— Пан Пшебжинский, с вами все в порядке? — В полном, — уверил его молодой человек. — А я бы сказал, что нет, — резко сказал собеседник. Ян ощутил болезненный укол в кисть, и на коже выступила капля крови. — Что вы творите, профессор⁈ — возмутился Пшебжинский, выхватывая из кармана не очень чистый платок и закрывая им ранку. — Ну вот, теперь ты хотя бы меня узнал, — усмехнулся Александр. — Что ж ты так поддаешься воздействию! — Воздействию? — Да, похоже было, что тебе кто-то внушал, что надо делать, — отметил Альбин. — Уж очень сильно твои действия не соответствовали ситуации. Ян вскочил со скамьи, заозирался, уставился снова на круглое окно в доме напротив, но там уже никого не было. Пшебжинский плюхнулся обратно, обхватил голову руками. Слова полились из него потоком: он взахлеб рассказывал профессору Уайту про встречу в ночном парке, про рыжего вампира, которому пообещал служить три года в качестве платы за смерть убийц своих родителей, про Якова, который застрелил Марко, и украл артефакты римских вампиров, и про свой страх. Александр молча слушал его, время от времени поглядывал по сторонам, но улица была пустынна: никто не шел мимо, никто не пытался подойти к ним. Не возвращалась даже мисс Гордон, которая будто пропала в глубинах подъезда. — Ада забеспокоилась, увидела, что со мной что-то не так. А я даже не мог сказать ей, что именно не так. Потому что сам не знаю. Я ведь не приносил клятв, не участвовал в ритуалах, а все равно боюсь теперь, что совершил что-то непоправимое. Она даже сказала, что ты сможешь мне помочь. Вот ведь — верит в твои знания. — Мисс Гордон иногда чрезвычайно точно мыслит, — сухо сказал Александр. — Но я полагаю, что время на раздумья уже закончилось. Ты говоришь, что встречался с тем сородичем возле дома Бенито Муссолини? Ян кивнул, откинулся на скамейке, пристроил голову на каменную спинку. — Я не знаю, о чем они говорили с Деметром, — сказал он. — Но вряд ли о том, как выращивать манго. Уайт рассмеялся, потом принялся копаться в портфеле, вытащил какую-то папку и положил на скамью. Потом достал фляжку, протянул ее Яну. — Выпей, тебе станет легче. Пшебжинский послушно глотнул, закашлялся и вытаращил глаза: во фляге оказалось что-то кисловатое и невероятно крепкое. Внутри все на миг полыхнуло огнем, зато потом стало тепло и хорошо. Ян улыбнулся, сделал еще глоток, и Уайт отобрал у него флягу: — Хватит. Тебя, смотрю, с одного глотка уже развезло. Да, это явно было внушение, иначе ты бы так легко не напился. — А и ладно, — беспечно махнул рукой Пшебжинский, — зато так хорошо… — Скажи, что ты планируешь делать дальше? — поинтересовался Александр, убирая флягу и папку обратно в портфель. — Не знаю, — пожал плечами поляк. — Вернусь домой, поговорю с Деметром… Он пошлет куда-нибудь по заданию Ордена, вряд ли оставит при себе. — Как ты смотришь на то, чтобы поработать со мной? — неожиданно предложил Уайт. Ян изумленно уставился на него: — Да я же ни черта не смыслю в археологии. — Ну и что? В группе всегда нужен тот, кто сможет таскать вещи, помогать в лагере, охранять. Для этого ты как раз отлично подходишь. А если вспомнить, что у тебя еще и чутье на вампиров и их артефакты, то ты становишься очень ценным сотрудником. — Уайт поднялся, протянул руку, и Ян автоматически пожал ее. — Вот и отлично, договорились. Пошли к нам. — Я по лестнице подняться не смог, — вспомнил Ян, пытаясь понять, во что он опять вляпался. — Сможешь, — уверенно сказал Александр, покопался еще раз в портфеле и вытащил какое-то кольцо. — Надень на палец, это поможет противостоять влиянию, если оно будет. Пшебжинский с трудом натянул колечко на мизинец, камень на нем вспыхнул голубым светом, и кольцо подстроилось под палец. Ян на всякий случай потряс рукой, но сваливаться оно не собиралось. — Я пойду прогуляюсь, — сказал он. — Надо немного прийти в себя, вещи забрать из квартиры. — Забудь ты о своем барахле, — отмахнулся Уайт. — Купишь потом новое. — Нет, — категорически не согласился Пшебжинский. — Мои вещи мне нужны. И с Яковом хочу поговорить. — Не стоит, — жестко сказал Александр. Ян изумленно посмотрел на него: — Почему это? Я должен ему сказать, что ухожу из его отряда. Иначе будет нечестно. Александр взял его за плечо: — Ян, поверь, просто не ходи домой. С Деметром тебе точно нечего обсуждать. Пшебжинский хотел еще что-то возразить, но посмотрел на строгое лицо профессора, понурился: — Хорошо, не буду я с ним говорить. Просто заберу вещи, пока его дома нет. Уайт помолчал, потом кивнул: — Только будь очень осторожен. Ян согласно наклонил голову. — До встречи, — Александр пожал ему руку и ушел. Поляк еще несколько минут стоял, вглядываясь в дом напротив, потом решительно зашагал в сторону автобусной остановки. До их с Яковом квартиры отсюда было неблизко. Когда Пшебжинский скрылся из вида, Александр Альбин снова вышел из подъезда, внимательно огляделся. По тротуару напротив, удаляясь от него, двигалась неспешно пожилая синьора в сопровождении молодого человека с огромной корзиной овощей в руках; в соседнем доме в окне активно ругались мужчина и женщина, а под окном лежал разбитый цветочный горшок; мимо на