– Мадлен! Ну сколько можно?! – простонал её брат, силой пытаясь удержать сестру. Но скажите, кто бы совладал с девушкой, не желающей сдерживать жаркую благодарность, переполнявшую её сердце. Она всем телом упала перед Бладом, схватила его ладонь, потянула вниз и, прежде чем он успел опомниться, раз пять‑шесть поцеловала её. – Что вы делаете? – Питер попытался спасти руку от засосов. – Пытаюсь искупить свою вину. Мысленно я обесчестила вас. Я думала, что вы такой же мерзавец, как и Левасер, а ваша схватка с ним – это лишь драка двух грязных шакалов за весьма лакомую добычу. На коленях умоляю вас, простите меня‑я, дуру‑у грешную‑ю! Капитан Блад взглянул на неё, и на мгновение в его глубоких синих глазах сверкнула влага, он медленно, деликатно и с большим трудом освободил свою руку. – Не нужно благодарностей, дитя моё, – мягко сказал он, искоса подмигивая брату, чтобы тот помог поднять здоровую сестру, – иначе вы и не могли думать. Но я всё‑таки пойду, можно? Блад пытался уверить себя, что, вызволив двух молодых людей из неволи, ему удалось совершить неплохой поступок. Что ж, врать самому себе хоть и приятно, но чревато… Его сомнительная, яркая слава, так быстро разлетевшаяся в обширных границах Карибского моря, несомненно, уже дошла и до Арабеллы Бишоп. Ясно же, что она относится к нему с полным презрением, считая его таким же подлым и очень грязным мерзавцем, как и все пираты. Обидно… Питер квасил ром на полубаке прямо из бутылки и смел надеяться, что какое‑то, пусть даже очень отдалённое, эхо его сегодняшних деяний также докатится до Арабеллы и хотя бы чуточку смягчит её сердце. Быть может, она даже немножечко улыбнётся в память об их прошлой дружбе. Всё‑таки он спас девицу в беде… Если бы тогда он только знал, КАК ИМЕННО это самое «эхо» до неё докатится и каких бед наворотит… Глава 16 Засада‑а… …Спасение экзальтированной мадемуазель д’Ожерон и её отважного младшего брата, естественно, вознесло до небес и без того хорошие отношения между капитаном Бладом и губернатором Тортуги. Доктор стал самым желанным гостем в красивом белом доме с зелёными жалюзи, который д’Ожерон построил для себя к востоку от Кайоны среди большого роскошного сада, пальм, бамбука, секвой и прочих тропических деревьев. Губернатор счёл, что его долг Бладу никак не ограничивается двадцатью тысячами песо, которые тот уплатил за его детей. Прожжённому дельцу не чужды были и благородство, и родительская любовь, и элементарное чувство признательности. Короче, он с чисто вампирской щедростью (один раз живём!) не только компенсировал затраты Питера, но и добавил лично от себя втрое большую сумму! Под мощным и неприкрытым покровительством губернатора акции капитана «Арабеллы» среди берегового братства резко поднялись к зениту. Когда пришло время оснащать эскадру для набега на Маракайбо, не так давно предложенного покойным Левасером, у капитана Блада оказалось вполне достаточно и людей, и кораблей. Он легко набрал пятьсот в дым пьяных пиратов, а при желании мог бы навербовать себе и пять тысяч. Всё равно их брали мало что соображающими, в грязных кабаках, подсовывали договор, закрепляя его сальным отпечатком пальца, а в себя корсары приходили уже утром, на палубе корабля, далеко от берега, под суровый окрик боцмана и старших офицеров… Более того, в этот раз доктор постарался максимально укрепить свои экипажи именно вампирами. Клыкастые корсары с Тортуги, успешно прошедшие «преображение», точно так же восхищались его успехами и выстраивались в очередь, дабы поступить под руку удачливого капитана. Блад без малейших сомнений заключил договор с полусотней самых вменяемых вампиров из рядов берегового братства. Соглашения с ними, разумеется, были несколько иными, но вполне устраивающими обе стороны: не пить кровь ни у кого из своих, не высасывать пленных, за которых можно получить выкуп, не требовать никаких льготных условий по состоянию здоровья, кроме тех, на которые вправе рассчитывать остальные члены экипажа, не вступать в «фонд борьбы с коррупцией» и не кучковаться более чем по трое во избежание сговоров и мятежа. Точно так же Питеру ничего не стоило вчетверо увеличить свою эскадру, но он предпочёл ограничиться тремя кораблями: «Арабеллой», «Ла Фудром» с командой в сто двадцать французов