— Да. — Ян выпрямился, собрал бумаги и засунул их небрежно в карман. — Я хочу встретиться с мисс Гордон, поговорить. — Только не вздумай рассказать ей про вчерашнее, — в голосе Якова послышалась угроза. — Ни про нападение орденских, ни про нашу встречу ночью. Ты понял? — Я и не собирался, — огрызнулся поляк. — У меня хватит других тем для бесед с девушкой. — Ну-ну, — неопределенно покачал головой Деметр, но продолжать разговор не стал. Ян договорился с Адой о встрече и принялся собираться. Страх все еще плескался в нем у самого края, но уже не сжимал горло капканом. И все же Пшебжинский не спешил. На всякий случай. Он тщательно побрился, надел чистые брюки и свежую рубашку, натянул пиджак и покосился в сторону кучи вещей в коридоре. Вернувшись с той жуткой встречи, он просто содрал с себя одежду и кинул ее у двери. Сейчас же Ян собрал все в один сверток, крикнул Деметру, что уходит гулять с Адой, вынес одежду на улицу и выкинул в мусорный контейнер в соседнем дворе. Яков покосился в сторону захлопнувшейся за Пшебжинским двери и налил себе кофе из турки, стоявшей на плите. Ему очень не нравилось поведение молодого человека. Возникло даже неприятное ощущение, что Ян выходит из-под контроля. В планы Деметра не входило такое быстрое знакомство поляка с Детьми Ночи. Яков шел накануне на встречу с одним из помощников Муссолини, и то, что тот оказался вампиром, стало для него самого неприятной неожиданностью. Вторым сюрпризом явилось знакомство Вернера Отто с Мефистофелем. — Признаться, я долго считал его мертвым, — рассказывал Отто. — И даже цветы носил на пустую могилу. Но ты развеял мои сомнения. — Чем? — не понял Деметр. — Ты им пахнешь, — любезно пояснил вампир. — Мы чувствуем, когда кто-то из сородичей отметил своих людей, дал им своей крови. Правда, обычно мы понимаем сам факт, но редко угадываем, кто именно является покровителем конкретного человека. Но тут другое дело: тот, кого ты зовешь Мефистофелем, — мой учитель, и его запах я не спутаю ни с чьим другим. Давно он тебя подкармливает? — Да уже лет шестьдесят, — сознался Яков, невольно выдавая свой настоящий возраст уже второму человеку в Риме, и тут же спохватился: — А ведь мне уже задавали подобный вопрос о моем возрасте. Профессор Александр Уайт. Вернер расхохотался так, что эхо полетело по парку. — Как вы наивны, Деметр! Неужели вы до сих пор и не поняли, что никакой он не Уайт, и даже не человек? — Я подозревал это, — кивнул Яков. — Но в Ордене меня уверили, что он заслуживает доверия, известный профессор, выдающийся ученый. — О, да! Звания и титулы у него настоящие, археологией это дитя Рима увлекается всерьез, — Вернер все еще улыбался. — И увлекается уже очень много лет. Вы вполне можете подсчитать, сколько, учитывая, что датой его обращения стал день падения Великой Римской империи. Вы вполне можете посчитать, сколько ему лет во Тьме. Да, Александр Альбин, или Уайт, как он сейчас себя называет, еще и Ребенок рода… думаю, наставник объяснял вам, в чем разница между Ребенком рода и обращенным… — Да, — ошеломленно кивнул Яков. — Ребенок рода — это более высокий титул и больше знаний. Обращенные обычно служат для какого-то дела, дети — часть семьи. — Ну, примерно так. Но у рода Гедона, к которому относится Альбин, есть еще свои особенности: кровь их обращенных закрыта от многих знаний, и открывают ее только Детям рода. Или особо приближенным из числа обращенных. Альбин — один из сильнейших магов своего рода, его учили лучшие из лучших. И вам, так же, как и нам, не повезло, что он оказался сейчас в городе. — Это из-за него сорвались планы Ордена? — напрямую спросил Деметр. Вернер кивнул: — Но нас с вами это не должно волновать. У нас другие вопросы, верно? Они переключились на обсуждение проблем защиты дворца Муссолини, ради чего Яков и пришел на встречу. Деметр передал Вернеру Отто, как помощнику дуче, все артефакты, которые предназначал ему магистр Ордена Арден. И перед самым расставанием все же задал Вернеру вопрос о людях, способных к магии. Ответ Отто почти дословно повторял слова Мефистофеля: — Есть артефакты, которые пробуждают дополнительные силы в вампирах после становления, они же могут воздействовать и на людей, в крови которых сохранилась магия. — У Пшебжинского, похоже, именно такой артефакт, — в очередной раз вспомнил Яков. — Вот только вряд ли он со мной поделится после сегодняшней встречи с вами. Вернер усмехнулся: — Да уж, свидания с вампиром он точно не ждал. Как и вы. Но он уже принял решение, согласившись на мои условия. — Ничем не подкрепленные, — заметил Яков. — Вы не давали ему свою кровь, не связывали его клятвой. — Это неважно, — отмахнулся Вернер. — Совесть свяжет его не хуже любых клятв. Он выполнит все, что я ему поручу. — Вы действительно готовы убить ради него своих сородичей? — недоверчиво спросил Деметр. Вампир пожал плечами: — Мне не сложно, ему приятно. Я не испытываю любви ко всем вампирам в мире, как и обычный человек — ко всем людям. Что же касается артефакта, который он хранит, — не обязательно его отнимать, достаточно активировать. Парой капель крови. — Всего парой капель крови, — пробормотал Яков, вспоминая тот разговор. Кофе остывал перед ним. Нетронутыми остались и