На стороне корсаров стояли «Арабелла» с сорока пушками и «Элизабет» с двадцатью шестью пушками, в придачу ещё два шлюпа по четыре кулеврины[40] каждый. Едва держащийся на плаву, полуразбитый «Ла Фудр» мог быть полезен в бою не более, чем плавающий шкаф. Если же считать в людях, то против двух тысяч хорошо обученных испанских моряков получалось менее четырёхсот пиратов. Мягко говоря, силы противников были не равны. …Поэтому после оглашения плана Блада, отличавшегося смелостью замысла и откровенным безумием, Каузак сразу же разревелся: – Мы все умрём! – Само собой, это естественный процесс, но надеюсь, не прямо сегодня, – согласился капитан Блад. Он с удовольствием закурил трубку, набитую душистым табаком, которым так славился Гибралтар. – Audaces fortuna juvat[41], – добавил он по‑латыни. – Честное слово, иногда старики римляне были очень неглупыми людьми. Никто ничего не понял, но своей уверенностью доктор заразил всех, пираты дружно взялись за работу и уже на закате были готовы к бою. В их задачу входило ударить первыми, прежде чем к дону Мигелю де Эспиносе подоспеет пятый корабль, «Санто Ниньо», и зажмёт их с тыла в клещи, как засадный полк зажал татар в Куликовской битве. Продырявленный в схватках «Ла Фудр» большинством голосов сочли не годным для плаванья. Каузак по‑тихому ушёл в обморок, поняв, что прямо сейчас лишается своего корабля. С «Ла Фудра» сняли пушки, забрали мебель, рынду и вообще всё, что позволяло максимально уменьшить его осадку. Все перегородки и переборки на нём сломали, паркет вынесли, превратив судно в подобие пустой скорлупы. А когда в бортах ещё и просверлили сотни отверстий, то оно стало походить на изрядный шмат швейцарского сыра с хаотичными дырками со всех сторон. Правда, запашок от него был скорее как от французского. Но по факту ведь французы на нём и плавали, так что всё логично: чьё судно, тем оно и пахнет. Затем внутрь корпуса запихали весь запас смолы, дёгтя и ушной серы, собранный со всех кораблей. Туда же добавили ещё шесть бочек пороха, выставив их наподобие пушек из бортовых люков шлюпа. Попробуйте представить себе эту деревянную плавучую бомбу! К закату солнца всё было закончено. Воспользовавшись отливом, пираты тихонечко снялись с якорей, приблизительно в два часа ночи дав ходу. Корабли шли, убрав все паруса, кроме бушпритных, и, подгоняемые лёгким бризом, двинулись на город, едва различимые в фиолетовом мраке тропической ночи. Зрелище, достойное кисти Айвазовского… Впереди шёл наскоро сделанный брандер[42] с шестью вампирами под командой Волверстона. За вампирами покачивалась «Арабелла», на расстоянии полумили от неё следовала «Элизабет» под управлением Хагторпа. На его борт пересадили и Каузака с французскими пиратами. Форт оставался под охраной двух десятков вампиров, которые не нуждались в сне и, обладая большей физической силой, чем обычные люди, уже начали заново перетаскивать старые дальнобойные пушки из двора к бойницам. Едва лишь первые проблески опалового рассвета рассеяли темноту, корсары увидели перед собой размытые очертания рангоутов[43] и такелажей[44] сонных кастильских галеонов, стоявших на приколе. Отважные испанцы, полагаясь на подавляющее превосходство своих пушек, не проявили большой бдительности и бесстыже дрыхли всей эскадрой, даже не усилив часовых. Очень опрометчиво, особенно зная, с кем они имеют дело… Направив свою «скорлупку» на огромный флагманский корабль «Энкарнасион», Волверстон намертво закрепил штурвал и зажёг огромный факел из соломы, пропитанной нефтью, ровно в ту минуту, когда дырявое судно с треском врезалось в борт флагманского корабля. Запутавшись своими снастями в его винтах, оно начало разваливаться на ходу. Шестеро вампиров без одежды, абсолютно голые, покачивались, красуясь, с левого борта шлюпа: четверо на планшире и двое на реях. Когда корабли столкнулись, они тут же закинули крючья на его борт, накрепко привязав к нему взрывоопасный брандер. Крюки, брошенные с рей, ещё больше перепутали снасти, дабы не дать испанцам ни малейшей возможности освободиться от весёлого подарочка непрошеных гостей. На борту спящего флагмана наконец‑то затрубили тревогу, после чего сразу началась дикая паника. Испанцы, не успев продрать от сна глаза, бегали, суетились, кричали, молились и искали командиров. С перепугу экипаж галеона решил, что пираты идут на абордаж, поэтому все схватились за оружие и стали ждать нападения. Ещё более поразил их вид голого