под начальством Каузака и захваченным «Сантьяго», оснащённым заново и переименованным в «Элизабет». Это нежное, певучее имя они дали кораблю в честь великой королевы, во время царствования которой английские моряки проучили Испанию так же, как и сейчас собирался это сделать капитан Блад. Хотя нет, Блад без всякого патриотизма намеревался всего лишь банально грабить подданных кастильского флага. Командиром «Элизабет» он по блату назначил опытного в морском деле Хагторпа, что было горячо одобрено всей командой. На новое дело решили пойти в конце лета. И вот в августе 1687 года небольшая эскадра Питера Блада совершила наконец так долго ожидаемое нападение на богатый город Маракайбо. Увы, но эта чётко запланированная операция прошла вовсе не столь гладко, как предполагалось. Начнём не с начала, а добавим тумана и интриги… …Итак, на маленькой, выжженной солнцем пыльной площади внутри старенького форта бурлила неуправляемая толпа из нескольких сотен головорезов с трёх кораблей. В буйном споре, местами едва не переходящем в поножовщину, принимали участие, с одной стороны, Хагторп, Волверстон и Питт, а с другой – Каузак со своими офицерами, чья совместная трусость и паникёрство, собственно, и были всему причиной. Молчим, слушаем, запоминаем… Каузак, встав на цыпочки, словно зайчик в детском саду, бессвязно обвинял капитана Блада во всех смертных грехах! Выглядел новый капитан «Ла Фудра», будто дешёвая иллюстрация самых заезженных пиратских штампов. Вымазанная в «крови», а по факту покрытая пятнами вина и компота блуза из синей бумажной ткани расстёгнута на грязной волосатой груди; за поясом кожаных штанов торчат кривой нож и целый арсенал пистолетов; на перевязи через плечо болтается ржавая абордажная сабля. И в довершение всего – красный шёлковый шарф на голове, завязанный на манер тюрбана. Да так, чтобы свободный конец свисал аж до пупа. Мечта парижских женщин! Пьер Карден завистливо курит в далёком будущем… – Разве я не предупреждал всех вас, что всё идёт слишком гладко да сладко? – орал он, яростно топая кривыми ногами. – Брошенный форт. Да, этот самый, будь он проклят… Пираты нестройно загудели. Они прекрасно знали Каузака как несносного вруна и болтуна, незнакомого с дисциплиной, зато готового всегда во всём искать виновных. – А форт пустой! Ни‑ко‑го. Словно их всех вампиры высосали! Никто в нас не стрелял. Пушки молчали. Я тогда ещё заподозрил неладное. Но мы всё‑таки плывём дальше, чуть ли не до Гибралтара[35]. И что же мы находим, развернувшись, а? Вооружённый до зубов город, у пристани которого стоят… Четыре! Испанских! Корабля! Последние три буквы разнесло эхом. Корсары слушали вполуха, и то просто потому, что больше заняться было нечем, хоть дерись со скуки. Однако некоторые опытные люди понимали, чем именно чревата скучающая толпа… – Я снова предупреждаю капитана Блада, я говорю ему, что это «ж‑ж‑ж» неспроста! Но он меня не слушает, он меня посылает в ту же «ж‑ж‑ж…» раком‑лесом! А ведь мы вляпались во всё это только из‑за дурацкого упрямства вашего замечательного Питерика Бладика! Ничего нового бретонец не сказал, все и так прекрасно понимали, в каком хреновом положении они находятся. Четыре испанских галеона плюс пушки городских укреплений делали лобовой штурм Маракайбо попросту невозможным: три корабля Блада были бы в хлам изрешечены за пятнадцать минут, подойди они на расстояние пушечного выстрела. Поэтому пираты просто встали напротив испанцев на расстоянии пяти‑шести морских миль. А уже через три часа подошла шлюпка под белым флагом, и старательно храбрящийся молоденький офицер передал корсарам требования испанского адмирала, командира эскадры его католического величества, о том, что если к вечеру следующего дня они не сдадутся, то испанцы сами их атакуют и, учитывая подавляющее превосходство в пушках, пустят на дно. Абзац! Без вариантов! Да, пиратские корабли находились не в лучшем положении, но, как ни смешно, виновником этого был тот самый француз, который сейчас громче всех разорялся на площади… – И кто теперь ответит мне, капитану Каузаку: как мы сможем спасти свою задницу, не приняв условий испанского адмирала? Вот как?! Пираты на площади неуверенно загудели. Огромный Волверстон, гневно зыркнув на них своим единственным глазом, сжал