– Практически да. А через неделю такой жизни, верней, десять дней… Даветт лишь много позже подумала о том, что за ту неделю или десять дней сгорела вся прошлая жизнь. За неделю она поняла, что значит быть истязаемой рабыней. Жизнь свелась к ночному экстазу и его ожиданию. Они никуда не выходила одна, не видела солнечного света, ни с кем не разговаривала, кроме Росса, Китти, тетушки и слуг. Она написала всего одно письмо – в колледж. Меньше чем за месяц до выпуска она написала, что бросает. Жизни не стало. Иногда он глумился и дразнил ее, был в особенности внимательным, остроумным, нежным, пронизывал взглядом, завлекал – а потом исчезал. А она мучилась до рассвета, металась по кровати. Однажды он вовсе не появился. Подруги сидели за столом, сногсшибательно одетые – Росс предпочитал, чтобы они либо надевали самое роскошное, либо ходили нагими, – а он так и не явился до утра. Не то чтобы он обещал появиться этой ночью. Но ведь все другие ночи был, если только для того, чтобы поглумиться. К утру подруги перестали разговаривать, просто сидели в молчании у большого камина. Даветт потом подумала, что ведь обе понимали, в какую летят мрачную пропасть. Если бы он не появился хотя бы несколько ночей подряд, они освободились бы или хотя бы очнулись настолько, чтобы бежать, повинуясь инстинкту. Но он явился следующей ночью, обворожительный, рассыпающийся в извинениях, а позже по обыкновению прожорливый. Они обе принадлежали ему. Собственность. Игрушки. А с игрушками надо играть, они для того и существуют. – Вы можете заставить любого мужчину желать вас, – сказал им Росс, когда сидели в центральной ложе в «Дель Фриско». А они обе жадно слушали. Ночь была восхитительной. Росс впервые вышел с ними в свет! Длинный черный лимузин, розы на длинных стеблях, роскошный Росс в смокинге, пропускающий девушек в парадную дверь шикарного ресторана. Встречать вышел сам Дель, провел в классический столовый зал, отделанный резным черным деревом, с мягкими коврами, безукоризненным, сверкающим как бриллианты хрусталем. А какие там были люди! И как они смотрели на вошедших! Смотрели и – леди это чувствуют – завидовали. Даветт была в лучшем своем платье и никогда не ощущала себя прекрасней и привлекательней, аристократичней, великолепней. Китти тоже ошеломляла и потрясала, хотя и была слегка бледноватой. Обслужили их первоклассно даже по стандартам «Дель Фриско». Официанты просто роились вокруг. – Вы можете заставить любого мужчину желать вас, – повторил Росс. – Абсолютно любого. И не просто желать – сходить по вам с ума. Сказав, он подался к ним и сквозь пламя свечей впился взглядом такой силы, что подруги задрожали. Это ведь так возбуждает – снова выйти в свет, в роскошь и гламур! Ощущать себя такими желанными! А Росс уж постарался, чтобы они ощущали себя такими еще до того, как покинули особняк. Они чувствовали себя кинозвездами… или даже сиренами. – Позвольте мне рассказать вам, как добиться этого, – продолжал Росс. – Прежде всего, вам нужно захотеть самим. Или, по крайней мере, представить. Так оно и началось. Подруги теперь попали в его мир. И все, чего хотел Росс, казалось таким возбуждающим – и приемлемым. Что угодно, исходившее от него, представлялось забавным либо, в худшем случае, безвредным. Эдакий невинный безобидный секрет между ними тремя, конечно, и вовсе неважный. Никто его и не заметит. Или не примет в расчет. Так легко было поверить в то, что все простится и сойдет с рук. Все казалось таким нереальным. – Представьте, – ворковал Росс, – что пара мужчин в ложе за моим левым плечом так энергичны в постели, что вы не сможете устоять перед ними. Женщины глянули за его левое плечо. Да, пара мужчин. В возрасте, уже за пятьдесят. Даветт тут же подумала об отцах своих подруг, и, хотя мужчины были приятной наружности, самая мысль о занятии любовью с ними казалась чем-то вроде инцеста. Один