верзилы Волверстона, который, стыдливо прикрываясь ладошкой, размахивал над головой пылающим факелом, с матюгами бегая взад‑вперёд по палубе своего судёнышка. Испанцы сначала начали аплодировать, думая, что видят редкое английское стриптиз‑шоу Chippendales , и слишком поздно въехали, что Волверстон одновременно поджигал фитили у бочек с порохом. Один из старших офицеров, чудом сохранивший остатки головного мозга, приказал сию же минуту рубить канаты, чтобы отцепить горящий брандер, но было слишком поздно. Волверстон, убедившись, что шестеро его зубастых красавчиков блестяще выполнили свою задачу и спрыгнули за борт, бросил в трюм пылающий факел, а затем так же, «щучкой», сиганул в воду, где их всех подобрала шлюпка с «Арабеллы». А тюнингованный шлюп мгновенно стал похож на гигантский костёр, и тут шандарахнул порох! Сила взрыва заставила «Энкарнасион» содрогнуться от носа до кормы. Длинные языки пламени жадно лизали борт галеона, отбрасывая назад немногих испанских смельчаков, которые пытались оттолкнуть баграми опасный брандер. Безумству храбрых поём мы песню! Впрочем, скорее уж отпевание… В то время как самый мощный корабль испанской эскадры уже в первые минуты сражения быстро выходил из строя, Блад на своём судне неумолимо приближался к просыпающемуся «Сальвадору». Бортовой залп прогремел без предупреждения, с ужасной силой сметая всё живое с палубы испанского корабля. Затем «Арабелла» картинно повернулась и в упор врезала вторым залпом из всех бортовых пушек по корпусу испанца. Оставив «Сальвадор» практически выведенным из строя, Блад, пальнув пару‑тройку раз из носовых пушек, вусмерть перепугал команду «Инфанты», а затем с грохотом, борт о борт, взял испанский корабль на абордаж, пока Хагторп пытался сотворить нечто непотребное с «Сан‑Фелипе». За всё это время испанцы не успели сделать ни одного выстрела, настолько внезапным был удар корсаров Блада. Устрашённая вампирскими клыками и сталью пиратских клинков, команда «Инфанты» не оказала практически никакого сопротивления. Яркое зрелище пылающего флагманского корабля и страшно кренящегося на левый борт «Сальвадора» так потрясло всех, что испанцы, не сговариваясь, побросали оружие на палубу. «Сан‑Фелипе» решил вовремя сделать ноги, умудрившись ускользнуть из объятий Хагторпа, но «Элизабет» не стала за ним гнаться, поскольку испанский капитан с перепугу повёл судно прямиком в открытое море, видимо, надеясь лететь не оборачиваясь под всеми парусами аж до родного городу Мадриду! Перепуганный дон Мигель бросил свой горящий флагман и бежал с остатками команды на «Сальвадор», приказав срочно спасать себя и находившуюся при нём казну эскадры. Корабль, опасно кренясь на левый борт, ринулся под защиту городских пушек. То есть адмирал попросту сбежал, бросив своих же людей на произвол судьбы… Увлёкшийся сражением капитан Блад на «Арабелле» в сопровождении захваченной «Инфанты» уже с командой из корсаров и вампирами с Ибервилем во главе храбро ринулся в погоню. Подстреленный «Сальвадор», кое‑как добравшись до мелководья, таки опустился на дно у городских стен. Аминь! Испанцы, кто на шлюпках, кто на пустых бочках, кто вплавь, пытались выбраться на берег Лас Паломас. К сожалению, умение плавать в стальной кирасе в те смутные времена не являлось обязательным для приёма на морскую службу. Поэтому кто не справился – увы… И вот когда вдохновлённые пираты «Арабеллы» считали, что победа у них в кармане, молчаливые пушки Маракайбо вдруг показали свою истинную мощь. Раздался залп «королевских» стволов! Тяжёлыми ядрами к чертям снесло часть борта и убило несколько корсаров. На мгновенье судно словно бы оцепенело от болевого шока… За первым залпом прогрохотал второй, и если бы Джереми Питт как опытный штурман не вырвал штурвал и не бросил корабль вправо, то «Арабелле» пришлось бы худо. Идущая следом «Инфанта» пострадала значительно сильнее. В пробоины с левого борта хлынула вода, и они потонули бы, если бы решительный и опытный вампир Ибервиль, угрожая перекусать всех без предупреждения, не приказал немедленно сбросить в воду все пушки левого борта. Да и пёс с ними, важнее команда и корабль! Отчаянным пиратам кое‑как удалось удержать «Инфанту» на плаву, и хотя корабль едва держался с креном на правый борт, он всё же сумел развернуться, удирая вслед за «Арабеллой». Пушки форта продолжали грозную пальбу им вслед, но уже никак не могли причинить кораблям фатальных повреждений. Выйдя из‑под