велосипеде проехал мальчик-газетчик с сумкой через плечо. Обычная улица, обычные люди, никаких следов вампиров, которые могли бы воздействовать на орденца Яна Пшебжинского, воображающего себя охотником на Детей Ночи. Альбин поднял глаза наверх. В доме напротив все окна были закрыты, даже маленькое чердачное, у которого сейчас толклись голуби. Никого и ничего подозрительного. Но Александр в совпадения не верил: кто-то тут был, возможно, следовал за Адой и Яном, а потом… после разговора поляка с ним — ушел? На улице он никого не заметил, но следить могли из подъезда или через окно. Неужели этот поляк так нужен Ордену? Что в нем особенного? Или слежку организовал рыжий вампир, с которым Пшебжинский встречался в саду Муссолини? Тогда понятно, что он не хотел, чтобы Ян беседовал с Ребенком рода Гедона. А значит, рыжий знает, кто такой Александр. Самым смешным в этой истории было то, что сам Пшебжинский до сих пор оставался в неведении, что профессор Уайт на самом деле — вампир. Альбин усмехнулся своим мыслям, еще раз осмотрел улицу и ушел домой. От окна в здании напротив медленно отошел Вернер Отто. Он опустился в кресло, и Рикардо последовал его примеру. В комнате было душно, молодой сородич плеснул в чашку сок из стоявшего на столе кувшина, быстро отпил половину. Вернер молчал, барабанил пальцами по ручке кресла, и это невыносимо раздражало Альбьери. — Прекрати! — не выдержал он. Отто опустил руку на колено, прикусил губу и вздохнул: — Похоже, что Альбин решил приютить этого поляка. Что ж, это может быть даже полезно. Рикардо невесело усмехнулся: — Через его щиты мне не пробиться. Его старший друг кивнул: — Еще бы. Артефакт, который он повесил на Пшебжинского, сильный. Но есть то, что нельзя прикрыть никаким артефактом. Это совесть. А она у молодого человека есть. Я выполню свое обещание, а ему в ответ придется выполнить свое. Молодой эмпат недоверчиво покосился на Вернера: — Ты серьезно думаешь, что он будет служить тебе три года без клятвы и привязки? Отто встал, положил руку на плечо друга, улыбнулся: — Люди помнят о совести, чести и долге. Не все, но большинство. Как ни странно, но предателей и трусов среди них намного меньше, чем искренних и верных. Просто первые всегда заметнее: они много кричат, доказывают, пишут статьи в газеты и толстые книги о том, как надо жить — и, конечно, по их словам выходит, что надо не так, как этого хотят все остальные. А вторые молча идут и делают свое дело. Вспомни, сколько людей кричали на площадях осанну дуче? И ведь они искренни, не под магическим воздействием, не под дулами ружей. Потому что они верят своему правителю. А сколько сейчас бегут записываться в войска! От всей души, потому что им предложили то, чего они на самом деле хотят: быть на стороне своей родины не на словах, а на деле. А теперь подумай про нас, Детей Ночи, мы ведь тоже верны не из-за того, что принесли клятвы на крови, а потому, что мы любим наших обративших, наших учителей, верим в наших правителей. И мы готовы сражаться за них. Просто, в отличие от людей, у нас гораздо больше шансов выжить в битвах. — У людей шансов меньше, но они все равно идут на смерть за то, во что верят, — сказал Рикардо тихо. — За бога на кресте или на небе, за землю, за любимых, за родину… А мы? Мы столько живем, что некоторые из нас уже и не помнят, где наша родина, многие не знают своих обративших… Но мы все равно идем в бой вместе с людьми… за что? — За те места, которые мы назвали своей родиной, за свой дом, за тех, кто стал нам близкими и родными. Я понимаю, Рик, ты говоришь сейчас не обо всех, а о себе. Верно? Альбьери кивнул. Вернер притянул его к себе, обнял, растрепал черные волосы. Молодой сородич прижался к нему, уткнулся лбом в плечо и замер. — Пусть ты и не знаешь того, кто обратил тебя, но и у тебя есть друзья, те, кто стал тебе близок и дорог. Есть страна, в которой ты живешь, и в которой хочешь жить дальше, в безопасности. И мы, как и люди, сражаемся за свой дом и своих близких. — Звучит как девиз, — глухо заметил Рикардо. Вернер пожал плечами, отстранил его от себя. — Ну, напиши его на своем гербе, Альбьери, — улыбнулся он. — А теперь соберись, выдохни, переодевайся и поехали. У нас еще много дел. — Погоди, — Рикардо удержал его за руку, — ты сказал, что я говорил о себе… пусть так. А ты? За что сражаешься ты? Губы Отто сжались в тонкую полоску, глаза заледенели: — Я сражаюсь не за, мой друг, я сражаюсь против. Моя цель не спасение, а месть. — Кому? — растерялся Альбьери. Такой Вернер Отто пугал до дрожи. Как будто его хорошо знакомый друг, которому лишь немногим больше, чем полторы тысячи лет, вдруг стал гораздо старше и от него повеяло древней мощью и силой. Рикардо показалось, что на его плечи опускается тяжелая плита и давит, пригибая к земле. Но длилось это ощущение всего несколько секунд. А потом Вернер улыбнулся, лед ушел из его глаз, и они снова стали обычными, тепло-карими. Он поправил упавший на лоб Рикардо локон, потер лоб: — Этого тебе не надо знать, Рик. Пока не надо. И ушел в другую комнату. Альбьери задумчиво проводил его взглядом, гадая, сколько же на самом деле тайн у его близкого друга.