— Валюшка! Ты как здесь? Откуда? — Я с хозяином приехала. Он разрешил вас повидать, пока сам у ворот с охраной разговаривает. — И как хозяин? — Очень хороший. И он, и его жена, и дети. Я там как член семьи. Они все очень много работают, прямо с утра до вечера. Но я — как все. Даже «OST» не ношу — Клаус говорит, что в их доме не хотят этого видеть. — Ого! — поразилась Марьяна. — И не боятся? — Ну для них, конечно, это опасно, но они приучают малышей не болтать, а когда посторонние приходят или я за пределы хозяйства выхожу, то надеваю эту тряпку и стараюсь вести себя как прислуга. Вот у тёти Марты был день рождения осенью — я сама сказала ей, что к гостям выходить не стану, только на кухне буду. Я же не хочу, чтобы у них проблемы были… — Валя вдруг оборвала фразу на полуслове и хлопнула себя по лбу. — Ой, девочки, не это главное! Клаус вчера радио слушал! Такие новости! Наши под Сталинградом разгромили немцев! Сам Геббельс, министр пропаганды, по радио выступал. Объявил, что целая армия… как его… Пулюса, кажется… нет, Паулюса, героически погибла, но Германия, мол, не побеждена… по всей стране траур на три дня. С сегодняшнего. А потом вдруг какой-то другой голос влез в паузу передачи и говорит: не верьте, армия Паулюса сдалась в плен, Сталинград освобождён, и наши движутся на запад! — Ура! — завопила Наташа. Марьяна дёрнула её за рукав, и девушка, испугавшись, закрыла себе рот ладонью. — Ура? Что — ура? — переспросил один из парней, которые, оказывается, всё ещё стояли рядом. — Что Сталинград? — спросил другой. — Ой, Зденек, Томаш, гутен таг! — смутилась и вспыхнула Наташа, будто только что их увидела. — Валь, это чехи из соседнего лагеря. Они хорошие, не бойся. — Наши освободили Сталинград, — объяснила Валя по-немецки. — Вы понимаете? Высокий, который, как Валя поняла, отреагировал на имя Зденек, кивнул и объяснил товарищу по-чешски, что рассказывает Валя. — Не просто освободили, — добавила Валя, — а разгромили целую армию и взяли в плен много тысяч солдат и даже фельдмаршала. В Германии траур объявили. — Ах вот почему вчера и сегодня анвайзеры все такие странные… — задумчиво сказала Марьяна. — Значит, вчера уже узнали. Прямо сами не свои все были. Кто злой сверх меры, кто прямо как в воду опущенный. — Ага. А сегодня главный в охране, такой пожилой немец, выходнушкам даже разрешил гулять уйти. — Кому разрешил? — не поняла Валя. — Ну, тем бригадам, у кого сегодня выходной. И сказал странное: у вас, мол, сегодня праздник. А мы и не поняли, что за праздник такой. — Валь, а что ты такое сказала: кто-то вклинивается в радиопередачи… — вспомнила Марьяна. — Он называет себя «человек из народа», и Клаус говорит, что его пока не могут вычислить, что за него даже награда назначена. А он в любую паузу в передаче вклинивается и сообщает правду о Восточном фронте. Клаус думает, что это из наших. Ах да, вот что. — Валя вспомнила ещё важное. — Я спрашивала хозяйку, нельзя ли кого-то из вас брать к нам на выходные. Ну, как нас этот Хоффман забирал, помнишь? Совсем не работать нельзя, хотя и соседей рядом нету — кто бы увидел… Ну, просто в этой семье все работают всё время. Даже дети. Но они иногда нанимают помощников, когда очень много работы, и платят хорошо. Или деньгами, или продуктами. — Мы бы пришли, да, Марьяш? — сказала Наташа. — Нам деньги не нужны, а вот продукты — это да. Знаешь, мы тут приспособились, если кто что добыл, варить в бараке еду. Хоть они и запирают кухню, когда Эрна уходит. — Как?! — На печке. Эрна нам потихоньку отдаёт мелкий лом от брикетов, чтобы легко было спрятать. Девчонки осенью наловчились яблоки воровать и картошку с морковью. А мы в тазу варим. Получается. Даже яблоки сварили и потом за завтраком на хлеб мазали. А Эрна делает вид, что не видит. Она хорошая, только очень испуганная. — А анвайзерки что же? — спросила Валя. — Ой, ты же не знаешь. Анвайзерок сменили и охрану. Волчиху перевели куда-то. Из старых остались Герда и Эрна. А новые все немолодые и, знаешь, — не сильно вредные. Будто жалеют нас. Мы же вечером варим. А они уходят в свою дежурку и вроде не видят. Бараки только на ночь запирают снаружи, как и раньше. А так — нет, не такие уже вредные. — Погоди, Наташ, не трещи, — остановила Марьяна. — Валь, если твой бауэр и правда захочет кого-то из нас взять, как мы узнаем, что это он? Мы ж его не помним. А он нас и не видел. Валя задумалась. — Мне всё равно пора идти. Вы подойдите к воротам, а я спрошу у него что-то, вот и увидите. И если получится, я вас ему покажу. Валя двинулась вдоль ограды, а Марьяна и Наташа направились через лагерь к воротам. — Наташа, — окликнул её высокий парень, — ты можешь выйти? Наташа покраснела и кивнула. — Můžeš zavolat