— Это же вы с Лизхен меня научили — забыл? — улыбнулась Валя в ответ. — Здорово! — казалось, Басти гордится её успехами. И вдруг он повернулся к сестрёнке. — Только ты не рассказывай своей Камилле, что Вальхен с нами всё празднует. Помнишь, что папа говорил? Если будем болтать — её у нас заберут и всем будет плохо. Лизхен метнула на брата гневный взгляд. — Я теперь люблю Вальхен, и я не болтушка! — Болтушка-болтушка, знаем мы… — Басти! Не дразни сестру, — строго сказала мать. — Она уже большая девочка и не будет болтать. Правда, Лизе? — Правда, — уверила девочка. — Я уже большая. Вальхен, ты же от нас не уйдёшь, правда? — Не уйдёт, если мы будем очень осторожны, Лиз! — добавил Тиль, и Лизхен старательно закивала. — Вообще-то детям уже пора спать, — напомнила Марта. — Завтра, как только станет светло, все идут с папой и Тилем перевозить с луга сено. Конечно, сейчас светает не так рано, как летом, но всё равно долго спать не дам. Так что умываться и по кроватям! С Новым годом! Дети послушно вылезли из-за стола, а Марта взялась собирать посуду. — Тётя Марта, я сделаю. Вас же дети ждать будут. — Валя улыбнулась — как без сказки в Новый год? Тиль вызвался помочь, и они управились с уборкой очень быстро. На следующее утро после завтрака, с шутками и смехом, все оделись по-рабочему и направились к телеге, на которой хозяин уже закрепил высокие решётчатые боковины, чтобы не высыпалось сено. В этот «экипаж» была впряжена крепкая приземистая лошадка. Клаус уже сложил в повозку вилы, грабли, кусок брезента, а Валя поставила корзинку с едой — возвращаться домой на обед будет некогда. До дальнего луга было чуть больше двух километров, и обычно дети легко проходили это расстояние пешком. Но если едет полупустая упряжка — как же не прокатиться? Все радостно забрались в неё через низкий задний бортик и уютно устроились, предвкушая весёлую поездку. В усадьбе осталась только Марта, занятая домашними делами. Валя выросла в тёплом южном городе у моря, и её не удивляла бесснежная зима Центральной Германии и то, что в январе нужно работать на лугу или на пастбище. По пути Клаус объяснил, что им предстоит как следует разворошить два больших очень плотных стога — сено слежалось за месяцы — и перевезти на сеновал во дворе. Им с Тильманом вдвоём не управиться с этим до темноты. Работы и правда оказалось много. Клаус и Тильман вилами разваливали стог, а Валя с детьми разбирали и ворошили сено граблями. У малышей грабли были поменьше — не такие, как у Вали, но и с ними дети работали по-настоящему. Когда всё сено было разбросано пышным слоем и немного проветрилось, ребята принялись сгребать его в кучи, которые Клаус подхватывал на вилы. Он забрасывал сено в телегу, а Тиль утаптывал, чтобы больше поместилось. — Я тоже хочу Тилю помогать! — вдруг заявила Лизхен. — Ишь какой хитрый — самую лёгкую работу взял! — Не думаю, что это лёгкая работа, Лиз, — сказала Валя. — Ну иди, — откликнулся с телеги Тиль, — посмотрим, на сколько тебя хватит! Девочка радостно бросила грабли и уцепилась за руку брата, чтобы забраться. — Давай-давай, прыгай сильнее! — командовал Тиль сестрёнке. — Ты же лёгкая. Будешь просто наступать — ничего не утрамбуешь! Лизхен запросилась на землю уже минут через десять. — Я устала! Давайте я внизу буду работать! — Ты же говорила — лёгкая работа, — подначил отец. — Прыгать в телеге неудобно! И ходить по сену трудно — оно неровное! Клаус подал дочери руку — помочь спуститься, но не преминул заметить: — Вот видишь, сто ударов