приготовленные бутерброды. Деметр подошел к окну, за которым уже вовсю кипела дневная -жизнь, посмотрел на людей, спешащих по своим делам, на какого-то типа в одежде, похожей на одежду Пшебжинского — тот выходил из двора, подворачивая слишком длинные рукава пиджака. Яков усмехнулся, вернулся к столу, одним глотком выпил холодный кофе, вытащил с полки книгу и уселся в кресло дожидаться возвращения Яна. [i] Сейчас это площадь Республики. Часть двадцать восьмая В которой решаются судьбы и вершится история Утро и половину дня вампиры проспали, точь-в-точь как вампиры из книг и легенд. Легли они только на рассвете, вся ночь ушла на споры, беседы, стук кулаками по столу и окружающим предметам, обсуждение фактов и домыслов и другие крайне важные вещи. Первым проснулся граф Ормонд. Накануне его, как раненого и не до конца вылеченного, отправили спать раньше всех, и теперь он чувствовал себя абсолютно здоровым, бодрым и готовым к подвигам. Он вылез из кровати, стараясь не потревожить спящего рядом отца, накинул халат и отправился в ванную. Умывшись и почистив зубы, Тимоти почувствовал себя еще лучше, и собрался было приготовить кофе, как вдруг увидел валявшийся на столе артефакт, оставленный Лукой. Кофе тут же был забыт. Тимоти уселся за стол, двумя пальцами взял треснувший камень. Кто-то постарался от души и не заблокировал действие амулета, а просто его разбил. И теперь, чтобы понять принцип его работы и узнать автора, надо было изрядно потрудиться. Граф Ормонд только грустно вздохнул, понимая, что его инструменты пропали вместе с портфелем, который остался в машине. Любой человек принял бы их за предметы ювелирного дела, любой вампир догадался бы, что в них есть магическая составляющая, но и в первом, и во втором случае вряд ли кто-то принес бы портфель в бюро находок. Что ж, Тимоти был учеником одного из лучших мастеров вампирского мира и достаточно опытным артефактором, чтобы справиться без специальных средств. Очнулся он от того, что его крепко потрясли за плечо. Тимоти оглянулся: рядом стоял Александр Альбин. Он выразительно посмотрел на часы, потом на сына. Граф Ормонд проследил за его взглядом и смущенно вздохнул: — Прости, увлекся. — Я дважды принес тебе кофе и бутерброды, предлагал своей крови, а ты только кивал и бормотал что-то невнятное, — строго сказал отец. Тим смутился окончательно, поднялся со стула и склонил голову: — Прошу прощения, я… зато я разобрался с этой штуковиной! Александр покачал головой: — Сначала поешь, а потом будешь рассказывать. Он протянул своему обращенному руку, тот с удовольствием прокусил вену на предплечье Альбина и сделал несколько больших глотков. — Ммм, как сладко пахнет, — прокомментировал появившийся в комнате Лоренцо Медичи. — Сильный, заботливый папа и почтительный голодный сын — вы так мило смотритесь. Аж завидно. Тимоти оторвался от руки отца, провел ладонью по ранкам, стирая остатки крови. Александр резко привлек его к себе и крепко обнял. Сын обнял его в ответ и прижался щекой к его виску, наслаждаясь близостью обратившего, теплом его силы, которая ощущалась сейчас особенно ярко, и чувством единения с тем, кто дал ему вечную жизнь. Лоренцо отвернулся, как будто ему было неловко смотреть на них, подошел к журнальному столику, перебрал лежавшие на нем газеты. — Кофе я бы тоже выпил, — ни к кому не обращаясь сказал он. — Пойду сделаю на всех. И вышел из комнаты. Тимоти, чуть отстранившись от отца, непонимающе посмотрел ему вслед и тихо спросил: — Он обиделся? Альбин отрицательно помотал головой: — Лоре не знает своего обратившего, и у него нет такого крепкого чувства связи с ним, как у нас с тобой, поэтому ему действительно может быть завидно смотреть на нас. Но он не обиделся, я хорошо его знаю. — Как можно не знать своего обратившего? — удивился граф Ормонд. — Его обратили во время большой войны, когда вампиры сражались с вампирами. Тогда обращали просто для дела, для боя, для разведки… да мало ли для чего. Так обратили и его. Никаких привязанностей, никаких «вырастить ребенка». Молодой, только что обращенный вампир в первые несколько месяцев своей новой жизни очень силен, еще может выходить на солнце, и при этом обладает огромными возможностями. Таких бросали в атаку первыми. — А потом? — После войны? Тогда приняли решение, что вампирское общество изменяется. Ушли в тень двенадцать родов, появились общины по территориальному признаку, деление на магов и воинов. И те, кто, как Лоре, остался без обратившего, стали жить по новым правилам. — И выжили не все, — пробормотал Тимоти, припоминая историю вампиров, которую учил когда-то весьма прилежно. Альбин кивнул: — Выживали, кто как мог. Те, кто принимал эти законы, в большинстве своем, выжили. А другие, кто сражался за право вампиров демонстрировать себя людям, — погибли. Жизнь этих обращенных никого особо не интересовала. Правда, были и исключения. Меня Лоренцо Медичи чем-то заинтересовал тогда, и я взял его к себе… Такое, знаешь ли… влияние момента. На кухне послышался какой-то грохот, потом ругань, потом на пороге появился Лоренцо с подносом, на котором дымились три чашки ароматного кофе. — Кажется, я сломал своему потомку пару табуреток. На них упала кастрюля с кашей,—пожаловался он.