– Останется Командой. Но снова будет охотниками, а не дичью. Джек ухмыльнулся, откинулся на спинку кресла. – Думаешь, я сейчас могу такое? Феликс жутко, криво и холодно, ухмыльнулся: – Один из нас точно сможет. И прямо сейчас. – Вот оно как. Один из нас. – Вот оно так, – подтвердил Феликс. Джек посмотрел на остальных. – А если они не пойдут за тобой? Что, соберешь свою команду? Феликс озадаченно нахмурился: – Я про это не подумал. – Я и не сомневался, что ты не подумал. – Да что за чертовщина, – сердито начал Кот. – Тихо! – не глядя на него, рявкнул Джек, потом посмотрел на Феликса и уже спокойней добавил: – А тебе не приходило в голову то, что мы наконец-то заставили их дергаться и бежать от нас? – А тебе не приходило в голову, что ты больше не тянешь это дело? – с презрением осведомился Феликс. Джек предостерегающе поднял руку – мол, всем молчать. Он закурил, снова наклонился вперед. – Да. Приходило. В этом я могу признаться. А ты можешь признаться в том, что удираешь от работы, для которой рожден? – Я не убегаю… – Да черта лысого! Убегаешь! – заорал Джек. Он вскочил и принялся нервно расхаживать перед носом Феликса. – Слушай, это игра. Ритуал. И я не могу оставить ее, потому что я ее символ. Они знают мое имя. А ты не можешь убежать, потому что ты – лучший здесь, и именно это тебе и не нравится! – Ворон, это чушь. – Вправду? Да? А ты и не подумал про свою Команду? Да черт же возьми, если бы ты подумал, чего ты вовсе не хочешь делать, ты бы понял: Команда меня не оставит. Тебе придется работать самому. Но ты ведь этого не хочешь. Ты вообще ничего не хочешь! Феликс пулей вылетел из кресла. – Ты что, зовешь меня трусом? Даветт не выдержала. Вдруг она очутилась между яростно сопящими мужланами и промямлила, как маленький перепуганный ребенок, кукольным голоском, сквозь подступающие слезы: – Пожалуйста, не надо, не надо… – Феликс, я не знаю, как тебя звать! – заорал Джек. – Я не знаю, мать твою, кто ты на самом деле! – Попробуй – и узнаешь, – очень холодно и раздельно выговорил стрелок. Все подумали, что сейчас начнется драка. Она и началась бы. Но часть рассудка Джека Ворона орала на него самого и увещевала. Ведь ты же вождь, пример своим, ну черт же возьми! Потому он глубоко вдохнул, отступил на шаг и начал заново. – Феликс, я не могу бросить всего лишь оттого, что они знают мое имя. А что, тот, кто займет мое место, тоже должен будет сделать то же самое, если они узнают? Так запросто? Они поймут, что достаточно узнать наши имена – и мы разбежимся? Но мы не можем. Это наша игра. И мы играем. Феликс, если наша встреча пришлась на скверное время твоей жизни – извини. Но, черт возьми, в нашей жизни всегда скверное время! И тут снова гнев захлестнул и победил рассудок Джека. – Тебе уж самому решать, хватит ли у тебя мужества встретить их по-мужски! – Иди на хер! – рявкнул Феликс. – И вы все идите туда же! – Нет, нет же, – по-детски пролепетала Даветт. На секунду они умолкли и посмотрели на нее. Но Феликс не остановился. Он запихал в карман пачку сигарет и пошел к двери. – Да сдохните вы все! Если хотите – сдыхайте за его эгоизм и глупость, за его сумасшествие или что там еще… Даветт, раскинув руки, семенила за ним. – Нет, нет… – Да забудь! – крикнул он на нее. – Все забудьте! Я пошел. – Ты не можешь, – сказала она, всхлипнула и вздрогнула. Но он мог. Он собирался сделать то, к чему так долго готовился. Это видели все. – У меня с вами всё, – сказал Феликс. И тут Даветт закричала – сильно и резко. – Ты не можешь! Ты не представляешь, что они делают с людьми! Ты не знаешь, как оно! Ты… – Что? – синхронно произнесли Джек с Феликсом, уставившись на нее. Даветт быстро глянула на одного, на другого, понурилась, затем стиснула кулаком край юбки и подняла, обнажив шелковистый золотой изгиб идеальных ног, вызывающе резкий желтый треугольничек нижнего белья. А почти под ним, на внутренней стороне левого бедра – будто след от укуса исполинского паука. Такие раны оставляет только одна тварь. – Помогите мне, – прошептала Даветт. – Помогите… Интерлюдия 4. Жертва Ошарашенная Команда стояла и глазела, а Даветт старалась выложить все сразу, все то, что хотела рассказать с самого начала – про себя, про то, зачем явилась к ним тогда в Калифорнии, – но вместе со словами наружу рвались и слезы, и Даветт ничего не могла вымолвить. Спас ее, как ни странно, именно Феликс. Он обнял, тихо, успокаивающе зашептал, подвел к стулу, осторожно усадил, рядом поставил стул для себя и все время ободряюще, уверенно шептал и уговаривал. Наконец опомнились и остальные. Аннабель принесла коробку салфеток и стакан воды, а мужчины, еще ошарашенные, уселись там и сям и приготовились слушать. Будто заседание инквизиции – все сидят и пялятся и ожидают признаний. Но Даветт не была против. Она заслуживала этого за то, что сделала с ними, – и еще больше за то, что у нее не получилось. Ведь она явилась не для того, чтобы делать репортаж. Она привезла им их убийцу. Она оставила его в багажнике своей машины – тварь с белой лентой на лбу. Мелкого самозваного божка. Его звали Росс Стюарт. Даветт была знакома с ним десяток лет, с тех пор, как в одиннадцать пошла в «Танцевальный класс для юных леди и джентльменов мисс Финдли». Росс был в классе. Он и тогда не был джентльменом. Даветт снова начала запинаться и всхлипывать. Феликс наклонился к ней, взял ее руки в свои, сказал расслабиться, глубоко вдохнуть и начать с самого начала. Она понимала: он прав, надо с самого начала, по порядку, но так близко к нему, ближе, чем когда бы то ни было, глядя в его глаза, ей захотелось пропустить начало и пойти сразу к самой сути. К невыносимому кромешному стыду. Ее тянуло с самого начала, с первого момента, когда она увидела его, рассказать о всем том, чем Даветт была и чем ее сделали. Она хотела, чтобы он узнал всё, каждую постыдную мелочь. Но она сделала, как он велел: попыталась с начала. Конечно, не с самого, не с далекого детства, но с того дня, когда началось по-настоящему: с прошлой весны, пасхальных каникул, с праздника воскресения Христова. Тетя Виктория тогда закатила для Даветт роскошную вечеринку.