— Асие бита́, — сказала тихонько Валя, вдруг вспомнив, как обращались к старшим в татарской части города, — соглашайтесь, пожалуйста! Пока опять не перессорились… Асие поднялась, ухватившись за Валину руку, выпрямилась, аккуратно поправила платок и церемонно по-татарски поклонилась. Странно выглядел этот поклон в грязном, душном, переполненном телячьем вагоне, но именно он вдруг успокоил, снял часть напряжения, витавшего в воздухе. — Тогда складывайте продукты в чемодан, а воду, у кого есть, рядом, — громко сказала Марьяна. Асие села возле чемодана и стала разбирать продукты: эти хранятся подольше, эти съесть в первую очередь. Шевеля губами, Асие считала обитателей вагона и натруженными узловатыми пальцами аккуратно делила сегодняшнюю часть провизии, стараясь, чтобы порции были равными. Тем временем парни выломали доску в своём углу вагона и слегка расширили ту щель, что была в другом конце. Постепенно народ разместился, разделившись, как предлагала Марьяна, на мужскую и женскую стороны. Еда и вода достались всем понемногу, остальное было закрыто в чемодан, и на нём для Асие устроили подушку из Марьяниной кофты. Тем временем спустилась южная ночь, крыша вагона слегка остыла, и стало не так жарко. Валя утомлённо подрёмывала, прислонившись к жёсткой шершавой стене. Вагон трясло, лечь было негде, и люди пытались заснуть сидя. Тревожная дрёма эта не походила на нормальный сон, но всё же давала что-то вроде отдыха после тяжкого и нервного дня. На рассвете поезд дёрнулся и остановился. Через минуту резкий стук открываемых дверей разбудил и тех, кто не проснулся от остановки. — Шнелль! Шнелль! Тоалеттен! Фюнф минутен! — кричали солдаты, показывая, что нужно вылезать из вагонов. — Пять минут нам дают на туалет! — крикнул кто-то из парней тем, кто ещё не понял, в чём дело. Люди неловко выпрыгивали из вагонов, не успев проснуться как следует, разминая затёкшие ноги, руки, спины. В серых сумерках стали оглядываться: какие туалеты, где? — Шнелль! Шнелль! — торопили конвоиры. — Вы должны быстро сделать туалет на месте и грузиться обратно! — прокричал невесть откуда взявшийся переводчик, маленький, плюгавый, явно из русских. — Тогда вам дадут еду! — Что, вот прямо так? Все вместе? — спросил кто-то из девушек. — Кому надо, тот и так обойдётся! Несколько девушек возмутились: — Пусть нам хотя бы разрешат по разные стороны состава разойтись! Нельзя же так! — Не разрешено! — заявил переводчик. — У вас осталось три минуты! Поднялся крик. Девушки плакали от стыда и унижения, парни ругались, все старались отвернуться друг от друга, но деваться было некуда: дырки в вагонах были ничуть не лучшим вариантом. Валя с ужасом смотрела на всё это, не понимая, как быть, что делать. Ей казалось невозможным вот так смириться с этим диким туалетом на виду у всех, но и терпеть было невмоготу. Она стояла со слезами на глазах… — Вот что, девочка, — сказала ей Нина, помогая своей Маринке аккуратно надеть штанишки, — нет здесь мужчин и женщин. Одна беда есть, общая на всех. И это не самое большое испытание. У нас впереди много чего ещё. Это их способ нас унизить. Просто не думай об этом, будто и не ты здесь. Главное не в этом, главное — в душе не оскотиниться, не грызться со своими. Вот это страшно. А солдаты вдруг развеселились: они кричали что-то друг другу, показывали пальцами, один достал фотоаппарат… — Сволочи! — Какой-то парень не выдержал и кинулся на фотографирующего солдата. Выстрел… парень неловко упал в траву, голова его неестественно завернулась… тихое «ах» пронеслось над насыпью. — Russische Schweine! In die Waggons![63] — закричали солдаты, прикладами загоняя людей в вагоны. Где-то в начале состава раздалась короткая автоматная очередь, крик, ещё одна… — Не иначе убегал кто-то, — услышала Валя негромкий женский голос. Вдоль насыпи шли солдаты с мешками, выдавая по несколько буханок хлеба конвоирам: — Фюр фир! Für vier! — крикнул один из них, забрасывая в вагон буханку. — На четверых! — крикнул переводчик. — На четверых одну! Люди, успевшие и не успевшие забраться в вагоны, кинулись ловить буханки, мешали друг другу, сталкивались, роняли хлеб на землю и на грязный пол… У дверей образовалась небольшая свалка, а немецкие солдаты с интересом смотрели на эту картину. — Стойте, товарищи! — крикнул Костас. — Так мы без еды