– Сначала я услышала, как где-то в отделении открывается и закрывается окно, – продолжала Лунд. – Я была уверена, что мне почудилось; здесь никогда не открывают окна. А когда я заглянула в эту палату, то увидела, что шланг покачивается. – Понятно, – сказала Ди, начиная кое-что понимать. – А больше ничего необычного не заметили? – Абсолютно ничего. Кроме… – Кроме? – подхватила Ди, еще больше насторожившись. – Может быть, я просто не заметила раньше вечером. Наверное, это прилагалось к какому-нибудь букету, который уже выбросили, или к коробке конфет. Из-за этого явно не стоило будить охранника и дежурного врача. Ди молча смотрела на нее. Вся внимание. – Эх, – произнесла Лунд и снова прикрыла глаза. – Вот черт. Пойдемте со мной. Они отправились на пост. Ди посмотрела на часы на стене. 22:23. Лунд выдвинула ящик стола и порылась в самой глубине, под кучей бумаг. Достала какой-то предмет и, явно терзаемая угрызениями совести, протянула его Ди. Ди взяла его в руки. Это был маленький запечатанный конверт, в какие обычно кладут поздравительные открытки. 22 Пятница, 4 декабря, 22:23 Молли Блум держала в руках маленький запечатанный конверт, в какие обычно кладут поздравительные открытки. Бергер резко сел в кровати. Он не то чтобы уснул – его ноутбук так и должен был лежать на полу с множеством букв q в конце недописанного предложения, – просто теперь он окончательно проснулся. Она пришла из большой комнаты, где постелила себе на раскладном диване, одетая во что-то непонятное, домашнее, и сказала, протягивая конверт: – Это стояло на комоде у тебя дома. – И ты ждала шесть часов, прежде чем его показать, потому что..? – Потому что ты был занят этим Роджером Корнби из Гибралтара. Точнее, мы оба им занимались. А потом я забыла. – Ничего не забыла. Я рассказывал о конверте, найденном в домике на крыше в Тенсте, с цитатами из Джойса и Шекспира. Раз ты нашла точно такой же конверт у меня дома, ты должна была сразу же мне его показать. Значит, ты его утаила по каким-то особым причинам. – Так тебе его дать? – А он запечатан? – Да, заклеен, – подтвердила Блум. – Откроем? – Откроем, – Бергер внимательно посмотрел на нее. – Ты замерзла? – Там жутко холодно. И одеяла нормального нет. – А у меня тут двуспальная кровать, – заметил Бергер, обводя кровать приглашающим жестом. – Найдется и для тебя местечко. Она посмотрела на него. А он на нее. Ничего не произошло. Она указала на конверт в его руке и произнесла: – Давай, открывай. Бергер взглянул на конверт и отложил его. Потянулся к стоящему на полу компьютеру. Для этого ему пришлось наполовину вылезти из-под одеяла. – Только не говори, что ты спишь голым, – сказала Блум. – Я ничего не говорю, – отозвался Бергер. Потом стер все лишние q и перечитал все, что успел напечатать. Блум вздохнула и отправилась к другому концу кровати. Легла как можно дальше от Бергера. Когда она натянула на себя одеяло, оно почти полностью сползло с Сэма. Какое-то время они пытались перетянуть одеяло каждый на себя. Возможно, эта борьба больше походила на игру. – Давай сначала подведем итоги разговора с Гибралтаром, – произнес наконец Бергер. – Итак, наш слегка напуганный друг Роджер Корнби поведал нам, что зарегистрированная в Гибралтаре фирма Свена Юханссона Big Exit Ltd. управляется адвокатским бюро Pantoja & Puerta в Андалусии. На банковском счете Big Exit в банке Корнби PPB, с которого мы получили выписку, оказалось сорок тысяч евро – сумма большая, но не огромная. Если речь идет о реальных кровавых деньгах, значит у Big Exit Ltd. должен быть еще один счет, гораздо более солидный. – Или же он ждет поступлений, – предположила Блум. – Возможно, ему заплатят, только когда Али Пачачи будет выведен из игры. – Может быть, и так, – кивнул Бергер. – А второе имя? – спросила Блум, подползая ближе. – Юхан Свенссон с банком в Монако? – Понятия не имею, – ответил Бергер. – Тут нам еще копать и копать, но в данный момент, как мне кажется, решающие улики могут найтись у этого адвокатского бюро Pantoja & Puerta в Андалусии, в Испании. Остальное слишком очевидно, Карстен никогда так не открывался. – Значит, Big Exit? – Конечно, он может прокручивать деньги и через другие фирмы, как, например, та в Монако, названия которой я пока не знаю, но похоже, что речь идет о его финальном выходе и что все это как-то связано с Андалусией. Понятно, что раз он нанимает адвокатское бюро, значит, занимается, каким-то бизнесом. – А еще этот контракт, о котором ты говорил, – добавила Блум. – Пчелиный воск, который хуже пчелиного жала. Контракт, который лишает тебя