– Нет. Я довольно быстро поняла, что что-то не так. Когда я попыталась уйти, он сделал мне укол в вену. Очнулась я в камере. – Ты знаешь, где находилась эта камера? – В каком-то подвале. Я лежала, пристегнутая к матрасу. С такой вот штуковиной в руке. Аиша стукнула по капельнице с такой силой, что пакет с раствором чуть не упал ей на голову. – Как же меня достали эти капельницы! – крикнула она. – Прекрасно тебя понимаю, – сказала Блум, сильнее сжимая ее руку. – Но тут просто питательный раствор. До тех пор, пока ты не начнешь есть сама. Хочешь перекусить? Закончим этот разговор? Или, может, сделаем перерыв? Аиша покачала головой. – Нет, – произнесла она. – Я хочу продолжить. Мне необходимо выговориться. – Уверена? Тебе нельзя перенапрягаться. – А я хочу перенапрячься. Я хочу жить, черт возьми. Свободно делать, что мне нравится. Бергер и Блум неуверенно переглянулись. Конечно, Аишу внимательно осмотрел врач, причем не какой попало, но все-таки они имеют дело с пережившей сильнейшую травму жертвой похищения. Правильно ли они поступают? Возможно, ей нужна незамедлительная психическая и физическая медицинская помощь? С другой стороны, она неплохо держится. Судя по всему, Карстен обращался с ней гораздо лучше, чем Вильям. К тому же, ей самой явно не терпится поговорить, очевидно, она очень ждала настоящего разговора, возможности рассказать всю историю с начала и до конца. А им необходимо заставить ее думать, и возможно, если повезет, ее мысли наведут их на Карстена Бойлана и/или Али Пачачи. Поэтому взгляды, брошенные Бергером и Блум друг на друга, подтвердили: да, мы хотим продолжения. Мы готовы продолжить. – Ты свободна, Аиша, – сказала Блум. – Никто тебя здесь не обидит. – А ощущение такое, как будто меня похитили в третий раз. Бергер слегка наклонился вперед и сказал: – На самом деле все очень просто. Нам необходимо найти твоих папу и маму прежде, чем это сделает Карстен. Я тебе гарантирую, что ты не похищена. Мы находимся на острове в шхерах, этот остров принадлежит Полиции безопасности. Если хочешь, можешь гулять сколько угодно, когда немного окрепнешь. Сегодня прекрасный денек. Впервые за несколько недель выглянуло солнце. Аиша взглянула на него, глаза ее блестели. – Я с удовольствием погуляю, но сначала хочу рассказать. Бергер кивнул, улыбнулся и откинулся на спинку стула. Ему казалось, что прошла не одна неделя с тех пор, как он в последний раз улыбался. – Ты лежала, пристегнутая к матрасу в подвале, под капельницей, – напомнила Блум. – Да, – сказала Аиша. – Сначала я пыталась следить за временем. Камера была тесная, стены бетонные, новые на вид, с полной звукоизоляцией. Слабый свет, не понимаю, откуда он шел. Постоянно ощущение полудремы, мою одежду забрали, на мне была какая-то жуткая серая пижама. Пропитанный потом матрас, ведро в качестве туалета, капельница. Мерзкая еда. Через несколько дней мне удалось выдернуть катетер из руки. Вильям появился почти сразу, снова воткнул иглу, сказал, что если я не стану ее выдергивать, он не будет меня пристегивать. Шли дни, недели, он изменился до неузнаваемости; совсем не разговаривал, взгляд стал другим, одевался небрежно, даже запах изменился. – Тебе удавалось следить за временем? – Более или менее. По крайней мере, до тех пор, пока я не услышала хныканье. – Хныканье? – Откуда взять силы? – Что ты хочешь этим сказать, Аиша? – Как оставаться сильной, когда тебя бросают в ад в самый счастливый период твоей жизни? Я окончила девятый класс, передо мной были открыты все пути. А вместо этого – такое. Что мне было делать, черт возьми? – Необходимо постоянное движение, – неуверенно предположила Блум. – Поэтому я не могла позволить себе лежать пристегнутой. Поэтому мне пришлось подчиниться, не выдергивать катетер. В противном случае срабатывала своего рода тревожная кнопка. Мой дед сидел в Абу-Грейбе. – В Багдаде? В тюрьме? – Мама рассказывала. Это самое страшное, что можно себе представить. Перед смертью дедушка сказал две вещи. Первое: никогда не лежи без движения. Иначе зачахнешь. Поэтому я попыталась разработать для себя программу движений, которые можно выполнить