казался высоким, даже когда сидел. Седые виски, элегантный темный костюм словно сиял в свечном ореоле. Худой, высокомерный, сидел гордо выпрямившись. Его спутник был ниже – вряд ли крупнее Даветт. Он уже начал лысеть и набирать жир на талии, но такая теплая улыбка, дружелюбный взгляд. И не в пиджачной тройке, а в блейзере, но качеством не хуже, чем у компаньона. Даветт подумала, что эти двое не для нее. Но затем заворковал Голос, и каждое слово проникало до мозга костей, вибрировало, заставляло: – Да, они не такие молодые, как вам хотелось бы. Вы бы не выбрали их? Но не это ли делает затею в особенности возбуждающей? Декадентской? Эти мужчины годятся вам в отцы, но они могли бы взять вас в руки и заставить отдаться телом и душой. Вы не можете противиться. А вскоре и не захотите. Вы же знаете, так и будет. Вы затрепещете под их взглядами. Вы сами не поверите тому, что осмелились захотеть, – и все равно сделаете желаемое. Вы исполните всякую их прихоть. И, хуже всего, вам будет приятно. Вы будете наблюдать за собственными извращениями будто издалека, будете смущены, ужаснетесь, но плотское наслаждение током пронзит ваши тела, потому что именно вы исполняете все виденное вами! Именно вы, юные блестящие леди, похотливо задрожите в их объятиях. Вы подумаете: о Боже, если бы те, с кем я выросла, увидели меня! Они бы не поверили глазам. Какой стыд!.. И все же вы бы решили: пусть смотрят. Я хочу, чтобы они увидели меня, превратившуюся в шлюху и наконец свободную! Даветт замолчала, склонила голову. В мотельной комнате повисла тишина. Затем, не поднимая взгляда, она попыталась объяснить. В общем… вампиры ведь говорят правду. Конечно, Даветт уже говорила про все это… и объясняла, в чем дело… но так хочется, чтобы все поняли… ведь по-настоящему, здесь нет большой Правды. Лишь маленький кусочек ее. Но люди, они ведь как спектр света. Есть все цвета. У некоторых больше того цвета или другого, а вампир Росс может заставить тот или иной цвет показаться ярче других… но, конечно, этот цвет уже был, его только раздули… но это не значит, конечно, что так пасть может любой. Или все-таки любой, но… Она беззвучно заплакала, а потом ощутила, как его палец мягко толкнул подбородок, приподнял ее голову. Феликс улыбнулся ей. – Мы знаем, – тихо и нежно сказал он. – Мы всё понимаем. И она осознала, что он искренен. Его глаза были такими добрыми – и печальными. Вслед за ним она посмотрела на остальных, на лица Команды – и в их глазах тоже был свет. Улыбающиеся, понимающие лица. А кто-то и всплакнул – вон, слезы остались в уголках глаз. Она глядела – и была так благодарна этим людям. Все они с виду такие крутые, крепкие… может, потому, что никто не знает, какие вы взаправду? – И вы с Китти переспали с этими мужчинами, – тихо сказал Феликс. Они лишь кивнула. По щекам струились слезы. – …Так нечестно! Он сделал нас беспомощными, а потом сказал им! Конечно, Росс знал их и предупредил. И конечно, они зашли в ложу, поздороваться, и оба поехали вслед за лимузином в усадьбу тетушки, все пили на террасе, а потом Даветт оказалась вместе с жирным коротышкой в библиотеке. Толстяк перестал быть вежливым с новой собственностью. Он уселся на кожаную софу, поставил бокал и, подавшись вперед от нетерпения, приказал Даветт раздеваться. Она заплакала, попросила: – Пожалуйста, не надо так со мной! Но все равно встала и разделась перед ним. Она и вправду видела будто издалека, с самого верху огромных восемнадцатифутовых книжных шкафов дяди Харли, и заходилась в экстазе от жутких, непристойных, грязных образов совершаемого. Она корчилась, извивалась, испускала животные крики. Единственное, в чем Росс оказался милосердным, – не дал увидеть, как ему передавали деньги. Конечно, произошедшее повторилось, и не раз. Однажды ночью к ней одной пришли двое, а потом Китти исчезла и на одну Даветт пришлось трое. Трое незнакомцев