— Я… да… конечно… — Ян пребывал в полном изумлении. Так она все же поверила ему? — Они у меня дома. В смысле, там, где я остановился. — Принеси мне их. Почитаю, постараюсь сделать какие-то выводы. Я думаю, что смогу тебе быть полезна. Ян вгляделся в лицо мисс Гордон. Она явно приняла какое-то решение. Карие глаза блестели, щеки разрумянились то ли от долгой ходьбы, то ли от волнующих ее мыслей. — Ада, я… не знаю, что сказать. — Ничего и не говори. Я хочу совершить открытие. Такое, которое сможет перевернуть мир, представление о сущем. И сейчас мне в руки идет такой шанс. Я не собираюсь его упускать, Ян. В эту секунду девушка была настолько прекрасна в своем порыве, что поляк еле сдержался, чтобы не поцеловать ее. Но он отлично понимал, что, во-первых, Ада — дама из приличной семьи, а во-вторых, ею движет исключительно научный интерес. — Я сейчас же сбегаю домой и принесу тебе бумаги, мои записи. В конце концов, ты настоящий ученый, может, и правда вычислишь что-нибудь! — пылко воскликнул он. Ада довольно улыбнулась. — Я буду ждать в холле отеля. Только переоденусь после прогулки. — Не торопись, мне понадобится около часа, чтобы дойти, — предупредил Ян, который нашел себе приют в небольшом доме на окраине, где снял двухкомнатную квартиру у местного мясника. Ада помахала ему рукой и вошла в отель, а Ян остановил проезжавшее мимо такси и помчался к себе. Но очень быстро машина почему-то остановилась. — Простите, синьор, — повинился таксист, — дальше проехать не получится. Там толпа. Наверное, опять митинг. — Какой митинг? —не понял Ян. — В поддержку премьер-министра, — пояснил таксист. — Мама миа! Вы же иностранец, и не знаете! Сегодня мы подписали договор о дружбе с Советским Союзом[iii]. Люди радуются, что не будет войны. — Да-да, это прекрасно, — перебил его Ян. — Но мне очень надо попасть в другой район. — Только пешком, синьор, — таксист вышел из машины, открыл перед ним дверцу. — Здесь не проехать, да. Поляк вышел из машины, огляделся. Впереди, на площади, которую ему предстояло пересечь, волновалась огромная толпа. Сотни, а может, и тысячи людей, крики восторга, какие-то отголоски речей через громкоговоритель… Ян вздохнул, кивнул таксисту и отправился в обход по краю площади. Люди тут как с ума посходили. Они обнимались, пили и пели. Кто-то сунул Пшебжинскому в руку бокал с пивом, какая-то девица крепко поцеловала его в щеку, вопя что-то на итальянском. Ян продолжал двигаться по направлению к переулкам, но тут вдруг толпа взревела и потянула его вперед. Он пытался пройти нужную сторону, протискивался между людьми, постоянно твердя «scusi»[iv]. Ему уже казалось, что он выбрался из толпы, но вдруг он обнаружил себя почти у самой трибуны, на которой стоял немолодой человек в военной форме, небольшого роста, полноватый и темноглазый, как все итальянцы. Толпа заходилась в истерических криках восторга. Человек улыбнулся, поднял руку, и тут же на площади воцарилась тишина. Ян попытался что-то сказать, но на него так шикнули, что он прикусил язык. Человек заговорил. Его речь была громкой и четкой. Ян, который не слишком хорошо знал итальянский, к своему удивлению, понимал каждое слово. — Итальянский народ! Не радуйтесь раньше времени. Да, мирный договор подписан, но вечных договоров не существует. Рано или поздно все они пересматриваются! Вспомните, что обещали нам наши враги после поражения под Адуа! Разве они сдержали свои обещания? Никогда нельзя верить тому, кто поднял на тебя оружие! Итальянцы! Потомки древних римлян! Наша страна была великой империей тогда, когда славяне, германцы и другие народы еще носили шкуры! Мы вернем былое величие! Он протянул вперед сжатую щепотью руку, сделал жест, как будто подгребал к себе нечто, потом вытер губы платком и продолжил: — Римская империя снова будет править миром! Лучше прожить день львом, чем сто лет овцой! Наша титаническая борьба — н что иное, как фаза логического развития нашей революции. Это борьба бедных и многочисленных трудовых народов против угнетателей, которые в своей животной жадности владеют монополией на все богатства и на все золото земли. Теперь он рубил ладонью воздух, а в толпе то и дело орали: — Браво! Да! Человек в военной форме оперся на трибуну, наклонился вперед, рядом с ним также качнулись еще несколько человек, стоявших за его спиной. — Это борьба плодовитых и молодых народов против народов бесплодных и клонящихся к закату. Это борьба двух веков и двух идей. Итальянский народ! Я верю в нашу стойкость, наше мужество, нашу доблесть![v] Человек замолчал, отошел на шаг от трибуны, и толпа взорвалась криками одобрения. Орали все. Ян чуть не оглох, попытался дернуться в сторону, но толпа не пускала. — Друг, ты согласен⁈ Это гениально! — обхватил его