с иглой в руке. Второе, что сказал дедушка: следи за временем. Но как можно следить за временем, если день ничем не отличается от ночи? – Даже не знаю… – Месячные! – воскликнула Аиша. – Что? – не поняла Блум. – Конечно, потом они прекратились. У меня уже бог знает сколько нет месячных. А тогда были. И я могла, по крайней мере, считать месяцы. К тому моменту, как я услышала хныканье, у меня прошло пять циклов. – Точно, – кивнула Блум. – Ну конечно же. А ты умная девушка, Аиша. – Потолок, а возможно и внешние стены не пропускали звуков. В отличие от внутренних стен. Наверное, там имелись еще камеры. Хныканье слышалось за стеной справа. Я приложила ухо к стене, прислушалась. Снова раздался приглушенный плач. Я крикнула. Один раз, два, три. Наконец послышался ответ. Теперь я была в подвале не одна. Аиша замолчала, погрузилась в свои мысли. Блум не торопила ее. Потом, через некоторое время, осторожно спросила: – Тебе ответили? – Да, – сказала Аиша с улыбкой. Улыбка постепенно перешла в гримасу. – Они погибли? Блум погладила ее по руке и отчетливо произнесла: – Никто не погиб, Аиша. Все выжили. Все семь девушек. Аиша посмотрела на нее. По щекам беззвучно текли слезы. Сдерживаемые на протяжении двух с половиной лет слезы рвались наружу. Время, которое невозможно вернуть, но которое можно наверстать. Бесконечно трогательное, можно сказать, красивое зрелище. Блум повернулась к Бергеру. Увидев, как он медленно закрывает глаза, она не смогла больше сдерживаться. Все происходящее вдруг навалилось на нее. На мгновение Молли Блум отбросила все маски. То, что произошло с ними в тот миг на маленьком затерянном острове в архипелаге, не назовешь иначе чем божьей милостью. Миг, когда исчезло все прогнившее, исчезла двойная игра, вся ложь и фальшь. Все растворилось. Как им хотелось, чтобы это мгновение длилось как можно дольше. В конце концов состояние зачарованности прервал голос Аиши: – Это же вы, да? Бергер открыл глаза. Увидел, как, незаметно вытирая слезы, открывает глаза Блум. Услышал, как она переспросила дрогнувшим голосом: – Мы? – Освободили их? Ведь правда, это были вы? – Это не так важно, – сказала Блум. – Главное, что они на свободе. И что все они живы. Аиша подпрыгнула так, что кровать затряслась. Резко села, облокотившись спиной о стену. – Вот черт, вы ведь спасли их! Вы понимаете, что вы настоящие герои! – крикнула она. Бергер громко рассмеялся. Ничего не мог с собой поделать. Видя, как жизнь постепенно наполняет худенькое тело девушки, он чувствовал, что и сам наполняется жизнью. Он, такой безжизненный. Блум косо посмотрела на него, но не могла скрыть улыбки. Выдернув катетер из руки, Аиша продолжала: – А теперь я хочу выйти осмотреть остров. Но сначала суп лаблаби. Тепси кебаб. Что-нибудь мясное. Боже, как же я соскучилась по хумусу! – Видя их удивленные лица, Аиша махнула рукой и сказала: – Только не говорите, что вы не приготовили ничего поесть! 29 Воскресенье, 6 декабря, 10:00 В один прекрасный день в конце девятнадцатого века у пробста Понтуса Перссона из Дальсланда родилась дочь. Девочку решено было крестить Хельгой. Окончив школу, Хельга переехала в Упсалу, чтобы получить педагогическое образование и стать учительницей домоводства. Она вышла замуж, взяла фамилию супруга – Седермарк – и, в возрасте тридцати лет, приобрела недвижимость на улице Карлавэген в Стокгольме. Там она открыла кондитерскую, которую назвала в честь своего родного городка в Дальсланде – Тэссе. Кондитерская «Тэссе» не просто находится там и по сей день – в ней сохранились первоначальные детали интерьера. Ди рассматривала элементы лепнины на потолке и керамическую плитку – выглядело аутентично. За отдельно стоящим столиком в глубине зала сидел оперативный начальник Полиции безопасности. Он был не один. Заметив Ди, Юнас Андерссон тут же поднялся. Он представил ее сидящей рядом с ним женщине, которой на вид можно было дать лет тридцать. – Комиссар Русенквист, это Санна Мальмберг. Ди с легким удивлением поздоровалась с молодой женщиной. Непонятно, какова ее роль. Пока никаких объяснений. Не успели они сесть, как Юнас Андерссон попросил: