– Но неужели все действительно так сложно? – произнесла наконец Блум. – И так странно. Неужели он до сих пор так зациклен на мне? Ведь столько лет прошло. – Думаю, да. И при этом чую, что здесь кроется нечто большее. Андалусия связана не только с Джойсом и с тобой, с вашими отношениями. Думаю, тут прослеживается более сильная и прямая связь с Испанией и Андалусией. С Гибралтаром. Сколько времени? Блум посмотрела на него, моргнула, опустила глаза, потом отыскала коробку Бергера с часами, открыла ее, обвела антикварные часы приглашающим жестом: – Выбирай сам! Бергер выбрал свой собственный Patek Philippe, застегнул часы на запястье и увидел, что часовая стрелка только что миновала четыре. Четыре часа дня. А уже так темно. – Мне надо позвонить, – сказал он, придвигая к себе спутниковый телефон. – Куда? – спросила Блум. Бергер ничего не ответил. Просто набрал привычный уже код страны: +350. 21 Пятница, 4 декабря, 21:12 Ди медленно, медленно выскользнула из спальни. Замерла, услышав глубокое грудное пыхтение, постояла на месте. Слишком велик был риск, что все придется начинать сначала. Однако пыхтение перешло в похрапывание, сменившееся обычным сопением восьмилетнего ребенка. Теперь Ди могла бесшумно закрыть за собой дверь в комнату Люкке. Это была целая битва, замаскированная под чтение перед сном. Кто выйдет победителем из неравного боя? Если мама уснет первой, Люкке сможет отложить книгу, прокрасться в гостиную и включить на Youtube какой-нибудь из победных матчей Ливерпуля практически без звука. А если первой уснет Люкке, мама сможет проскользнуть в свой кабинет, расположенный в запасном гараже, и превратить вечер в ночь. Два раза Ди чуть не уснула, ей удалось в последний момент поймать пробирающуюся в гостиную Люкке, и все же сегодня она вышла из игры победительницей. Муж Ди Йонни работал посменно водителем скорой помощи. Сегодня у него была вечерняя, а не ночная смена, а значит, он должен был прийти домой около десяти, скорее всего, совершенно измотанным. Тогда Ди сможет работать дальше. Хотя у нее отпуск. За работу в глуши ей предоставили десятидневный оплачиваемый отпуск, но мужу она решила об этом не рассказывать. Похоже, двойная жизнь уже стала для нее привычной и необходимой, как воздух. Перед тем как идти в гараж, Ди окинула взглядом свой небольшой домик – таунхаус в Скугосе, недалеко от Стокгольма. Это обратная сторона медали. Жизнь, настоящая жизнь. Вопрос в том, есть ли у нее хоть какой-то шанс вернуться назад. Потом она преодолела короткий путь от первого гаража (от которого пахло обычным гаражом – и почему все они пахнут одинаково?) ко второму. Который вовсе не был гаражом, а служил классическим кабинетом трудоголика. Ди уже не пыталась себя обманывать: ее работа была ее главным развлечением. Особенно с тех пор, как стала странной и сложной. С тех пор, как превратилась в одно бесконечное хождение по канату. Кабинет был совершенно безликим. Ди даже не пыталась претендовать на какое-то оформление интерьера. На доске висело несколько распечаток. Ди разбудила компьютер и продолжила распечатывать с того места, на котором остановилась двумя часами ранее – тогда ее прервали все более требовательные крики голодной Люкке. Ди подвинулась на стуле ближе к компьютеру и начала рассматривать фотографии, сделанные с мобильного телефона в кабинете Августа Стена. До сих пор это были только счета и фактуры. Ди сравнивала, отмечала, пыталась сделать выводы. О чем? И вообще, чем она, собственно, занимается? Она откинулась на спинку стула, попробовала остыть и мыслить логически. Если СЭПО известно, что Бергер не виновен в смерти серийного убийцы, почему они не хотят доказать это и оправдать его? Пока их защита не очень похожа на помощь, скорее на шантаж. Типа: мы защитим тебя, если ты выполнишь для нас работу. А какую работу Бергер может выполнить для СЭПО? Ди не знала, она искала зацепки, а найти их можно только у Августа Стена, непосредственного начальника Молли Блум. Таким образом, Ди искала любые сведения о местонахождении Стена, поскольку это с большой долей вероятности могло привести ее к Бергеру. Телефонные счета вывели Ди на несколько мобильных номеров, а также пару стационарных. Все номера на первый взгляд незнакомые, но Ди тщательно выписала их. Офисные счета давали довольно четкое представление о географии перемещений, пока что не дальше Стокгольма и окрестностей. Сопоставив все эти данные, можно было предположить, где примерно находился Стен, когда звонил по тем или иным номерам, но вряд ли Ди сможет извлечь из всего