убийственного огня и соединившись с «Элизабет», «Арабелла» и «Инфанта» наконец смогли лечь в дрейф, а капитаны трёх кораблей – обсудить своё нелёгкое положение. Да, вот сейчас, укуси меня вампир, оно действительно было весьма серьёзным… Глава 17 Околпаченные …На полуюте «Арабеллы» под яркими лучами утреннего солнца заседали разочарованные офицеры. Капитан Блад на тот момент совершенно пал духом и всерьёз подумывал о возвращении к прежней профессии. Ведь как классно было трудиться простым доктором, пусть меньше денег, зато и нервов никаких! А сейчас… Он провёл великолепный бой, легко разгромив противника с весьма подавляющими силами. И всё же это была пиррова победа. Обидно! Всего лишь три точных выстрела городской батареи, о существовании которой они даже не подозревали, – и весь триумф превратился в поражение. Корсарам совершенно ясно дали понять, что с наскока город не захватишь, они вынужденно застряли между двух огней. Уйти побитыми им не позволяла пиратская честь, а болтаться посреди озера в ожидании, пока ускользнувший испанец приведёт подмогу, тоже было чревато… Да, чудесное местечко Маракайбо было набито золотом, но отнять его можно было, лишь овладев городскими укреплениями. Вряд ли гарнизон города, теперь ещё и усиленный моряками с «Сальвадора» и «Энкарнасиона», подумывает о сдаче. Наоборот, все были полны решимости сполна поквитаться с проклятыми корсарами за подло разгромленную эскадру благородного дона Мигеля! В горячке капитан Блад потребовал немедленно отремонтировать корабли и тут же атаковать городские укрепления. Но Хагторп с вампиром Ибервилем сумели отговорить его от этого сумасшествия, практически схватив за руки и насильно отпаивая ромом. Едва лишь спокойствие и хладнокровие вернулись к нему, Питер попытался трезво оценить сложившуюся ситуацию на пьяную голову. Не ищите в этом противоречий, они есть! Итак: «Арабелла» не могла выйти в море, «Инфанта» едва держалась на воде, «Ла Фудр» они сами сожгли, в никому не нужном форте оставался забытый вампирский гарнизон, который также не следовало бросать на произвол судьбы. В конце концов Блад вынужденно согласился с тем, что у них нет иного выхода, кроме как вернуться под защиту форта, всё починить, заново переоснастить корабли и лишь потом рисковать зубами вырвать победу во втором раунде. Вот так, тихо, без аплодисментов и фанфар, в пустующий форт вернулись победители, разбитые в коротком, но ужасном бою. Здоровое раздражение Блада ещё более усиливалось мрачным нудением Каузака. Воодушевившись быстрой и лёгкой победой над превосходящими силами противника, бретонец при первом же выстреле городских пушек впал в глубокую депрессию, заразив этой же нехорошей болезнью бо́льшую часть французских корсаров. – Всё кончено, – кинулся он к Бладу, пытаясь схватить его за рукава камзола, – на этот раз мы попались! Мы умрём? Я ведь говорил, да? Мы все умрё‑ё‑ём! – Я слышал это и раньше, – терпеливо огрызнулся капитан Блад, – но никто не станет отрицать, что мы вернулись с большим количеством кораблей и пушек. – Что толку от пушек и кораблей, если нас всех убьют?! – Ну, тогда беги плакаться в ногах адмирала, а я и разговаривать не хочу с такой трусливой тварью! – Ты смеешь называть меня трусом? – Да, смею! А ты против? Бретонец, тяжело сопя в две дырки, исподлобья уставился на обидчика. Однако требовать от него удовлетворения не стал, помня судьбу Левасера и прекрасно понимая, какое удовлетворение можно схлопотать от капитана Блада. Поэтому он натянул улыбку, пытаясь перевести всё в шутку: – Ну это уже не смешно, Питер! С друзьями так не поступают, а? – Ты мне не друг, Каузак, и мне до смерти надоело вытирать тебе сопли! Если ищешь спокойной жизни, то не выходи в море, а сиди в курятнике. Думаю, там тебе самое место… Разразившись бессвязными проклятиями, действительно более напоминающими петушиное кукареканье, кривоногий Каузак тут же отправился к своим людям – совещаться, рыдать, ругаться и решать, как быть дальше. А капитан Блад, не забывая и о своих врачебных обязанностях, заглянул к раненым и пробыл у них до самого вечера, зашивая раны, вырезая пули, вправляя мозги и бинтуя конечности. Поздним вечером, сидя при свете факелов за импровизированным столом из старой бочки, он приказал доставить ему перо, бумагу и чернила, начав строчить на изысканном испанском вызывающее, но весьма учтивое письмо дону Мигелю. «Нынче утром Вы, Ваше высокопревосходительство, убедились, на что я