по чужой спине — ерунда![105] Какие такие удары? — машинально подумала про себя Валя… непонятно… через мгновение догадалась: поговорка какая-то. И вдруг вспомнила любимое бабушкино: «За чужой щекой-то зуб не болит», и ещё: «Чужая работа — невеликая забота». Точно — это про то же самое! Лизхен спустилась и села передохнуть, прислонившись к колесу, однако через некоторое время отец напомнил ей, что все остальные работают. Пришлось и девочке браться за свои грабли. Валя про себя поразилась: такая маленькая, а как Клаус с ней строго. Наконец сено было уложено в телегу, укрыто брезентом, и Тиль с отцом отправились в усадьбу. Валя осталась с детьми. Клаус велел всем троим поесть и отдохнуть. Они разгрузят телегу и вернутся, чтобы приняться за второй стог. Ребята устроились на большой столовой клеёнке, которую Марта дала, чтобы не сидели на сырой земле, и разобрали продукты из корзинки. Там оказались пять кусков хлеба, пять крутых яиц, с дюжину варёных картофелин, небольшое кольцо домашней колбасы, баночка с солью и бутылка воды. — Колбаса! — в два голоса завопили дети. Валя улыбнулась бурной детской радости. Даже в этой вполне благополучной сельской жизни они далеко не каждый день видели мясо. Конечно, это был вовсе не голод, но радость от того, что лишний раз в неделю им дали колбасы, была у ребят неподдельной. Частенько мясо или колбаса доставались только Клаусу и Тилю. Валя первое время очень удивлялась про себя: как это так — лучшее не детям? А потом поняла: детей приучали к мысли, что, если у главных работников не будет сил для тяжёлого труда, — не будет еды у остальных. С острым чувством вины Валя поймала себя на этих размышлениях о колбасе, которой мало достаётся детям. В её стране, даже в их городе, где не было боёв, люди голодали, радовались любой добытой картофелине, делили друг с другом последний стакан пшена или перловки, а слухи, которые тогда доходили о блокаде Ленинграда, где голод становился всё страшнее, ужасали. А она тут сокрушается, что детям, видите ли, колбасы не хватает. Злые слёзы выступили на глазах. Валя отвернулась и вытерла их ладонью. Сидящие рядом ребятишки не виноваты в этом, напомнила она себе. Сейчас уставшие и голодные дети с нетерпением ждали, пока Валя разделит продукты, оставив порции побольше Тилю и Клаусу. Лизхен схватила кусок хлеба и яйцо, озадаченно посмотрела на занятые руки — как теперь скорлупу снять? Валя улыбнулась. — Лиз, положи хлеб, он никуда не денется, почисти яйцо и давай мне скорлупу. — Зачем? — Как зачем? Чтобы не мусорить тут. — А мы всегда крошим скорлупу и бросаем на землю, — сказал Басти. — Это полезная еда птичкам, папа говорит. — Спасибо, дружок, я не знала. Я же в городе выросла. Тем временем Басти аккуратно очистил яйцо и уплетал его, нетерпеливо поглядывая на Валю: когда же она даст ему колбасы и картошки? Во время еды малыши успели отдохнуть, и неугомонная Лизхен отправилась исследовать другие стога, один из которых им предстояло разбирать. Валя прикрыла корзинку с едой для Клауса и Тиля и откинулась на траву, подложив стёганый жакет, перешитый для неё Мартой. Конечно, надо быть осторожнее — на земле холодно, но так хотелось расслабить уставшую спину. Отчаянный крик Лизхен заставил вскочить и Валю, и Себастьяна. Валя огляделась. Девочки видно не было. — Басти, беги к тому стогу, а я к этому! Она, кажется, одним махом пролетела расстояние до стога и обежала вокруг. Лизхен сидела на траве и горько рыдала. Из распоротого колена текла кровь, дырка на