этого какую-то реальную пользу. Шумный принтер резко затих. Ди поднялась, достала пачку распечаток, снова села и стала их просматривать. Взгляд упал на график работы, явно составленный и предназначенный для пожилого человека. Начерченный от руки график на месяц, под карандашными заметками виднеются следы предыдущих, стертых записей. То, что график висел в торце книжного стеллажа, не заметный для посетителей, но при этом доступный в любую секунду для хозяина кабинета, могло свидетельствовать о том, что он держался в секрете. Возможно, если Ди повезет, это окажется график, составленный собственноручно Стеном для его ближайших сотрудников. Текста на листке содержалось совсем немного, и тот закодированный: ничего не говорящие комбинации букв, за исключением пяти крошечных строчек в левом нижнем углу. Пять рядов: по две заглавные буквы, сопровождаемые комбинацией цифр, похожей на номера телефонов. Среди них – РГ и КД. Вполне возможно, это список внешних агентов Августа Стена. Похоже, что РГ обозначает Роя Г., а КД – Кента Д. Ди набрала номер РГ. После многочисленных сигналов, не предвещающих ничего хорошего, трубку взяли, но не Рой, а какая-то женщина. – Да? – Здравствуйте, – ответила Ди, оторопевшая от такого поворота событий. – А куда я попала? – Это телефон Роя Грана. Ди уставилась на свой запасной мобильник, как будто видела его в первый раз. Потом произнесла: – Отлично. Могу я поговорить с ним? – Дело в том, что мы забрали его телефон. Я думала, он разряжен. Он лежал в ящике стола здесь, на рецепции. – Я не очень понимаю, – честно призналась Ди. – Куда я все-таки попала? – Ой, простите, – отозвалась женщина. – Меня зовут Ингер Стенссон, я медсестра реанимационного отделения больницы Седер. Ди нахмурилась, скорее с надеждой, чем с беспокойством. – Как я уже сказала, мне нужен Рой Гран. Как у него дела? – А с кем я разговариваю? – последовал профессиональный вопрос. – Меня зовут Лена Андерссон, – соврала Ди, – я коллега Роя. – Понятно, – ответила Ингер Стенссон. – Ваш коллега умер. Ди сглотнула, пытаясь заглушить нахлынувшие эмоции. – Это я поняла, – спокойно ответила она. – Но мне никто не сказал, что именно произошло. – Помимо того, что тело было разорвано на две половины, я никогда раньше не видела человека, так сильно пострадавшего от пчелиных укусов. – Пчелиные укусы? – Да, множественные укусы пчел. И это в наше-то время, когда пчелы почти исчезли с земного шара. – А Кент? – спросила Ди. – Он тоже погиб? – Кент? – переспросила Ингер Стенссон. – Его коллега, – пояснила Ди. – А-а-а. Пятая, третья. – То есть? – Кент Дес, пятая палата, третья койка. Он жив. – Когда его можно навестить? Ди немножко мучила совесть. Не сильно. Она бросила дочь одну в пустом доме, оставив для мужа несколько старомодную и явно слишком немногословную записку на кухонном столе. Ди утешала себя тем, что Йонни, скорее всего, уже дома. Возможно, он не сильно обрадовался, но по таким поводам не разводятся. К тому же Люкке обычно спит крепко всю ночь. Ди отвела взгляд от сильно перебинтованного мужчины, лежащего в единственной в палате кровати, почувствовала усилившийся запах антисептика, словно какой-то незаметный ветерок доносил запахи всех многочисленных антисептических мазей, которыми, очевидно, было обработано все тело мужчины. Встретившись взглядом с Ингер Стенссон, Ди спросила: – Он временами приходит в себя? – Ненадолго. Даже иногда встает и ходит по палате. – А сейчас он под воздействием снотворного? – Нет, не снотворного, но ему колют сильные обезболивающие. Давно я не видела человека, который бы так страдал от боли. – Неужели пчелы так больно жалятся? – спросила Ди, надеясь услышать в ответ что-нибудь отличное от обычных дежурных фраз. – При таком количестве укусов – да, – подтвердила Стенссон. – Еще не весь яд вышел из организма. Обычно говорят, что самые болезненные укусы – это когда жалит оса, к тому же оса может ужалить несколько раз. Пчела умирает после того, как выпустит яд, но он в десять раз сильнее, чем осиный, и вызывает более сильную реакцию. Знали бы вы, сколько жал мы вытащили из этого тела… «Да уж, – подумала Ди, – эту Ингер Стенссон так просто не заставишь сказать лишнего». Хотя нет ничего невозможного, по телефону ведь она рассказала гораздо больше, чем должна была. – Мне очень надо перекинуться с ним парой слов, – сказала Ди. Ингер Стенссон пожала плечами и ответила: – Морфин. Иногда он просыпается. Но вам придется набраться терпения. Ди положила руку на плечо Ингер Стенссон и произнесла очень спокойным и профессиональным тоном: