— Случается, — задумчиво согласился господин Жерарден. — Раз мы уж заговорили о жемчуге, я хотел бы привести сравнение с устрицами. Гурманы терпеть не могут устриц. Это вовсе не означает, что устрицы плохи, или что гурманы вовсе не гурманы! Господин Жерарден взглядом требовал одобрения, на которое вряд ли смел надеяться. И господин Фонтен сказал: — Замечательно, когда чувствуешь понимание и поддержку. Итак, никакого жемчуга! И мы приходим к камню самому драгоценному из всех, тому, из которого изготовлены брошки — вы только что ими любовались, — тому, который желала бы иметь среди своих украшений каждая женщина благородного происхождения: бриллианту! Тут не существует никаких физических противопоказаний. Когда бриллиант украшает грудь женщины — это грудь королевы. Неважно, будет ли сверкать один бриллиант в виде кулона, или будет их множество — бриллиантовое ожерелье, струящееся по груди... Господин Фонтен произнес эти слова медленно, сопровождая их плавным скользящим жестом, напоминающим о переливающейся под солнцем прозрачной струе воды. Господин Жерарден вздохнул. В глазах его появился тревожный блеск желания. — Бриллиантовое ожерелье! — повторил он. — Я подарю ей бриллиантовое ожерелье! — С притворно равнодушным видом он спросил: — Это наверняка очень дорого? — Дорого лишь то, мсье, — рассудительно ответил ему любезный Фонтен, — что не стоит своей цены. Господин Бенои может вам подтвердить это, как подтвердит господин Мортимер, как подтвердят все наши клиенты. долгие годы связанные с нашей фирмой, — то, что куплено здесь, никогда не обесценится. Вы сами деловой человек, мсье. Следовательно, даже если вы до сих пор специально не интересовались нашей отраслью, вам наверняка известно о недавном крахе амстердамских ювелиров. Несчастье одних нередко способствует процветанию других. Благодаря этому краху мы смогли приобрести вещи неслыханной красоты, да еще на весьма выгодных условиях! — Господин Фонтен улыбнулся, вспомнив ловко провернутое дельце. — Мсье, — продолжал он, сделавшись вдруг серьезным и даже торжественным, — мы не прибегаем к ухищрениям современной рекламы и, сами знаете, вы нигде не увидите объявлений нашей фирмы. Мы в этом не нуждаемся. Все, за что я плачу, немедленно проверяется самыми строгими экспертами. Стоит ли говорить, что самым строгим из всех по-прежнему остается мой отец?.. Его тридцатипятилетний опыт ювелира обеспечил ему положение, которому, могу сказать это не без сыновней гордости, завидуют наиболее знаменитые из наших собратьев. «До чего же хорошо подвешен язык у этих ювелиров!» — подумал господин Бенои, с завистью глядя на Фонтена. Ну а господин Жерарден, тот и вовсе слушал с разинутым ртом, словно умоляя: «Говорите еще!» Однако пришло время приступить к делу. Юный Фонтен изящно поклонился и проговорил: — Извините, что я столь многословен, мсье. Я просто хотел обратить ваше внимание на то, что, намереваясь угодить строгим вкусам благородной дамы, я рассчитываю также, имея в виду ее пользу, предложить вам самое падежное помещение капиталов. Если вы предполагали вложить куда-то сто или пятьсот тысяч франков, то, осмелюсь выразить это с грубой прямотой, таким способом вы сможете надежно поместить свои деньги. Господин Жерарден спросил с заинтересованным видом: — И можно приобрести что-то приличное за сто тысяч франков? Господин Фонтен взглянул на него с одобрением. — Вижу, мсье, вы полностью в курсе дела. Конечно, можно приобрести что-нибудь приличное, даже, очень приличное! Но ничего необыкновенного. — Значит, следует, — с упрямым видом спросил господин Жерарден, — поднимать цену до пятисот тысяч франков? Ювелир сразу дал задний ход. — Да ни в коем случае! — воскликнул он. — Давайте-ка сейчас посмотрим некоторые наши образцы. Если я правильно понял, вы останавливаетесь на бриллиантовом ожерелье? В ответ господин Жерарден только кивнул. Принесли сначала одно, потом другое, потом третье ожерелье, переливавшиеся всеми огнями и выполненные с великолепным искусством. Но господин Жерарден уделил им мало внимания. Каждое из них словно вызывало у него желание увидеть что-то другое, следующую модель, а после третьего ожерелья он, казалось, даже забеспокоился. Ни господин Фонтен, ни господин Бенои не понимали причины этого волнения. Ювелир по-прежнему был красноречив, увлеченно объяснял оригинальность каждой предъявленной вещи. Но слушали его уже невнимательно, он заметил это, и на его удлиненном лице появилась растерянность. — Извините меня, — сказал наконец господин Жерарден, с тем упрямым видом, какой у него бывал, когда онн чего-то желал или не желал. — Бриллиантовое ожерелье, это ведь не просто колье из бриллиантов, тянущихся гуськом друг за дружкой? То, что вы мне показывали сейчас, очень красиво, очень, очень красиво, но, видите ли, эта дама наверняка предпочла бы что-нибудь менее сложное! Боюсь, что у такой фирмы, как ваша... — Совсем напротив! — вскричал господин Фонтен с сияющим видом. — И в самом деле, я должен был бы сразу понять, что вы желаете украшение без излишних фантазий, строгое, чистое — солидное украшение! Принесите-ка мне, — приказал он, — то бриллиантовое ожерелье в драгоценной оправе — вы ведь знаете? Еще бы они не знали! То была классическая модель, которую ныне никто не желал уже носить. Когда перед господином Жерарденом открыли футляр, он просто расцвел. — То самое? — спросил господин Фонтен. — Д-д-а-а, — выдохнул миллионер. После «современных» изделий, которые господин Бенои находил восхитительными, он несколько свысока отнесся к принесенному ожерелью. Но господин Фонтен отнюдь не проявлял высокомерия. Он-то знал цену пятидесяти одному камню, составлявшему его: почти все без дефектов, чистой воды и одинаковые по размеру, великолепно подобраны друг к дружке, образуя безукоризненный каскад. При своем сравнительно скромном виде этот ансамбль стоил дороже, чем три предыдущих колье, где с помощью всевозможных ухищрений скрывались многочисленные мелкие изъяны в камнях. Прибегая к различным техническим терминам, которых заслуживал столь разумный выбор, господин Фонтен сказал об этом господину Жерардену, одобрительно кивавшему головой. Он говорил о «плоскости», о «гранях», о «фальце», обращал внимание на то, что бриллиант в центре весит не меньше шести карат, он демонстрировал его высоту, его основание. «Чем более глубок камень, тем больше он переливается, играет на свету». Он отмечал размеры колье: сорок сантиметров, «обхват шеи, подчеркнуто скромно и в то же время нарядно», он достал ожерелье из футляра, чтобы продемонстрировать на самом себе, как оно будет смотреться, и проделал это так стремительно, что не показался смешным. Он предложил воспользоваться лупой, чтобы лучше разглядеть платиновую оправу, ее шатоны, ее сеточку... Следуя законам безупречной честности, он показал на некоторых бриллиантах черные точечки, почти невидимые невооруженным глазом. — Без них, — заметил он, — подобное ожерелье стоило бы больше миллиона! — А... с ними? — спросил господин Жерарден. Фонтен-сын изящно вскинул голову, спокойно одобряюще взглянул на него. — Двести пятьдесят. Он увидел, как у господина Жерардена задвигалось адамово яблоко, как расширились зрачки за стеклами пенсне. — Еще три месяца назад, — добавил Фонтен, — за вещь подобного качества мы потребовали бы триста. — Двести пятьдесят тысяч, — медленно повторил господин Жерарден. Однако он решился взять в руки ожерелье. Это являлось лучшим доказательством того, что он не сможет устоять перед соблазном. Голос господина Фонтена сделался еще более проникновенным, еще более убедительным. Короче, десять минут спустя дело сладилось. Было решено, что юный ювелир на следующий день в девять часов утра сам принесет драгоценную вещь господину Жерардену в его резиденцию на площади Согласия, где ему и будет уплачена вся сумма денег. — Итак, с завтрашнего дня я буду уже экс-миллионер! — прошептал господин Жерарден, направляясь в компании с господином Бенои к Вандомской площади. — Я прекрасно сознаю, что мои маленькие покупки на этой неделе уже несколько пощипали мой выигрыш. Но выложить сразу такую сумму... Господин Бенои ничего не ответил, поскольку был такого же мнения. В то же время он признавал, что подобный способ действий выдает натуру достаточно неординарную. «Вот никогда бы не поверил, — подумал он. — Воистину человек странное животное». Он решил запомнить это суждение, чтобы вместе с подробным рассказом о посещении ювелира предложить его вниманию господина Мортимера. Однако господин Жерарден продолжал развивать свою мысль: — В такой фирме, как фирма Фонтен, нечего и надеяться, что сможешь провернуть выгодное дельце, нет. Они слишком хорошо знают цену вещам! Но зато можешь быть уверен, что тебя не обворуют. А это, видите ли, имеет свои преимущества... — Совершенно справедливо, господин Жерарден, — ответил господин Бенои. — Очень справедливо. «И в самом деле, этот провинциал, — сказал он самому себе, — потрясающий тип». На следующий день, с восьми часов утра, господин Жерарден уже хлопотал в своей гостиной вокруг двух чемоданов. От помощи горничной он отказался, предпочитая сам уложить свои костюмы, свое белье, это неоспоримое свидетельство его