на кнопки на подлокотниках, пытаясь развернуть кресло, но колеса наезжают на длинные края пледа. Кендалл психует. Жмет сильнее. Плачет навзрыд и дергает кресло. – Уйди! Уйди отсюда! Прошу тебя. Уйди. Не смотри на меня, Бостон! Я не хочу, чтобы ты видел меня такой! Она снова жмет на кнопки, кресло резко толкается вперед, и с ног Кендалл сваливается плед. Я отшатываюсь к стене. – Господи… – моя дрожащая ладонь накрывает мой рот. Кендалл тянется к полу, захлебываясь слезами, но не может достать до пледа. И не нужно. Я уже все увидел. Меня отбрасывает на три года назад, в ту ночь, когда мы с Кендалл были предельно счастливы, когда она выпрыгнула из окна своей спальни ко мне прямо в руки, а позже мы решили пожениться. – Я слишком боюсь сломать свои ноги. Они мне деньги приносят, знаешь ли! – Твои безумно красивые, длинные, сексуальные ноги никогда в жизни не пострадают при мне. Обещаю. Я не сдержал обещание. Я не уберег Кендалл. Я не смог. – Уйди, Бостон. Пожалуйста, – всхлипывает она, прикрывая левую ногу, ампутированную по колено. – Исчезни навсегда. Если тебе плевать на судебный запрет, тогда в этот раз я точно убью себя. – Не неси чушь! – подбегаю к ней и падаю перед Кендалл на колени. – Не смей так говорить, глупая! Не смей, слышишь? Я люблю тебя! – Исчезни! – она отмахивается от моих рук. – Люблю тебя, – целую ее колени. – Кендалл, ты мое все, помнишь? Ничего не изменилось. Я все так же тебя люблю. Пожалуйста, прости. Прости меня. Я не могу без тебя, слышишь? Она бьет меня по лицу. Отмахивается. Кричит. Но я не отпускаю. Ухватываюсь за ее бедра и кладу голову на ее ноги. Пусть бьет сильнее. Пусть. Пусть кричит громче. Я больше никогда не уйду. – Пожалуйста, прости. Конфетка, умоляю. Прости меня. Ее руки трясутся. Больше не бьют. Я целую и их, дрожащие и тонкие. Слышу, как Кендалл плачет. – Умоляю. Прости… Мои поцелуи усыпают ее колени. Я боюсь притронуться руками, потому что она слишком хрупкая и уязвимая. А мои руки такие грубые, жестокие, запятнанные чужой смертью. Они причинят ей боль. – Почему ты скрыла от меня, Кендалл? – поднимаю на нее взгляд, как щенок, уткнувшийся ей в ноги. – Зачем прогнала? Я бы никогда не оставил тебя. – Я хотела, чтобы ты оставил меня. И сейчас хочу. Уйди, пожалуйста, – по ее щекам снова катятся слезы. Встаю с колен и склоняюсь над Кендалл, поднося к ее лицу свою дрожащую ладонь. Медленно. То сжимая, то разжимая пальцы. Я не верю, что она прямо передо мной. Не знаю, позволит ли коснуться. Не уверен, имею ли право. Но пальцы тянутся. – Пожалуйста, не плачь, – шепчу, утопая в ее глазах. – Теперь все будет хорошо, слышишь? Разреши мне остаться. Я вытираю слезы под ее глазами. Задерживаю пальцы на холодной коже. Осенний ветер колышет длинные косы Кендалл, а я нежно обвожу контур ее лица. Ей сегодня исполняется двадцать один год… Всего лишь двадцать один. Но она так сильно повзрослела. И без того острые черты лица стали еще четче, будто выгравированы из мрамора искусным скульптором. Кендалл стала серьезной. И грустной. Взгляд зеленых глаз потускнел и теперь с тяжестью падает на мое лицо. Я чувствую груз, который камнем висит на ее сердце. В моей груди такая же удавка с каменной глыбой. Из-за нее я не могу дышать уже три гребаных года, с того самого дня в больнице, когда меня