Ночь окутала Эксберри, но город не спал. В этом отличие городов от деревень: здесь жизнь затихает лишь к раннему утру, когда фермер уже готовится вставать, чтобы выгонять скот. Миссис Норидж видела то тут, то там теплые желтые огоньки окон. – Мистер и миссис Чаплидж встретят нас? – спросила она, обернувшись к Миллисент. – Они уехали. Матушка тети Филлис при смерти… об этом известили нынче утром. Они сразу же собрались и отправились к ней. Она гостила у своей сестры в Ипсвиче, когда ей стало плохо. – Значит, дома только ваш муж и слуги? – Гэвин отпустил всех слуг, – странным тоном проговорила Миллисент. – Сказал, что хочет сделать им приятное в воскресный день. Они вернутся к завтрашнему утру. Кэб остановился возле дома с узкими стрельчатыми окнами, чей облик напоминал более церковь, чем жилое строение. Миссис Норидж подала руку Миллисент и с удовлетворением отметила, что ее больше не бьет дрожь. Они вошли в дом. Вокруг стояла тишина. – Может быть, теперь вы расскажете мне, в чем дело? – спокойно спросила миссис Норидж. – Да, – ответила Миллисент с удивившей гувернантку твердостью. – Но сначала покажу. Пойдемте за мной. Вместо того чтобы пройти в комнаты, Миллисент спустилась в подвал, миновала кухню и остановилась возле низкой, в половину человеческого роста, двери. На сундуке возле нее стояла керосиновая лампа. Миллисент зажгла ее и сняла ключ, висевший на гвозде. – Пригнитесь, миссис Норидж. И осторожнее, там очень пыльно. Вниз вела каменная лестница, неожиданно широкая; по обеим сторонам миссис Норидж разглядела проржавевшие скобы для факелов. Спускаясь за Миллисент, гувернантка поняла, откуда взялась липкая пыль на блузке ее бывшей подопечной. Вокруг свисали длинные нити, словно сотни пауков ткали их день деньской, а затем бросали работу. Они завернули за угол, и глазам миссис Норидж открылось круглое помещение с очень высоким потолком в виде купола; внутри не было ничего, не считая лампы на полу и огромной ржавой петли в каменной стене напротив, сквозь которую была продета цепь. Под петлей сидел человек. Половина его лица имела фиолетово-багровый оттенок, а вторая была так искажена от злобы, что миссис Норидж не сразу поняла, что перед ней сам мистер Фейн. Расслышав шаги, он громко замычал. Быть может, пленник и желал бы высказаться яснее, но рот у него был заткнут кляпом, а глаза завязаны. Но главное – руки! Запястья Гэвина Фейна были прочно скованы огромными, устрашающими на вид наручниками. Миллисент сделала знак, чтобы гувернантка не выдавала своего присутствия. Она поставила новую лампу, забрала старую, и обе женщины так же молча поднялись наверх под яростное мычание прикованного мистера Фейна. Два скрипучих оборота ключа в замке верхней двери – и Миллисент повернула к миссис Норидж бледное лицо. – Что ж, вы показали мне то, что собирались, – сказала та, сохраняя свое неизменное хладнокровие. – Теперь, если не возражаете, давайте поищем, где у хозяев хранится молоко. Миллисент слабо улыбнулась. – Кое-что не меняется, да, миссис Норидж? Пожалуйста, согрейте и мне молока. Как в детстве. Когда молодая женщина села напротив, гувернантка поставила перед ней чашку. – А теперь расскажите все с самого начала, моя дорогая. Вряд ли ваш супруг по доброй воле залез в каменный мешок. Миллисент помолчала, собираясь с мыслями. – Несколько дней назад произошло кое-что странное, – сказала она наконец. – Я собиралась выйти утром на прогулку, но у двери вспомнила, что забыла перчатки. Мне не хотелось звать горничную – она двигается медленнее черепахи, и я поднялась наверх сама. Гэвин стоял возле распахнутой шкатулки с драгоценностями и рылся в них. Он рылся в моих украшениях. Я так растерялась… Но он мне все объяснил! – В самом деле? И как же? – Он сказал, что хотел купить мне в подарок браслет, однако боялся, что у меня уже есть такой, и решил проверить. Это звучало убедительно. Правда, мне показалось, что в первую секунду, когда я вошла, на лице его проступило замешательство. Но я сказала себе, что любой почувствует себя неловко, если его застанут копающимся в чужих вещах. В конце концов мне пришлось просить у него прощения за то, что я испортила сюрприз, который он собирался мне преподнести. Ох, не могу поверить, что я была так глупа! Миллисент вытерла слезы. – Это не первая странность, были и раньше. Но их мне не удастся описать, до того они были мелки и незаметны. Случайная фраза, сказанная как будто чужим человеком, а не тем, которого я знала… Взгляд, брошенный вслед