свободы. Тут тоже попахивает бизнесом. И бизнесом не самым честным. – В Пуэрто-Банусе полно роскошных яхт. Но ты никогда не верила в это всерьез? – Это не тот Карстен, которого я знала. Конечно, он мог изменить стиль жизни, но если он по-прежнему теряет зрение, то речь скорее идет о недвижимости, какая-нибудь огромная вилла в лучшем месте с просторными солнечными террасами. Там он смог бы наслаждаться жизнью, даже ничего не видя, и уж во всяком случае не зависел бы от капитана и экипажа. – А какой он – Карстен, которого ты знаешь? – Прежде всего – цирковой акробат. Думаю, это из него ничем не выбить. В нем всегда было что-то наигранное, словно зрители находятся далеко, и, пробуя каждый новый трюк, ему приходится немного утрировать. То, что изначально привлекло и очаровало меня, оказалось со временем ужасно утомительным, потому что воспринималось как нечто неестественное. – Но он совершенно натуральный предатель, – перебил ее Бергер. – Настоящий крот внутри СЭПО. Твоего СЭПО, Молли. Как же так получилось? Блум покачала головой. – Не знаю, – произнесла она наконец. – Я не общалась с ним пятнадцать лет. Так что действительно ничего не знаю. – В любом случае, ты права – он явно переигрывает. Всеми способами привлекает к себе внимание, всячески подчеркивает свою связь с тобой, свое соперничество со мной, литературную игру, которую ведет с СЭПО, свою надвигающуюся слепоту и романтическое отношение к Андалусии. Он устроил целое представление с пчелами лишь для того, чтобы показать, как сильно он связан неким контрактом, который уже не отпустит его до конца жизни. А значит, он не остановится. Но есть ли хоть малейшие намеки на то, где он может находиться? Блум подползла еще ближе, протянула через грудь Бергера руку к тумбочке. Он вздохнул, кивнул, взял конверт. – Ну что, теперь займемся этим? – спросил он. – Что там внутри? А главное – кому это адресовано? – Как я поняла из твоего рассказа, первый конверт был адресован тебе лишь в течение нескольких секунд до выстрела, который мог стать для тебя смертельным. Значит, на самом деле послание было обращено не к тебе, а к Августу Стену, к СЭПО. Не к тебе, не ко мне, а к СЭПО. А этот конверт находился у тебя дома, а поскольку мы точно знаем, что там побывали парни из СЭПО, получается, что конверт подложили уже после, то есть совсем недавно. Очевидно, здесь прослеживается некая последовательность: предполагалось, что конверт в Тенсте найдут в первую очередь. А это, наверное, продолжение, с более подробной информацией, и оно также адресовано СЭПО. Я лежала в коме, тебя подстрелили; по мнению Карстена, мы двое выбыли из игры, а возможно, и из жизни. К чему тогда эта игра с конвертами? Может быть, мы слишком много о себе возомнили, а на самом деле эти конверты не связаны ни с тобой, ни со мной? – Неплохо рассуждаешь, – похвалил Бергер. Он надорвал конверт и засунул в него указательный палец. – Но что-то я сомневаюсь. – Открывай же, – сказала Блум. – Что бы там ни было, мы ничего не сможем сделать сейчас, ночью. Зато можем пока подумать. – Ты права, – согласился Бергер. Он вскрыл конверт и добавил: – Уверен, что это тебе. Вынул маленькую карточку и отчитался: – На одной стороне карточки ручкой нарисована тройка, обведенная в кружок. На обратной стороне очень мелко написано «…but I don’t know what kind of drawers he likes none I think didn’t he say yes and half the girls in Gibraltar never wore them either naked as God made them that Andalusian singing her Manola she didn’t make much secret of what she hadn’t…»[6] Глаза Молли Блум расширились. Она смотрела в окно, в ночную темноту. Бергер ждал. Наконец произнес: – Манола? – Что-то в этом такое, – произнесла Блум, погруженная в свои мысли. – Это из «Улисса»? – Да, из монолога Молли Блум. Манола – это, кажется, такая песня, музыкальное произведение, но тут, похоже, есть еще и сексуальный подтекст. – Думаю, все дело в общем впечатлении. Ведь раз «половина девушек Гибралтара ходит голыми», значит, «drawers» в данном контексте будет «нижнее белье», так ведь? О чем я, кстати, понятия не имел. И о ком идет речь? Этот «он» – Бойлан, любовник Молли Блум? Это ему нравится ходить голым, каким его создала природа? Ничего не надевать под брюки? – Впрочем, как и тебе, – засмеялась Блум. – Откуда ты знаешь? – криво усмехнулся Бергер. – Ладно, как ты думаешь, эта формулировка относится к Бойлану? – Думаю, да. Мне так помнится. Давно читала. Но есть тут еще кое-что. Какое-то смутное воспоминание. Не могу сейчас понять какое. – Возможно, тебе нужно выспаться? Утро вечера мудренее.