вывели из палаты Кендалл под ее истошные крики. Они до сих пор звенят в моих ушах. Как она жила все эти годы? Как справлялась? Кто был рядом вместо меня? Почему этим кем-то не был я? Рой вопросов кружит в моей голове и жалит воспаленный мозг. Они кусают. Так и рвутся наружу. Я столько всего хочу узнать. Понять, почему она прогнала меня. Разве она могла подумать, что я откажусь от нее, если узнаю правду? Глупая, глупая Кендалл. На мгновение зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох. Чувствую, как слезы жгут глаза. Мое дыхание дрожит. Выдох походит на нервный беззвучный всхлип. Я снова смотрю на нее. Прямо в глаза сквозь пелену слез. Не разрываю зрительный контакт и, сильнее надавливая пальцами на ее кожу, скольжу вдоль впалой щеки к пухлым губам. Приоткрытым. Манящим. Мое сердце трепыхается в груди, как птица. Клетка открыта, но вылететь не удается, потому что перебито крыло. Но она не сдается. Рвется. Взмахивает одним здоровым крылом. Взлетает и падает. Взлетает и падает. Падает. Падает. Я сглатываю. Тело трясется. Я едва стою на ногах. Склоняюсь еще ближе к лицу Кендалл, и неповторимый аромат шафрана врезается мне в ноздри. Пронизывает меня насквозь до самого мозга, пробуждая все то, что у нас когда-то было. Я одурманен за долю секунды. Я затягиваюсь глубже. Дышу чаще. Быстрее. Дай насытиться. Дай еще. Дай. Мне мало, родная. Мало тебя. – Разреши поцеловать тебя, – мой шепот оседает на ее губах. Она так близка, так реальна. Я чувствую ее тепло. Запах ее тела. Мягкость ее кожи. Мне сносит крышу. Прошло три года. Три года лютой ненависти к себе, и непоколебимой любви к ней. Она – единственное, что держало меня на плаву и не дало потонуть. – Разреши любить тебя, как раньше. Как три года назад, Кендалл. Как шесть лет назад. Кендалл ничего не отвечает, только плачет. – Разреши соединить все наши три точки, – касаюсь ее левого запястья и облегченно выдыхаю. Татуировка с моим именем все еще там. Кендалл не свела ее. Значит, у меня есть шанс. В подтверждение моим мыслям Кендалл сдается. Я чувствую, как она подается мне навстречу.Птица со сломанным крылом в моей груди делает рывок. Взлетает. И… Меня отшвыривают от Кендалл раньше, чем мои губы ловят горячий поцелуй. – Стенли, звони в полицию! – кричит Юджин, впечатывая меня спиной в фасад дома. – Этот ублюдок нарушил судебный запрет! – Как вы могли скрывать это от меня?! – толкаю Юджина в грудь. Он рычит, хватает меня за ворот пальто и с новой силой ударяет об стену. Я перехватываю его запястье и выворачиваю руку. Юджин ослабляет хватку, и резким ударом в грудь я отталкиваю его от себя. – Прекратите! – кричит Кендалл. – Хватит! – визжит она, когда кулак Юджина повисает над моим лицом. – Уходи, Бостон. – Кендалл, пожалуйста… – умоляю я. Птица падает. Ей больно. Ее сломанное крыло кровоточит. – Стенли, ты вызвала копов?! – орет Юджин, не выпуская меня из хватки. Мне уже плевать. Пусть разобьет мне лицо. Сломает руки, ноги. По хрен. Пусть кровоточат и они. Я смотрю только ей в глаза. Не отрываясь. И мысленно умоляю ее передумать. Оставь мне надежду. Не убивай. – Я люблю тебя, – вырывается из моего рта. – Заткнись! – Юджин встряхивает меня, но я не обращаю на него внимания. Оно все сосредоточено на Кендалл. – Все эти три года я жил лишь мыслью о тебе.