Британские самолёты летают каждый день. Теперь не только в сторону нашего города, но и куда-то ещё, севернее. На заводе от каждой смены выделяют бригаду — рыть щели, а остальных заставляют после смены копать ещё час-два, чтобы быстрее сделать убежища. Они хотят, чтобы вся смена завода могла в эти щели поместиться. Видимо, у них теперь нет столько занятых территорий в запасе, чтобы если что — пригнать новых рабов, и немцы будут стараться не подставлять нас под бомбёжки. 14 января Сегодня британцы бомбили наш завод. Не в мою смену, правда. Девочки говорят: перепугались все до смерти. Но бригадиры не допустили паники и очень строго, организованно вывели всех в щели. Разбомбило приготовительный цех и тарный. Наши цеха целы. А в тарном погибли две девочки из нашего барака. Почему они не ушли в щель — неизвестно. А сейчас нам идти на смену, и как мы будем работать — непонятно. Говорят, начальство очень следит, чтобы народ при бомбёжках прятался в щели, а не разбежался кто куда. Валя Снова город Март 1944 В субботу, закончив дела пораньше, Тильман умчался на соседнюю ферму к другу Андреасу. Валя ни разу не видела этого парня, но Тиль о нём часто рассказывал. Ребята дружили со школы, и, хотя оба ушли после восьмого класса, дружба осталась, и они старались выкраивать в хлопотной фермерской жизни время для встреч. Обычно Тиль улетал на велосипеде и возвращался поздним вечером, чтобы помочь с последними делами. И вдруг сегодня Валя увидела, что он возвращается буквально через час после отъезда. — Тиль! А что это ты вернулся? Ой… — Валя вдруг увидела, что на нём буквально нет лица. — Что случилось? — Где отец? — В хлеву. Тиль бросил велосипед и помчался в хлев. Валя — за ним. — Пап, у нас, похоже, беда! — Что такое? — Ну то есть не у нас лично. У Анди… — Да говори толком! — Тётя Луиза там одна. Говорит, что Анди с отцом позавчера уехали в город и не вернулись. У них там сестра дяди Йохана в городе живёт. Они к ней поехали. Пап, мы не можем съездить? Узнать бы, что там. Я могу, конечно, и на велосипеде, но, может, там помощь нужна. — Можно, но кто молоко после вечерней дойки сдавать будет? — А мы с тётей Мартой не справимся? — Ты что, Вальхен! Ты представляешь, сколько полный бидон весит? И как вы уедете? А дети? — Клаус обернулся к сыну. — Вот что. Давай-ка все выйдем на дойку чуть пораньше. Вчетвером быстро. Часам к пяти управимся и поедем сразу и молоко сдавать, и в город, а я ещё, может быть, заеду Франца проведать. — Вы поедете к доктору Обермайеру? — спросила Валя. — Можно я с вами? Они обсудили всё с Мартой, быстро закончили дела и, погрузив в телегу бидоны с молоком и корзину яиц, отправились в путь. Валя и Тиль уселись на задний бортик телеги, болтали ногами, смотрели на убегающую от них дорогу, обсаженную старыми раскидистыми липами, и разговаривали о том о сём. Девочка старалась отвлечь друга от тревожных мыслей об Андреасе и его отце, но всё же время от времени оба замолкали и задумывались: что они увидят в городе? О страшных ковровых бомбардировках городов говорили все в округе. Британские самолёты не трогали фермы, маленькие деревни и посёлки, если только рядом не было военных заводов. Но в городах, сообщали знающие люди, происходит что-то страшное. Проехали мимо фабрики, что была недалеко от посёлка. Сквозь кованые ворота Валя успела разглядеть разрушенные здания и людей в серых рабочих халатах, разбирающих завалы. Увидев колонну женщин, которая шла с фабрики в сторону лагеря, Валя машинально схватилась за свой тёплый жакет — испугалась, что не пришила значок. Потом вспомнила: Клаус специально не велел, чтобы не привлекать внимания. «Как хорошо, что даже в посёлке не все знают в лицо всех окрестных бауэров, — подумалось ей. — А в городе и подавно. Иначе несдобровать бы Шольцам за такие вольности в обращении с остами». Стук множества деревянных подошв эхом отзывался по улицам, заставляя жителей осторожно отходить в сторону. Следом двигалась колонна мужчин, тоже с голубыми знаками на груди, — её охраняли гораздо строже, чем женскую. По пути сдали молоко и яйца, и, как только повозка стала легче, Клаус начал поторапливать коня. Валя видела, что старший Шольц тоже заметно нервничает. Уже на окраине города было видно, как много в нём разрушено за несколько дней бомбардировок. Кварталы просвечивающих насквозь домов — одни стены. Улица, все дома на которой — и целые, и разрушенные — черны от гари. — Что это так сильно горело? — тихо спросила Валя. Тиль пожал плечами. Зато ответил Клаус: — Это новое изобретение англичан. Я по радио слышал. Бомбы, которые устраивают на улицах целый огненный смерч. Сжигают всё подряд… Привет, война, вот мы и встретились снова… Кто бы мог подумать. — Клаус замолк, а потом, сменив тон, деловито спросил: — Тиль, ты адрес-то знаешь, где сестра Йохана живёт? — Да. — Тиль назвал улицу и дом. — А, помню, где это. Сначала туда. А потом к Францу. До́ма по названному Тилем адресу уже не