снова в огромной библиотеке на огромной кожаной софе. И сквозь слезы и стыд Даветт видела Росса, стоящего и улыбающегося у незанавешенного окна. Она позвала его с софы, на четвереньках, одетая лишь в драгоценные безделушки, сверкавшие и переливавшиеся в лунном свете, она умоляла его прекратить. Но он лишь рассмеялся. А затем она ощутила вес второго мужчины позади, и вскоре животные крики экстаза заглушили плач. На время. Китти пропадала не раз и не два. Вскоре она стала исчезать по многу ночей кряду, а когда появлялась, была такой же больной и слабой, как тетя Вики. Даветт тревожилась и волновалась, но Росс всегда успокаивал, утешал и обманывал. Даветт жила будто в диком сне, где допускалось что угодно. Она была измучена постоянной усталостью и малокровием и не могла сосредоточиться ни на чем. Вокруг не осталось ничего привычного, ничего, на что можно было бы опереться. Тетушка почти не покидала постель, выглядела постаревшей, изнуренной и смертельно бледной. Если они и разговаривали, что теперь случалось редко, то как незнакомцы. Даветт в те дни всегда мучилась совестью, стыд окутывал ее невидимой пелериной. Когда Даветт сидела в тетиной спальне, стыд не позволял заговорить. Даветт слишком упивалась своим унижением и не замечала отстраненное, почти враждебное отношение тети. Однажды ночью, когда Рос еще не явился, а Китти исчезла, Даветт почти решилась рассказать тете все. Даветт сидела в кресле у кровати, и вдруг нахлынуло желание броситься на колени и признаться во всем. Но подумалось и о том, какое действие такие новости окажут на болезненную пожилую леди, – и Даветт подавила желание. Поздней она плакала в коридоре и думала, что хуже того, что у нее теперь с тетей, и быть не может. Оказалось, что может. Двумя сутками позже по причине, ведомой только тете Виктории, хрупкая старая женщина решила встать посреди ночи и спуститься вниз, причем даже не на лифте, а по широкой парадной лестнице. И внизу увидела, как нагая племянница извивается под мужчинами на ковре в прихожей. Даветт не заплакала, не закричала, не попыталась объяснить или хотя бы вырваться. Вместо того она закрыла глаза и пожелала себе взорваться, провалиться, исчезнуть навсегда. Но этого не случилось. Когда она наконец открыла глаза, тетя исчезла, и мужчины тоже. Когда Даветт проснулась следующей ночью, то знала, что тетя исчезла навсегда. Передозировка. – Он подчинил и ее, твою тетю, – тихо сказал Джек Ворон. – Да, с самого начала. – И та не смогла вынести стыда, – договорила Аннабель. На ее глаза снова навернулись слезы. – А потом… я и забыла, сколько было друзей у тетушки Виктории. Все были так милы со мной. Медицинский эксперт доктор Хэршоу сам приехал к нам домой, чтобы позаботиться о тетушке и, думаю, обо мне, помочь мне пережить. Что-то прислал губернатор. На похороны пришла мэр. Такая милая женщина. Были и сенаторы, и вообще все… Она умолкла и несколько секунд смотрела в пустоту – наверное, на что-то видимое лишь ей. Команда мрачно переглянулась – вся, кроме Феликса. Тот не отрывал взгляда от Даветт. – А где был твой дядя Харлей? – спросил он. – Он же брат тети Вики. – Мы не смогли отыскать его. Он был на Самоа или где-то там. – Самоа? В Тихом океане? – Ну да. Он же фотограф. Он всегда едет куда-нибудь на край земли, чтобы поснимать для «Нэшнл Джеогрэфик» или кого-нибудь еще. Наверное, на Самоа – фотографировал ныряющих свиней… – Если мы уж про свиней, где болтался все это время малыш Росс? – грустно поинтересовался Карл. – Похороны-то были днем. – Да, конечно, – благодарно улыбнувшись ему, подтвердила Даветт. – И мне пришлось бодрствовать днями, чтобы позаботиться обо всем… так что я три дня не видела Росса, и только один раз ночью. Джулиан… ну, доктор Хэршоу, он был все время со мной, и он не любил Росса. Я-то осталась одна, а у Росса жуткая репутация. Даветт вздохнула, посмотрела на Карла.