кулаки, явно собираясь дать по морде трусу, подстрекавшему к бунту. Но Каузаку было уже пофиг! Воодушевлённый молчаливой поддержкой своих корсаров, он демонстративно захохотал: – Ты думаешь, что капитан Блад – это сам бог морей и что он может творить чудеса? Да знаешь ли ты, что ваш хвалёный капитан Блад смешон, как дурилка картонная… Он внезапно прикусил язык, потому что как раз в эту минуту из башни старого форта, не торопясь, выходил Питер Блад. Рядом с ним шёл красавчик вампир Ибервиль – длинноногий, высокий француз. Несмотря на свою молодость, он пользовался славой лихого корсара, на Тортуге его считали настоящим морским волком ещё до того, как он был инфицирован, и лишь безвозвратная потеря собственного судна вынудила Ибервиля поступить на службу к Бладу, о чём он, между прочим, ни разу не пожалел. Напомню, что вампиры Нового Света не особо боялись палящего солнца и во многом отличались от потомков Дракулы, наводивших страх на всю Европу. Благородный француз умел контролировать свою жажду крови, успешно руководил людьми, к тому же искренне разделял любовь доктора к поэзии Горация. А встретить ценителя высокой поэзии в Карибском море было весьма непросто… Капитан «Арабеллы», в широкополой шляпе с плюмажем, вышел к пиратам, слегка опираясь на длинную трость из чёрного дерева. По внешнему виду никто не назвал бы его корсаром; он скорей походил на праздно гуляющего щёголя с Невского, Пэлл‑Мэлл[36] или с Аламеды[37]. Однако длинная боевая шпага, небрежно откинутая назад, и стальной блеск в глазах Блада выдавали в нём подлинного искателя приключений на свою м‑м‑м… – Неужели вы находите меня смешным, Каузак? – вежливо спросил он, останавливаясь перед бретонцем, который вдруг как‑то внезапно выдохся и на всякий случай сделал книксен. – Кем же тогда мне считать вас? Кто виноват в том, что мы попали в засаду? Исключительно ваш прогрессирующий кретинизм. Уж поверьте слову врача… – О, мон дьё![38] Значит, я ещё и виноват?! – А кто умудрился потерять нашу эскадру в тумане, нарваться на испанцев, ввязаться в глупый бой, потерять шесть человек за бортом, двоих из которых потом выловили кастильцы? Разве моя вина в том, что из‑за их болтливости жители Гибралтара прекрасно успели подготовиться к нашему приходу? Разве не моя «Арабелла» была вынуждена тащить ваше подбитое судно на буксире, теряя драгоценное время? Пока мы спасали ваши задницы, испанские галеоны вошли в озеро и грудью встали на защиту города! Французские пираты пристыженно молчали. Как говорится, крыть было нечем, все козыри на столе, на руках сплошная шушера… – Укуси меня вампир, мы ещё могли дать им бой, если бы не был потерян «Ла Фудр». Ваше дырявое судно бесполезной мебелью болтается на траверзе перед фортом. И вы ещё смеете обвинять меня в том, в чём виноваты сами или, вернее, ваш Самодовольный! Галльский! Тупизм! Внешняя сдержанность Блада была удивительной или даже сверхчеловеческой, если учесть, что испанской эскадрой, сторожившей выход из озера Маракайбо, командовал его самый злейший враг на свете – дон Мигель де Эспиноса‑и‑Вальдес! У тучного адмирала помимо долга перед страной и королевским домом были и сугубо личные счёты с Бладом из‑за той неприятной истории, которая произошла на борту «Синко Льягас», где был убит его брат дон Диего. Как же потом проклинал дон Мигель свою жадность к деньгам и любовь к малаге… Тот факт, что милый его сердцу братец к тому времени практически перевоплотился в не контролирующего себя вампира и даже чуть не загрыз собственного сына, никого особенно не волновал. Между прочим, и самого сынулю тоже! Хотя именно ему пришлось пустить пулю в голову своего обезумевшего отца, в чём теперь он старательно обвинял именно Питера Блада! – Какой смысл говорить о том, что было в прошлом? – прячась за спинами толпы, истерично выкрикнул Каузак. – Лучше скажи, что нам теперь делать? Между прочим, адмирал обещал даровать прощение сдавшимся! Бэ‑э‑э… Капитан Блад тонко улыбнулся, зная истинную цену обещаниям дона Мигеля, а Ибервиль, не скрывая своего презрения, бросил, демонстративно обнажив клыки: – Это лишний раз доказывает, что испанский адмирал, несмотря на все преимущества, несомненно боится нас. Мы же кусаемся! В толпе корсаров раздались одобрительные смешки. – Просто