нового положения. Все его поведение говорило о том, что он доволен и счастлив. Если бы господин Бенои, стоя в коридоре, приник глазом к замочной скважине (никогда ни за что нельзя поручиться), он догадался бы, что господин Жерарден уже предвкушает свой приезд в Ниццу, видит себя прогуливающимся по Английскому бульвару, такому, каким он изображен на цветных открытках, и главное — главное! — склоняющимся над гордым аристократическим затылком, пытаясь с трогательной неловкостью застегнуть маленькую защелку бриллиантового ожерелья. В девять часов раздался телефонный звонок. Господин Жерарден поспешил в спальню. — У телефона господин Фонтен, — объявила телефонистка. — Великолепно! Спустя пять минут он уже встречал с улыбкой, дерзнувшей быть дружеской, воплощение элегантности в лице господина Фонтена. — Оно у вас с собой? — спросил господин Жерарден. Молодой человек вытащил из внутреннего кармана длинный кожаный футляр. Открыл его, и сверкание камней ликующей радугой озарило гостиную. Господин Жерарден, поправив пенсне, наклонился над футляром. — Знаете, — прошептал он с глубоким убеждением, — это и вправду на редкость прекрасная вещь! Господин Фонтен, который готовился произнести те же самые слова, не стал ничего говорить. Он с очаровательной непринужденностью опустился на стул, который ему предложили. Господин Жерарден закрыл футляр и положил его на стол. — Ну вот я и готов покинуть Париж, — прошептал он, любовно поглаживая один из чемоданов. — Да, все имеет конец... — Он поднял к потолку восторженный взгляд. — Завершается начало моего волшебного сна. — Он стал задумчиво грызть ноготь, потом вдруг снова принял озабоченный вид. — Но не будем терять времени! Жерарден вернулся в спальню, и господин Фонтен услышал, как он говорил по телефону: — Алло, мадемуазель? Да, мадемуазель. Я хотел бы уплатить по счету. И потом я хотел бы, если его это не затруднит, чтобы господин директор поднялся ко мне в номер... — Он понизил голос. — С той вещью... Нет, нет, с той вещью... с чемоданчиком. Да, именно так. Благодарю вас, мадемуазель. Он вернулся к господину Фонтену. — Одну минуточку, подождите, пожалуйста, я сейчас рассчитаюсь с вами наличными. — О! — с равнодушным видом произнес молодой человек. — Достаточно было бы просто выписать чек. Господин Жерарден энергично тряхнул головой, нахмурил брови. — Чек! Вы говорите так из любезности! Но подумайте сами. Я уезжаю. Не оставляю никаких следов. Предположим, я даю вам чек, а на счету у меня нет денег. Как тогда? Он замер с раскрытым ртом, словно желал сказать: «Что вы можете на это ответить?» Господин Фонтен улыбнулся. — Это верно, нам не всегда нравится такой способ расплачиваться за покупку. Но с человеком вроде вас, господин Жерарден... — Хм, хм, хм... Ну неважно! Впрочем, — смиренно добавил Жерарден, — у меня и чековой книжки-то нет. В дверь постучали. Метрдотель принес счет. Вслед за ним появился господин Мортимер в сопровождении старшего кассира, который нес в руках драгоценный чемоданчик. Подошел носильщик в полосатом жилете. — Мне выносить чемоданы? — Минуточку! — закричал возмущенный господин Жерарден. И тотчас же улыбнулся господину Мортимеру, извиняясь за эту вспышку. — Нам необходимо, чтобы нас не беспокоили, не так ли? Пришло время окончательно уладить наши дела... Директор грозно взглянул на носильщика, и тот мгновенно улетучился. Подняв крышку чемоданчика, господин Жерарден принялся пересчитывать деньги. Прошло полчаса, и следует оценить терпение господина Мортимера, ювелира и старшего кассира. Наконец господин Жерарден с удивленным видом поднял голову. — Но, — сказал он, — тут ведь вся сумма целиком? А как же те деньги, которые я брал в конторе со дня моего приезда? — Эти суммы занесены в счет, господин Жерарден, — заявил старший кассир. — Вот, смотрите: «13-го — 1000 франков. 15-го — 3000 франков...» — Всего, — прочел господин Жерарден, — 12 500. Совершенно точно! — Сами понимаете, господин Жерарден, — рассудительно и в то же время доброжелательно сказал господин Мортимер, — не станем же мы при каждой вашей просьбе рыться в вашем чемодане ради таких смехотворных сумм! — Само собой, — смущенно проговорил господин Жерарден. Он взглянул на господина Фонтена. — Великолепное заведение, мсье! Я в этом не сомневался. Великолепное заведение... В день своего прибытия господин Жерарден тщательно спрятал расписку, полученную в отеле, в довольно жалкое портмоне. А сегодня он достал ее из красивого бумажника черной кожи. С легким поклоном он передал расписку господину Мортимеру. — Теперь, — сказал он Фонтену-сыну, — уладим наши дела!