останемся! — А ну всем тихо! — гаркнула Марьяна. — Быстро собираем все буханки и считаем. Нас сорок три человека! Сколько должно быть? — Одиннадцать! — ответили ей. — Считай, Костя! Тем временем солдаты загнали людей в вагоны и встали навытяжку перед подошедшим офицером. Офицер посмотрел на лежащего у насыпи убитого парня и что-то резко спросил. Оправдывающимся голосом ему ответил один из конвоиров. Офицер грубо выговаривал что-то солдатам. В вагоне затихли. — Что? Что там происходит? — спрашивали из глубины. — Тихо! — шикнули парни от дверей. — Не шумите! — Я не всё понял… — Один из ребят вслушивался в немецкую речь. — Он говорит «товар должен быть целым»… кормить… туалет… вода на следующей станции, два ведра на вагон… про каких-то гиен… — Гигиену… — подсказал Костас. — Требует, чтобы в вагонах было чисто. — Товар! — ахнул кто-то из девушек. — Это мы — товар?! Длинный крик команды донёсся от другого вагона. Солдаты бросились закрывать двери, через несколько минут поезд дёрнулся и стал набирать скорость. «Вот, значит, как, — думала Валя, сидя на полу и натягивая на колени юбку. — Товар, значит… Это нас продавать, что ли, станут?» — Интересно, где мы едем? — спросил кто-то из парней. — Какая тебе разница, Андрюх? — ответили ему. — Да так… — неопределённо отозвался тот. — Посмотреть бы надо. А кто видел, в каком мы вагоне примерно? — С конца третий, — ответила Валя. — Я видела. А сколько всего, кто его знает… длинный состав. — Сутки уже едем. Знать бы куда. — Куда-куда… в Германию… на запад, стало быть. — Серёга, сутки на запад… это мы где примерно? Давай прикинем. Негромкие голоса парней звучали деловито, и это было странно. Вале казалось, что после всего пережитого на остановке большинство людей в вагоне поникли и тихо переживали собственное отчаяние, унижение, ужас. Девушка с толстой косой, бледная почти до серого, сидела, прислонившись к стене, и не реагировала ни на что. Асие предложила ей воды. Девушка не ответила. Придвинулась к ней поближе Наташа — старшеклассница, которую Валя не раз видела в школе, — взяла подругу за руку. Пальцы безжизненно поместились в Наташиной ладони, даже не пошевелившись. — Верочка, Вера… — Наташа всматривалась в лицо подруги, ища в нём хоть какую-то искру жизни. — Вера! Посмотри на меня. Ну Верочка!! Наташа обняла её, стала покачивать тихонько, как маленького ребёнка. Вера не реагировала. — Сиди с ней, Наташка, разговаривай, разговаривай… отойдёт постепенно, — сказала одна из женщин. — Что с нею? — шёпотом спросила Валя соседку. — Тот парень, которого убили на остановке, — жених её. Они ждали, пока им по восемнадцать исполнится, чтобы расписаться. Хотели и на фронт вместе уходить. Они же из медучилища оба. А когда ему принесли повестку на Германию, она с ним пошла, сказала «вместе поедем». После утренней остановки день шёл как и предыдущий. Равномерная качка, стук колёс… кто дремлет, кто думает о своём, кто разговаривает. К вечеру Валино внимание привлекла тихая возня на мужской стороне, но что там происходит, было непонятно. Занятая своими горькими мыслями, Валя лишь краем сознания отметила, что на половине парней что-то не так. Асие, увидев, что солнце стало садиться, начала раздавать вечернюю порцию еды и воды из общих запасов. Она делала это тщательно, не спеша… Одна из женщин не выдержала. — Ты нарочно время тянешь! — воскликнула она. — Чтобы стемнело и стало не видно, как ты делишь. Знаем мы вас, хитрых татар… Асие выпрямилась, насколько позволяла затёкшая спина. — Сама дели, — спокойно сказала она. — Меня не считай. Из твоих рук не возьму. Не я придумала, люди выбирали. Не веришь — сама дели. — Вы не правы, — обратился к женщине Костас. — Вы что же так огульно обвиняете? Весь вагон выбрал Асие и нас с Марьяной, и вы ведь тоже не возражали. Вагон зашумел. Кто-то кричал, что всё равно, кому ни дай делить, будут мухлевать, кто-то кричал, что Асие выбрали, потому что она всем известна своей аккуратностью. — Так! — перекрыл общий крик сильный Марьянин голос. — Люди, вы чего опять бузите?! Не стыдно? Как самим вызваться дело делать, так все молчали, а как других обвинять — так все первые! Вы что, хотите, чтобы фрицы увидели, как мы грызёмся за кусок хлеба?! А потом они скажут «руссиш швайн» и будут правы? Слушая резкую отповедь Марьяны, затихли даже самые недовольные.