пока ему ещё неизвестно, насколько мы слабы! – на ультразвуке завизжал Каузак. – Нам нужно принять его условия, пока он добренький! Не обращая более внимания на вопли труса, Волверстон улыбнулся доктору: – Капитан, так какой ответ ты дал испанскому адмиралу? Благородное лицо Питера Блада осветилось самодовольной улыбкой. – Я сказал, что если через двенадцать часов он не выложит нам сто пятьдесят тысяч песо, то мы перетопим корабли его эскадры, а затем превратим прекрасный город Маракайбо в дымящуюся груду развалин! Услышав столь дерзкий ответ, бедный Каузак начал рвать волосы на груди, потеряв дар речи. Однако большинству корсаров пришёлся по душе дерзкий юмор человека, который, будучи в западне, всё же имел смелость (наглость, глупость?) диктовать свои условия. В толпе пиратов раздались хохот, свист, крики одобрения, песни и неприличные ругательства. Каузак же со своим ослиным упрямством так и ушёл в обидках, он не мог успокоиться до следующего дня, который и стал днём его «отмщения». Он дождался… Уже к вечеру испанский адмирал торжественно поклялся, что поскольку пираты отклонили его великодушное предложение о сдаче, то завтра же утром он будет вынужден полностью их уничтожить. Если же корсары попытаются удрать, то он их всё равно догонит, а в чистом море его эскадра будет усилена пятым кораблём – «Санто Ниньо», идущим к Маракайбо из порта Ла‑Гуайры. – А‑а‑а‑а, мы все умрё‑ём! – в голос выл Каузак, с воплями начав бегать по форту кругами и кусая конец своего красного шарфа. – Да пошёл ты пешим маршрутом в хорошо известном тебе направлении! – резко огрызнулся на него капитан Блад. – Иди и сообщи адмиралу, что ты откололся от нас! Укуси меня вампир, покажи ему белый флаг, подними лапки и заставь своих людей сдать оружие. Короче, забирай шлюп[39] и сваливай к дьяволу! Каузак, конечно, так бы и поступил, если бы среди французских гопников было полное единодушие в этом вопросе. Но парней не отпускала жадность: уходя с эскадры, они не только отказывались от будущей доли награбленного, но также лишали себя и банального уважения берегового братства. Если же этому хитровыделанному капитану Бладу всё же удастся выбраться невредимым и с деньгами, то они вообще потеряют всё. Типа «как это денежек не будет?!». А хочется… Одна лишь мысль о такой ужасной перспективе была для преступных детей Франции слишком горькой. Так что, несмотря на все уговоры Каузака, его команда заявила, что они отправились в этот поход с Бладом и вернутся только с ним! И с деньгами (но это шёпотом). Блад пожал плечами и оставил бретонца на совещании, где как раз обсуждался вопрос о дальнейших действиях. Доктор предложил весьма хитроумный план, построенный более на реальном знании географии и психологии, чем на количестве пушек. Огромное пресноводное озеро Маракайбо тянется в длину на сто двадцать миль, кое‑где достигая такой же ширины. Само озеро имеет форму гигантской клизмы с горлышком, направленным в сторону моря у города Маракайбо. Да‑да, город назвали в честь озера! За этим узким горлышком озеро расширяется снова, а ближе к морю расположены два длинных острова – Вихилиас и Лас Паломас, закрывая выход в океан. Единственный путь для кораблей в любом случае проходит между этими островами через узкий пролив. Именно на Лас Паломас, господствуя над выходом в море, высился мощный каменный форт. Именно он и стал временной базой корсаров, оставивших корабли. Почему его бросили испанцы, непонятно. Во внутреннем дворе даже были найдены тяжёлые пушки времён основания города, которые перешли в ведение вампирских канониров. И пусть старые стены дышали на ладан, всё равно форт вполне можно было использовать. С крыши самой высокой башни форта капитан Блад тоскливо смотрел через подзорную трубу на подготовившийся к обороне город. На водной глади чуть покачивались на якорях четыре испанских галеона, также готовые к сражению: флагманский корабль «Энкарнасион», вооружённый сорока восемью большими пушками и восемью малыми; чуть меньшим был тридцатишестипушечный «Сальвадор»; а два вспомогательных корабля – «Инфанта» и «Сан‑Фелипе» – имели по двадцать пушек и по сто пятьдесят человек команды. То есть эскадра, преградившая путь головорезам капитана Блада, являла собой весьма могучий чугунный кулак!