Ulyanu? — добавил его приятель, которого Наташа называла Томаш. Наташа не знала чешского, но догадалась и тоже кивнула Томашу — Ульяну она позовёт. У ворот Клаус всё ещё разговаривал с охранниками. Валя подошла к нему. — Стой здесь, мы сейчас поедем назад, — сказал хозяин и, обернувшись к главному охраннику, спросил: — А что это у вас собаки вдоль ограды бегают? Непорядок. Это же не ваши? Значит, бездомные? — Он указал в сторону, противоположную той, откуда пришла Валя. Главный кивнул солдату: — Быстро проверь, что там такое. Солдат отдал честь и убежал проверять. Старший подмигнул Клаусу. — Девушек отпустить? Или что? — Передать разреши вот это… и погулять отпусти — вон кавалеры ждут. Охранник кивнул. Клаус протянул Марьяне, которая стояла у ворот рядом с Наташей и незнакомой Вале девушкой, небольшую холщовую сумку, что держал в руках. Марьяна взяла и ойкнула от неожиданности — сумка оказалась тяжелее, чем она думала. Клаус благодарно кивнул охраннику, попрощался с ним за руку, и Вале показалось, что из ладони в ладонь что-то перешло. Тот заулыбался и махнул девушкам — мол, выходите. Марьяна жестом, прижав руку к груди, поблагодарила Клауса, помахала Вале и унесла сумку в барак. Валя вслед за хозяином направилась к повозке. — Увидел я твоих девочек, — сказал Клаус по пути. — Буду брать их как помощниц, хотя бы иногда. — Дядя Клаус, а что это вы им передали? — Марта собрала. Каша из гороха с салом, две банки — большие, по два литра. Хлеб и джем из яблок. На всех не хватит, конечно, ну хоть сколько-то. — О! Спасибо! Не знаю, какой там сейчас народ… Раньше, пока нас не… продали, у нас хорошая комната была — все друг другу помогали. Нас двадцать четыре было. Ну, наверное, поделят на всех. В лагере-то всем плохо. Окна Клаус сдержал своё слово и теперь два-три раза в месяц ездил в лагерь, чтобы забрать в усадьбу на работу Наташу, Марьяну и иногда Ульяну — робкую девушку, угнанную с Западной Украины, которая жила в той же комнате и сдружилась с Наташей. Марта первым делом усаживала девушек завтракать, потом они помогали либо по дому, либо в поле или огороде, но хозяева не забывали лишний раз отправить их поесть. Вечером, перед отъездом в лагерь, работниц ждал настоящий горячий душ с настоящим мылом. Расплачивались с ними продуктами — от денег все трое отказывались, — и Марта не жалела картошки, капусты и хлеба, так что девушки увозили с собой большую сумку. Однажды, услышав, что у Марьяны день рождения, Марта вручила ей два кольца домашней колбасы и подарила большой тёплый платок. Клаус быстро разглядел, насколько неудобны хольцшуе, и придумал, как их улучшить. Теперь девушки радовались, что ноги в хольцах не сбиваются и не сворачиваются набок, даже если идти по брусчатке. А Марта внимательно присматривалась к одежде, в которой приходили девушки. Как-то хозяйка попросила Валю помочь разобрать платяные шкафы. Они провозились с этим почти полдня: отбирали вещи, из которых выросли дети, откладывали и то, что давно не носят Марта и Клаус. — Вот это, — сказала Марта, показывая на детские и мужские вещи, — надо будет перегладить вместе с очередным выстиранным. — Тётя Марта, а что вы будете делать с детскими вещами? — Выберем день посвободнее, и Клаус отвезёт меня на вещевую биржу. — Биржа? Это что? — Это место, где люди могут обменять свои не очень нужные вещи на другие — необходимые. В основном меняют одежду, обувь, иногда посуду или бытовые приборы. Дети вырастают быстрее, чем нам удаётся по карточкам получить одежду для них. Да и не на всё карточек хватает. Ты же видела — там сто купонов на полгода, а пальто для меня или пара ботинок для Тиля съедает сразу две трети лимита. — Я не знала, что это так жёстко. Разве Германия не богатая страна? — У Германии нет своего хлопка, своей шерсти, а вся кожа уходит на военные нужды. Так что нам теперь запрещено, например, заменять сношенные подмётки на кожаные. И упряжь, ремни — ты же видишь, Клаус вечно для всех соседей ремонтирует. Хольцшуе и кломпены не только осты носят. — Кломпены? Это что? — Деревянные башмаки старинные. Я в огород такие надеваю. — А, видела. Тиль тоже надевает. Не знала, как они называются. Марта отложила кое-что из взрослых вещей. — Смотри, из вещей Клауса тоже кое-что можно поменять. Парадный костюм ему не скоро понадобится, и Тилю он не пригодится. Есть вещи поважнее. Кстати, тёплый жакет, который ты носишь, я тоже на бирже выменяла ещё в сентябре. А вот это, — продолжала хозяйка, — мы сначала померим на тебя и твоих подруг. Ты тоже растёшь. Может быть, что-то подойдёт или подгоним. В лагере у них есть место, где можно хранить сменную одежду? — Да, там шкафчики такие… узенькие. Внутри полка и крючок для одежды. — Вот и хорошо.