за плечи какой-то дюжий итальянец в рабочей робе. — Да, да, — закивал поспешно поляк. — Ура нашему дуче! Ура великому Муссолини! — Ура! — подхватила площадь. Ян понял, что тоже кричит «Ура», его несло на общей волне восторга, он внезапно проникся этими мыслями о величии итальянского народа. Ведь действительно, если не они, то кто еще способен возродить Рим во всем его великолепии? Ура! Да здравствует! Он орал, прыгал, обнимался со всеми подряд, восторженно глядя на итальянского диктатора. И вдруг резко остановился, встретившись взглядом с человеком, стоявшим рядом с Муссолини. По спине потекла струйка холодного пота. Это был вампир. Ян чувствовал, как тот внимательно вглядывается в его лицо, казалось, что в мозг проникают щупальца. Поляка затрясло, он закрыл глаза и кинулся бежать. Ян не знал, сколько времени выбирался из толпы, куда шел потом, не помнил, куда и зачем так стремился. Очнулся он только на берегу Тибра, обнаружив себя стоящим на самом краю набережной. Еще полшага — и он полетел бы в воду. И вряд ли выплыл бы. Тибр казался мирной и тихой рекой, но человек с затуманенным, как сейчас у Яна, сознанием мог утонуть и в этих спокойных водах. Ян сел на траву, пытаясь отдышаться. У его ног неспешно текла река, деревья гордо высились на склоне, а наверху чернела какая-то ограда. В голове настойчиво крутилась мысль, что он должен куда-то пойти, что-то сделать, но что именно —не вспоминалось. Ветерок донес до него запах жареного мяса, и Ян понял, что голоден. Он поднялся, прошел несколько шагов и наткнулся на небольшой трактир. Прочитать вывеску Пшебжинский не смог, надпись была сделана с таким количеством завитушек, что буквы терялись в переплетении узоров. А вот внутри никаких украшений не было, разве что пара фотографий на стенке. С десяток колченогих столиков, рядом не стулья, а скамьи, да пара-тройка посетителей в комбинезонах— не то рабочие, не то водители. Несмотря на позднее время, ему все же подали еду. Ян съел огромную тарелку вкусной говядины с картошкой, расплатился и направился домой. Ему все еще казалось, что он что-то забыл, но память решительно отказывалась работать. «Я подумаю об этом завтра», — решил он. Уже на подходе к дому он осознал, что смертельно устал. По ощущениям к его ногам привязали пару мешков с картошкой, а третьим таким мешком его огрели по голове. Ян вошел в дом, запер дверь, с трудом стянул с себя одежду и рухнул в постель. В первый раз за долгое время ему не снилось ничего. С раннего утра в городе лил дождь, и за те полторы минуты, которые Ада шла от такси до Базилики, она промокла насквозь. Что мешало ей взять зонт, когда утром она увидела за окном серое небо? Но девушка не подумала об этом. Ее все еще трясло от злости и обиды. Ян с невыговариваемой фамилией прошлым вечером так и не пришел. Она прождала его в холле отеля до полуночи. Потом никак не могла уснуть, представляя всякие ужасы, которые с ним могли случиться. А утром проснулась в полной уверенности, что поляк ее просто обманул. Мотивы обмана были неясны, но Ада готова была предположить и то, что Пшебжинский просто развлекался. Увидел дурочку, которая готова кинуться за сенсацией, и придумал всю эту историю про вампиров, убийства и таинственные документы. Бумаги, которые накануне она вынесла из архива, по-прежнему лежали на столике возле ее кровати. Ян не забрал их. Ада перечитала еще раз: «И пустил он кровь Царице Города-которого-нет… Позвала первого… позвала второго…» По спине пробежал холодок, и девушка поспешно кинула листы на стол. Надо отнести их обратно, засунуть под переплет карт, и пусть Ян других разыгрывает. Нет, но как он мог! Ада в бешенстве схватила сумку и вылетела из комнаты, забыв и про документы, и про зонт. И вот теперь расхлебывала последствия. Юбку она выжала быстро, пиджак сняла и повесила сохнуть на стул, но чулки и туфли оставались сырыми и неприятно липли к коже. Немного подумав, мисс Гордон стянула с себя мокрые вещи, чулки сунула под пиджак, а туфли под стул. Почитать можно и босиком. В помещении достаточно тепло, а люди сюда не заходят. Кому интересны старые книги, кроме ученых? И дурацких шутников! Ада досадливо помотала головой. Она не будет думать об этом человеке. Пусть считает, что его розыгрыш удался. Мисс Гордон пододвинула к себе книгу с картами, которая так и лежала там, где они с Яном ее оставили накануне. — Колизей… — пробормотала она. — А Пантеона нет… И стрелки… куда они указывают? И как давно их нанесли? Отец учил ее определять давность надписей по степени выцветания чернил, а возраст бумаги — по ее состоянию. Ада даже проводила с его помощью химический анализ старинных листов в лаборатории Лондонского университета[vi], где он преподавал. Но сейчас доступа к реактивам не