было. На месте одной его половины — груда развалин. В устоявшей части, открытые всем взорам и ветрам, стоят, а кое-где почти висят, держась непонятно как, части квартир. Вот детская с весёлыми обоями на стене и более ярким квадратом на них от картины или зеркала. Маленькая кроватка повисла, зацепившись за балку этажом ниже. На третьем этаже в прихожей аккуратно повешены на массивных бронзовых крючках чьи-то куртки и пальто. Только, кроме этой одинокой стены, никакой прихожей уже нет. Кокетливая женская шляпка валяется посреди мостовой, вся засыпанная чем-то серым. Мужчины в форме и касках укладывали на носилки спасённого из-под развалин человека. Люди самого разного вида — от стариков до мальчишек и женщин в дорогих туфлях, жакетах и шёлковых платьях — организованно выстроились в цепочки и терпеливо, аккуратно разбирали завалы. Валя с удивлением увидела очень старую даму в шляпке с вуалью, пальто и плотных перчатках, которая, сидя на каком-то стуле, тоже участвовала в этой цепи. Две женщины, получая переданное по цепочке, отдавали его разным людям. Целые кирпичи — старику, который тщательно укладывал их в устойчивый штабель, обломки — парню, грузившему их в большую тачку, годные вещи — старушке на стуле. Та как раз и сортировала полученное. Валя вдруг поняла, как она их раскладывает: сюда — детское, сюда — взрослую одежду, сюда — домашнюю утварь. Пока Клаус и Тиль расспрашивали окружающих о Йохане, его сестре и Андреасе, Валя сидела на телеге, стараясь не привлекать внимания. Однако, увидев, что женщина на стуле пытается дотянуться, чтобы аккуратно поставить на нужное место чудом уцелевшую фаянсовую миску, не выдержала. Соскочила с повозки, подошла, молча перехватила миску и бережно поставила её на землю. Старушка благодарно кивнула. — Не могу стоять, — сказала она, указав на прислонённый к стулу костыль, и тут же подала Вале вещь, которую нужно положить подальше в кучу детских. Как-то сама собой Валя включилась в общую работу, и вот она уже чувствует себя равной среди равных. Никому не важно сейчас, кто ты, — пришла помогать, и спасибо тебе. Клаус с сыном куда-то уходили, приходили, опять уходили. Увидев Валю в цепочке, Клаус тепло и благодарно улыбнулся ей и опять куда-то убежал. Подошёл Тиль. — Говорят, Йохана увезли в госпиталь. Позавчера. Вон тот спасатель вспомнил, что тогда с улицы уносил человека, по описанию похожего. А про Анди никто ничего не знает. Папа в госпиталь побежал — тут полчаса пешком. Без повозки проще. Я пока тут побуду. Тиль подобрался через завал к парню, который грузил обломки, и помог сдвинуть тяжёлую тачку. Вдвоём они укатили её куда-то, вернулись и снова стали нагружать скопившимися уже обломками. По мостовой девушка катила низкую широкую детскую коляску. «Двойняшки, что ли?» — успела подумать Валя. Девушка остановилась рядом, и Валя увидела, что коляска пуста. — Что для службы детской помощи? — деловито спросила девушка. Валя указала на гору вещей. Та первым делом стала выбирать игрушки и детскую посуду, складывая их вглубь коляски. Валя сначала удивилась, а потом поняла: одежда и сверху не рассыплется, а игрушки поверх кучи вещей не положишь — разлетятся. Она стала помогать поплотнее укладывать вещи, заодно сразу отделяя одежду для мальчиков и девочек. — О! Верно! — сказала девушка. — Сразу и стирать будем такими партиями. Молодец. Она тронула наполненную доверху коляску и, помахав Вале и старушке, сказала: — Приедет серый фургончик — это за вещами для взрослых. Ребята! — Вдруг крикнула она куда-то вверх, в сторону развалин. — Обломки мебели собирайте! На топливо больнице! — Поняли! — ответили сверху. Они работали, судя по сгустившимся сумеркам, уже часа два, когда вернулся Клаус — мрачный и подавленный. Тиль и Валя бросились к нему. — Йохан в больнице. У него обожжены лёгкие, и вряд ли он выкарабкается. — Как — обожжены?.. Он был не здесь? — догадалась Валя. — Он что-то сказал? — одновременно спросил Тиль. — Йохан без сознания. Они втроём были на базарной площади и по тревоге побежали к убежищу. Его сосед по палате тоже там был. У него обожжена спина, но он в сознании. Говорит: по улице нёсся буквально огненный поток. Йохан втолкнул сына и сестру в арку, а сам не успел и попал в огонь. А следующая бомба разрушила дом с аркой. Я туда сходил — это рядом. Разбирают завалы, однако надежды нет. Если только на чудо. Но, боюсь, это не для тех, кто стоял в арке. Тиль ничего не выражающим взглядом смотрел перед собой. Валя тихо взяла друга за руку. Тот вздрогнул и сжал её ладонь изо всех сил, но головы не повернул. Они долго стояли молча. Наконец Валя решилась спросить: — А… доктор Обермайер… мы к нему поедем? — Нет, мы поедем домой. — Клаус помолчал. Сглотнул. — Я видел Франца. Он в том госпитале теперь работает. И живёт. От их дома тоже ничего не осталось. А Роза… погибла. В первый налёт. Валя вдруг с ужасом посмотрела на Клауса: — Она не пошла в убежище, да? — Откуда ты знаешь?