способен, – вежливо начал он, покусывая кончик пера. – Несмотря на более чем двойное превосходство в людях, кораблях и пушках, я потопил или захватил почти все суда Вашей эскадры. Мне не хотелось бы лишний раз беспокоить сон Вашего высокопревосходительства этим письмом, но я человек гуманный и ненавижу лишнее кровопролитие…» Блад вспомнил, сколько вампиров в его флотилии, вздохнул, но оставил текст как есть. «Ненавижу лишнее кровопролитие» всегда хорошо звучит и всегда к месту. «Поэтому, прежде чем круто разделаться с Вами, я из элементарных человеческих побуждений делаю Вам последнее китайское предупреждение. Если Вы заплатите выкуп в пятьдесят тысяч песо и поставите сто бочек креплёного вина, а лучше рома, то я не буду уничтожать уютный туристический Маракайбо и оставлю Вас в покое, коего вы совершенно справедливо заслуживаете по старости лет, недалёкости ума и полной профнепригодности к морской службе». Подумав, Блад изменил число с пятидесяти на триста пятьдесят, приписав впереди тройку. «Если же Вы, Ваше высокопревосходительство, неблагоразумно отклоните мои скромные условия и навяжете мне необходимость боя, то предупреждаю Вас: пощады не ждите! Я начну с того, что превращу в развалины чудесный город Маракайбо…» Закончив письмо, Блад удовлетворённо облизал губы, присыпал текст песочком и адресовал конверт прямиком дону Франциско, вице‑губернатору Маракайбо. Ну, типа случайно ошибся адресом, передайте адмиралу и всё такое… Блад правильно учёл, что именно вице‑губернатор был самым заинтересованным лицом и должен был стремиться любой ценой спасти свой любимый город от разрушения. Доставку взяли на себя вампиры Ибервиля, так что уже на рассвете письмо чудесным образом попало прямо на прикроватный столик чиновника, который и обнаружил его, едва продрав глаза. Доктор неплохо разбирался в человеческой психологии. Вице‑губернатор – нервный пожилой человек знатного происхождения – сам лично, в ночном халате, теряя тапки, поспешил доставить письмо испанскому адмиралу. Естественно, умолчав, что он его уже прочёл, но тем не менее жарко поддержав все требования корсаров. Однако несгибаемый дон Мигель с практически ослиным высокомерием не повёлся ни на слёзы, ни на мольбы, ни на доводы рассудка. Да, его эскадра была полностью разбита. Но адмирал успокаивал себя тем, что якобы его случайно застигли врасплох, и клялся небесами, что подобное никогда больше не повторится. Пусть даже Блад сотрёт всё Маракайбо с лица земли, ему не уйти от сурового возмездия! А всё прочее типа город, торговля, человеческие жизни и культурные ценности суть несущественные мелочи… Вице‑губернатор вспылил и при свидетелях наговорил адмиралу много дерзостей. Но ответ дона Мигеля был надменно холоден: – Если бы вы были верноподданным Испании, то ни за что не опустились бы до переговоров с проклятыми пиратами! Ни о каком соглашении с капитаном Бладом не может быть и речи, я честно выполню свой долг перед моим королём. В конце концов, у меня личные счёты с этим мерзавцем, и я намерен расплатиться сполна. Так ему и передайте! Что?! Сам ты козёл безрогий! С этим вице‑губернатора выперли вон, и бедолага, чертыхаясь, вернулся в свой красивый дом в Маракайбо, где так уютно жил уже более пятнадцати лет и совершенно не хотел переселяться со всей семьёй в дымящиеся развалины. Посовещавшись с супругой, умной женщиной, матерью четверых детей, он решился на отчаянный шаг. Свистнул гребцов и на обычной шлюпке отправился через всё озеро к едва различимой вдали красно‑золотой «Арабелле»… Разумеется, как только Питеру Бладу было доложено о визите столь высокого гостя, он поспешил принять его в своей капитанской каюте. Вспотевший от волнения вице‑губернатор чувствовал себя побитой собакой, в красках пересказывая содержание своей беседы с упёртым адмиралом. – Ах вот, значит, он как, – улыбаясь, спокойно сказал Питер, хотя его сердце болезненно сжалось, – сожалею, синьор. Я, как и вы, ненавижу бессмысленные разрушения и кровопролития. Но, быть может, увидев зарево страшного пожара, адмирал поверит, что мы держим своё слово. Вы можете идти домой, дон Франциско. Пока ещё у вас есть дом… Потеряв последнюю надежду, вице‑губернатор вышел из каюты, едва волоча ноги. В ту же минуту к Бладу ворвался Каузак, вопя как резаный: – Клянусь своей чёрной душой, я знал, что адмирала так легко не запугать. Он загнал нас в ловушку, а ты своим идиотским письмом обрёк всех на гибель! Мы все умрё‑ём!