Дом тети Вики надежно запрятан в северной части Далласа. На Инвут-роуд – крошечный неприметный въезд, а за ним настоящее шоссе, и вдруг раскрывается чудесная панорама: особняк серого камня, этажи за этажами террас, ухоженные сады, ручьи, могучие деревья и крошечные цветные фонари в их кронах, будто звезды. Люди высыпали на террасы, играл оркестр. Пришли буквально все, кого Даветт знала с самого детства, сплошь гламур и роскошь, прекрасные сыновья и дочери, выросшие в богатстве, воспитанные в частных школах. На них взглянешь, и никаких сомнений: здесь не только блеск собранных предками капиталов, но несомненное обещание капиталов своих собственных. Даветт была принцессой этого бала. Она знала, что по-настоящему красива: высокая стройная блондинка, умная – редактор университетской газеты. Она разговаривала и смеялась, наслаждалась всеобщим вниманием, была дружелюбной, с кем хотела, и холодной, недосягаемой для остальных, потому что так ее научила тетя Вики. Нельзя одинаково разговаривать со всеми. Ее тревожили две вещи. Прежде всего, так и не появилась лучшая подруга, Китти. А тетя Вик так и не покинула спальню. Конечно, у всякой женщины может найтись повод отлеживаться в постели – но только не у тетушки Виктории, только не в огромной трехвековой кровати под балдахином в необъятной спальне, полной чудесных кресел, диванов и причудливых безделушек, которые ее брат, дядя Харлей, привозил со всего мира. Весь дом был сокровищем, но именно спальня воплощала для Даветт тетин дух, славу и романтику, бывших в глазах Даветт почти одним и тем же. Иногда она скучала по умершим отцу и матери, но с тетей Вики и ее братом расти было так же тепло и чудесно и уж куда интересней. Дядя Харлей работал декоратором для высшей знати и показал Даветт мир, а тетя Вики показала, что такое быть леди. Показала то, как заставить мужчин сидеть выпрямившись, следить за языком, быть вежливыми и внимательными, когда в комнату входит леди. Как быть величественной – не высокомерной, заметьте, но неоспоримо превосходящей, далекой, но обязательно, как призналась тетя, слегка тяготящейся превосходством. А тетя Вики умела быть леди. Ради нее мужчины хотели быть рыцарями, убивать драконов и слагать песни – лишь бы заслужить лукавую тонкую улыбку. А теперь она заболела, и роскошное кружевное белье лишь делало лицо бледней и болезненней. Она еще принимала гостей, немногих близких, желавших повидать ее, но не поднялась из постели и не пришла на вечеринку. – Дорогая, не беспокойся, – проворковала она племяннице, – развлекайся, отдыхай, будь леди. И вот лукавая улыбка. – А потом вернешься и расскажешь мне о каждой мелочи. Они рассмеялись и расцеловались, а затем Даветт отправилась в свои комнаты, где и обнаружила Китти. Та гостила у Даветт. Голая Китти сидела на краю ванны и плакала – из-за Росса Стюарта. Даветт не могла поверить своим ушам. Из-за Росса Стюарта? «Стюарта-стюарда», как они с Китти прозвали этого типа, вульгарного и лишенного чувства стиля? Прозвище держалось с шестого класса до конца школы, потому что по-настоящему подходило. Да, в точку! – Не могу поверить! – гневно выпалила Даветт и спохватилась, представив, как это прозвучало для Китти. – Я тоже не могу, – всхлипнув, согласилась та. И обе поняли, что у них проблемы. Даветт присела на край ванны, обняла лучшую в мире подругу и попыталась… утешить, что ли? Но как? С какой стати вообще подобное могло произойти? От Китти она добилась лишь того, что той стыдно с Россом, но, как ни странно, покидать его она не собирается. – Мне хочется, и я не могу противиться желанию, – глядя Даветт в глаза, призналась она. А Даветт пронизало ощущение темного лютого холода. И