чулке явно показывала, что нога чем-то проколота. — Что случилось?! — Зацепила, — рыдала девочка, — а они упали… — Она показала на лежащие рядом вилы. — И я… упала… Валя взглянула на рану, из которой кровь шла уже пузырями, и у неё потемнело в глазах. Заревел и подбежавший на голоса Басти. Валя очнулась. Пугаться будешь потом, сказала она себе и повернулась к мальчику. — Басти, не плачь, это страшно выглядит, но совсем не смертельно. — Она старалась, чтобы голос звучал твёрдо и ровно. — Послушай меня. Ты будущий врач, и мне сейчас без твоей помощи не справиться. Ты же сможешь мне помочь? Всё ещё плача, Басти кивнул. — Принеси, пожалуйста, мой жакет — вон лежит. Валя помогла Лизхен прислониться к стогу и взяла пояс от жакета. — Вот смотри. Надо перетянуть ей ногу выше раны, чтобы кровь остановить. Помоги мне — приподними и придержи ей ножку. Вот так… молодец… спасибо. Видишь, Лиз, всё в порядке — мы справимся! Кровь сейчас остановится. — Почему она так сильно льётся? — дрожащим голосом спросил Басти. Валя не знала, что это на самом деле означает, но постаралась, чтобы голос её звучал очень уверенно. — Это хорошо, что крови много. Организм так промывает рану. Чтобы как можно меньше грязи в неё попало, понимаешь? — Валя была так сосредоточена, что нужные немецкие слова будто приходили сами, она даже ни разу не запнулась, — Лизхен, ты тоже понимаешь? Это не страшно, это — хорошо. Вся грязь с кровью вытекла, чтобы инфекция не попала, а теперь мы перетянули ногу, и кровь остановится. Лизхен прислушивалась к ровному Валиному голосу и плакала уже тише. — А теперь, Басти, пожалуйста, сделай ещё очень важное. Я понесу Лиз, а ты иди вперёд побыстрее и предупреди взрослых. Я ведь буду медленно идти. Может, они навстречу выйдут. Басти кивнул и что есть силы помчался к дому. Валя шла и говорила малышке какие-то ничего не значащие слова, спрашивала, знает ли она какого-нибудь доктора в округе и что будет делать дома, пока заживает нога… Лиз была тяжёлая, нести её приходилось, подхватив под коленки и плечи, чтобы лишний раз не сделать больно, поэтому двигались они и впрямь медленно. Вдруг Валя оступилась и чуть не упала вместе с девочкой. Успела поставить её на ноги и ухватиться за ограду пастбища, вдоль которого они шли. Лизхен взвыла, возможно, не столько от боли, сколько от неожиданности, а Валя с ужасом обнаружила, что зацепилась за толстый жёсткий корень кустарника у дорожки и подошва её туфли просит каши. Только этого не хватало! Ну как теперь идти?! Того и гляди шлёпнешься. Да и перед Мартой неловко. Летом она отдала Вале и свои босоножки, и эти закрытые туфли… И вот Валя не уберегла их, а ведь новые взять негде. Сейчас думать было некогда. Она сняла туфли, засунула их в карманы жакета и взяла девочку на руки. — Не плачь, Лизхен! Смотри, сколько мы уже прошли! Немного осталось. Она говорила и говорила что-то, отвлекая девочку, а про себя понимала, что ушли они совсем ещё недалеко и неизвестно, добрался ли уже Себастьян до дома, не разминулся ли с отцом и Тилем и скоро ли их кто-то встретит… Валя не чувствовала ни холода от подмёрзшей земли, ни мокрых чулок — лишь тяжесть маленького тела, дрожащие руки, обнимавшие её изо всех сил, и усталые горькие всхлипы Лизхен. И лишь одно было сейчас важно: утешить и донести до дома. Казалось, прошли часы с тех пор, как убежал Басти и Валя с Лизхен отправились в путь. Наконец послышался стук копыт и поскрипывание колёс. Не дожидаясь, пока лошадь остановится, с телеги соскочил Тиль.