было, так же, как и микроскопа. Зато была лупа. Ада вытащила ее из сумки и принялась внимательно изучать лист карты. Кажется, Ян говорил, что центром ее является не Колизей. Странно, обычно центральная точка карты — важное место. А что такое важное должно быть здесь? От чего отталкивались создатели карты? Ада отложила лупу, откинулась на стуле. И все-таки, что случилось с Яном? Может, он попал в аварию? Или его сбила машина? Мисс Гордон встала, сунула ноги в еще мокрые туфли и отправилась на поиски смотрителя архива. Монах обнаружился в боковом приделе, он беседовал с каким-то светловолосым человеком, при этом почтительно склонив перед ним голову. Значит, персона важная. Ада глянула на него мельком, отметив что-то знакомое. Где-то она его уже видела. Но сейчас ее больше занимал Ян. Монах указал незнакомцу в сторону залы, где стояли книги, тот кивнул, прошел мимо Ады. Его взгляд остановился на девушке, она в ответ внимательно посмотрела на него. Узкое строгое лицо, короткие волосы, карие глаза, впалые щеки, и почему-то очень знакомый прищур. — Профессор Уайт, вам сюда, — раздался голос монаха. И тут Ада его узнала. — Профессор Александр Уайт! — восторженно вскрикнула она. — Здравствуйте. Меня зовут Ада Гордон. Я бывала на ваших лекциях в Лондоне, вы потрясающе интересно рассказывали о древнем Риме! Профессор Александр Уайт был легендой в мире археологии. Как и его отец, а еще раньше — дед, он занимался изучением древних артефактов, составлял карты исчезнувших городов по таким деталям, которые другие ученые сочли бы незначительными. Его знания были огромны, а на лекциях отбоя не было от желающих услышать подробности о раскопках городов древних шумеров, о тонкостях китайской иероглифики конца Vвека до Рождества Христова. Уайт всегда рассказывал очень интересно, не строя сложных фраз и не углубляясь в терминологию. Зато перед слушателями как наяву вставали старый Лиссабон и Афины, сражались воины в битвах при Кул-Древне и Константинополе, возникали королевства Венгрия и Ирландия. Александр Уайт умел привлечь и удержать внимание аудитории. А еще он очень много путешествовал и привозил из своих поездок удивительные находки. С ним консультировались из музея Смитсоновского университета в США, из-за чего восторженные поклонницы приписывали ему связи с Ми-6[vii], его приглашали читать лекции в Сорбонне и даже Московском государственном университете. — Мисс Гордон, — Уайт поклонился. — Вы дочь Джеймса Гордона, профессора истории Лондонского университета? — Джозефа Гордона, — поправила его Ада, радостно улыбаясь. — Вы знакомы с моим отцом? — Рад встрече. — ответно улыбнулся профессор. — Вы здесь с научными изысканиями? — Да, совершенно верно. Недавно открыли проходы в Пантеон, и я приехала изучить их. Отец уверен, что это поможет лучше узнать жизнь римлян начала нашей эры. Профессор Уайт кивнул: — Да, я слышал об этом. Что ж, желаю вам удачи в поисках. Но вы ведь шли сюда не для того, чтобы поздороваться со мной, верно? — Простите, — Ада залилась краской. — Да, я хотела спросить смотрителя… Монах по-прежнему стоял рядом и внимательно слушал их беседу. — Скажите, вчера сюда приходил молодой человек, Ян Пш… Пеш… из Польши. Вы не знаете, где он живет? — Простите, синьорина, но я никого здесь вчера не видел, кроме вас, — ответил монах. Ада опешила. — Но он был здесь! Точно! — воскликнула она. — Он помог мне достать книгу с верхней полки. — Возможно, он приходил, когда я отлучался на молитву, — предположил монах. — Мы не запираем архив, когда кто-то находится внутри, а здесь были вы. Он чем-то вас обидел? — Вовсе нет, — Ада была разочарована. — Нет, просто… он забыл одну свою вещь, и я хотела ему отдать. — Вы можете оставить ее мне, — флегматично сказал монах. — Если этот человек вернется, я передам. — Хорошо, я… попозже вам ее отдам. Когда буду уходить. Монах пожал плечами и пошел в сторону выхода. Пока они беседовали, профессор Уайт успел уйти в глубины архива. Ада вернулась к своему столу — и опешила. Книги с картами не было. Девушка на всякий случай заглянула под стол, снова залезла по лестнице к полке, где стояли карты, но толстого переплета нигде не наблюдалось. Ада пошла вдоль стеллажей, внимательно разглядывая корешки, надеясь найти нужный, и замерла: ее книга лежала на столе перед профессором Уайтом, и он внимательно изучал карту, которая вызвала такой интерес ранее у мистера Поляка Тоже Историка. — Профессор, — окликнула его Ада. — Простите, но вы взяли мою книгу. — Вашу? — удивился Уайт. — Это книга из архива. — Да, но я как раз ее читала. Вы взяли ее с моего стола. — Простите, мисс Гордон, — Уайт посмотрел на нее очень внимательно. — Я непременно верну ее вам на изучение. Мне необходимо найти только несколько пометок.