вот уже прошел одиннадцатый час, вечеринка была в разгаре, а о Китти – ни слуху, ни духу. Даветт занервничала. Может, Росс изменился и не такой скверный, каким она его помнила? Она поворошила память, попыталась увидеть связанное с Россом по-другому, лучше, теплей. Но нет. Как ни пытайся, Росс – просто жуткий тип. Хотя он смазлив, в эдакой декадентской манере. Высокий, хорошо сложённый, с черными кудрявыми волосами. И неглупый. Получил отличные отметки в Сан-Марке, мужском эквиваленте школы Даветт, Хокэдэй – а там многое давали и очень спрашивали. Нет, у Росса просто не было никаких оправданий тому, кем он предпочитал быть: сквернословящим типом с гадостями на уме, совершенно вульгарным и низким. Конечно, ребята все время говорят про секс. О чем еще говорить подрастающим мужчинам? Но Росс всегда говорил слишком, шутил грязней и сальней прочих и ухмылялся в особенности гадко и непристойно. И, конечно, дело еще было в деньгах. Семья Росса их не имела – во всяком случае, в количестве, обычном для родителей учеников частных школ. Но это не оправдание. У нескольких учеников финансовое положение было еще хуже, но ведь нормальные ребята. Они не выливали свою жадность налево и направо, не ухаживали за самыми богатыми домашними девочками, не привыкшими к настойчивому вниманию. Господи Боже, он на свиданиях водил автомобили девчонок! И однажды он даже… – Малышка, вот ты где! – объявил знакомый голос. Даветт вздохнула, обернулась. Не слишком приятная встреча – но куда деваться? Она мило улыбнулась своей последней школьной любви, капитану футбольной команды, президенту выпускного класса, а заодно и тому, кому Даветт отдала свою девственность – Дейлу Бойджоку. Наискучнейшему типу из всех ныне живущих. – Дейл, как ты? – равнодушно произнесла она. – Я так рада, что ты пришел на мой праздник. Он шагнул вперед, лучезарно безукоризненно улыбнулся и со значением выговорил: – Я ни за что бы не пропустил его. Она подумала, что сейчас умрет или с криком кинется наутек, но вместо того мило болтала с ним. Но она сумела подзудить его отправиться вместе к бару за вином, чтобы по пути говорить со встречными и не остаться один на один с Дейлом. Тот сопротивлялся, пытался увести ее в сторонку и поговорить наедине. Но он сам привлекал изрядно внимания и наслаждался этим. Высокий блондин с чудесными голубыми глазами, замечательный спортсмен. Дейв Бойджок был польско-американским юным богом. Да, в школе он был заветным призом всех девчонок, но такой ведь зануда. И как Даветт вообще умудрилась переспать с ним? Конечно, любопытство. Она же не из поколения тети Вики. Почти все ее подруги уже «сделали это», некоторые по несколько раз, и вот в доступности лучший из возможных ухажеров. А Даветт умирала от любопытства и предложила сама. Он был шокирован – но быстро опомнился. В мотеле он вел себя очень нежно и мило, обращался с ней будто с фарфоровой куколкой, и, надо признать, кое-какие детали происходящего были очень даже интересными. Но даже их Дейл умудрился сделать скучными. По пути домой она поняла: ни за что на свете она не стала бы повторять с ним. Невыносимо. Но как же теперь вежливо выпутаться? И она там же, в машине, призналась, что он – лучший из всех ее мужчин. Конечно, сперва он рассмеялся. Затем он внимательно посмотрел на нее, загорелое лицо нахмурилось, он загнал машину на обочину и начал допрос. Надо сказать, и по прошествии нескольких лет Даветт считала, что справилась идеальным образом. Он знает его? Кого? Другого парня. Ну, некоторых он знает. Некоторых? Их больше одного? В общем, да. И кто они? Дейл, ну я ведь не могу так запросто сказать… Сколько их? Сколько? Ну какая разница! Ей доставляло изощренное удовольствие терзать его гордыню. И она выдержала добрых полчаса и в конце концов позволила вырвать жуткую правду. Ах, где-то между дюжиной и полутора десятками. Тогда он наклонился над ней, открыл пассажирскую дверь и приказал убираться. Отчаянно пытаясь сохранить серьезность на лице, Даветт послушно выбралась наружу и стояла, опустив голову и сцепив руки, пока машина не взвизгнула покрышками и не умчалась в ночь. И как же Даветт хихикала по пути домой! В самом деле, идеальное решение проблемы. Гордыня не позволит ему рассказать остальным, а если и расскажет, никто не поверит грязным слухам о принцессе Даветт. А самое замечательное – она никогда больше не услышит о Дейле Бойджоке. Она и не слышала – целых четыре года. До сегодняшнего вечера. Но будущее выглядело мрачно. После четырех лет в университете «Лиги плюща» Дейл набрался житейской мудрости. Даветт поняла с первого же взгляда на его лицо. Его настойчивость в попытках затянуть на тет-а-тет значила лишь одно: он собрался, помоги ему Господи, простить ее. А как вынести это с серьезным лицом, Даветт не представляла. Значит, нужно заблаговременно удрать. – Дейл, извини, я отлучусь на минутку, – сладко пропела она и убежала. Так она и оказалась на террасе в металлическом кресле за огромным растением. И там Даветт услышала Голос. Он не был глубоким, богатым, мелодичным. Суховатый слабоватый тенорок. Но такой гладкий! Чистый и ясный, он пробивался сквозь все остальные голоса, пронизывал их. Даветт уже несколько минут, проведенных в «дейлоубежище», слышала разговор неподалеку, но не прислушивалась. А теперь, после Голоса, – прислушалась. Разговаривали про секс, про разницу между мужчинами и женщинами, про их нужды. Про то, чего женщины хотят и жаждут и намереваются получить: расслабление и забвение, тщеславие, пенетрацию… Даветт запнулась, посмотрела на лица людей вокруг… на такое близкое лицо Феликса. Добрый, заботливый, но такой пронзительный взгляд… Стоит рассказать им? Или нет? Феликс приказал все, без утайки. Но как? О том сладком, порнографически-запретном… Она не представляла, как сможет рассказать о своих ощущениях там, на террасе, когда слушала жуткие грязные слова, ползущие сквозь ночь, окружающие, поглаживающие, подталкивающие. Невозможно сальные, похабные, заставляющие представить все воочию. Все остальные голоса смолкли, слышался лишь Он, наполнявший пространство сумасшедшей энергией, возбуждающий. Она не верила своим ушам. Никто и никогда не говорил такого в ее присутствии. Конечно, эти слова она знала – да их знает уже любая школьница. Но услышать их так, ночью, чувствовать их летящими к себе… Так эротично. Живо. Ясно. И так хорошо понимать их… Он говорил о леди и шлюхах, о разнице между ними и о том, что настоящая леди должна быть и тем и другим. О том, что настоящий мужчина должен знать, что делать со своей леди за дверями спальни: освободить от ее социальной маски, раскрепостить, сделать из статс-дамы служанкой, дать шанс пресмыкаться, быть униженной – и сиять. Она не понимала, отчего эти слова так действуют на нее. Но они по-настоящему действовали. Она трепетала, сидя на самом краешке кресла, часто и быстро дышала, вздрагивала. Она понимала их смысл, понимала, что значит окунуться в экстаз, в забвение. А Голос все продолжал, сплетал картины и образы. Кожа Даветт чуть не светилась, пальцы стиснулись, бедра разошлись сами собой, готовые принять… Боже мой! Что происходит? Нет, она не рассказала Команде все подробности. Даветт пригладила их, перескочила и поймала себя на том, что не смотрит в глаза, и потому заставила себя посмотреть. Его взгляд был тверд и холоден. Он понял, что она многое опустила.