другой женщине… Не подумайте, что дело в ревности! Но вместо моего Гэвина как будто возникал кто-то чужой. С иной манерой говорить и смотреть. Вы понимаете, что я хочу сказать? – Продолжайте, моя дорогая. – Когда я расспрашивала его о делах, которыми он занимается, он всегда давал уклончивый ответ. Поначалу я решила, что он считает меня недостаточно умной. Но потом мне стало казаться, что… – …что здесь что-то нечисто? – Да! Я пыталась добиться ответа от матери – думала, уж она-то мне точно подскажет. Но мама, казалось, и сама толком ничего не поняла… После смерти отца у нее иногда бывают приступы рассеянности. Я отступилась и постаралась забыть об этом. Но сегодня… Голос ее дрогнул. Миллисент прижала ладонь к губам. Наконец, справившись с волнением, она продолжала: – Сегодня утром тетушка и дядя уехали. Я проводила их, а когда вернулась, Гэвин уже отдавал распоряжения прислуге. Он командовал с таким уверенным видом, что они подчинились. Я растерялась, миссис Норидж! Мне казалось, дядя не позволил бы никому из слуг уходить из дома. Но когда я пыталась сказать мужу, что не стоит этого делать, он накричал на меня. Впервые я видела его таким! Мне стало так тяжело, что я убежала и плакала в своей комнате. Подумайте только – он отправил восвояси даже служанку, которую приставили ко мне дядя с тетей на то время, что я гощу у них. Но вскоре Гэвин зашел ко мне и сказал как ни в чем не бывало, что нам пора на службу в церковь. Прежде я не замечала за ним особой набожности. На обратном пути Гэвин был очень мил, болтал со мной, словно ничего не случилось, и, казалось, хотел загладить вину. Он как будто сожалел о своей резкости – так я решила. Что еще я должна была думать, миссис Норидж! Он называл меня своей маленькой лакомкой, обещал накормить всеми пирожными Франции, когда мы окажемся в Париже, а затем предложил подняться на террасу… «Хочу увидеть тебя среди цветов, дорогая! Ты – моя самая прекрасная роза!» Миллисент отпила молока и вытерла губы таким детским жестом, что миссис Норидж вновь увидела ее такой, как десять лет назад. – Я ведь говорила вам, что тетушка разбила на крыше крошечный садик? Она строго-настрого запретила нам подходить к балюстраде. Когда мы оказались наверху, Гэвин без конца смешил меня, болтал милые глупости… Он обнял меня за талию и принялся танцевать, кружиться… Мы приближались все ближе и ближе к ограждению – и вдруг он толкнул меня. Он толкнул меня, миссис Норидж, так сильно, что я не удержалась на ногах! – Миллисент побледнела при одном воспоминании об этом, только глаза ее лихорадочно блестели в полумраке кухни. – Ох, миссис Норидж! Никакими словами не выразить мой ужас! Я налетела на балюстраду, и несколько балясин обрушились, но сама она, по счастью, удержалась. Ни одной живой души не было на улице, иначе люди подняли бы крик. Обломки полетели вниз и разбились вдребезги. Я замерла, едва удерживая равновесие… Перила оказались под моей спиной. Гэвин приблизился… Мне никогда не забыть его лица, миссис Норидж! Он выглядел таким злым! И он сказал… – Миллисент замотала головой. – Ох, нет, я не могу это повторить. А потом он навис надо мной, толкнул меня еще раз, сдвигая к краю террасы, словно я была какой-то куклой… Я нащупала камень под рукой – и ударила его. Не могу объяснить, как это вышло. Словно кто-то другой руководил мною. Понимаете, миссис Норидж, его слова поразили меня больше, чем то, что он делал… – Выпейте еще, Миллисент. – С мягкой настойчивостью гувернантка придвинула молодой женщине кружку. – После того как вы нанесли удар, ваш муж потерял сознание? – Да. Гэвин упал и больше не двигался. Сначала я решила, что убила его… Потом увидела, что он дышит, и вознесла хвалу Господу! Но я не знала, что предпринять… Мне было страшно, что он вот-вот очнется и вновь кинется на меня, и тогда я уже не смогу себя защитить. Вот поэтому я стащила его в подвал, нашла ключ и приковала Гэвина к стене. А затем я пошла к вам. Что мне делать, миссис Норидж? Гувернантка поразмыслила. – Для начала давайте выпустим вашего мужа из подвала. Полагаю, на нас двоих он напасть не осмелится. Скорее, сочинит какую-нибудь изобретательную ложь. * * * Услышав шаги, мужчина в подвале вновь замычал. Миллисент сдернула повязку с его глаз и вытащила кляп. Она подступила к нему с ключом от наручников, но миссис Норидж сделала знак, и Миллисент остановилась. Гувернантка наклонилась над пленником. – Мистер Фейн, я надеюсь, вы будете вести себя прилично, когда вас освободят. Гэвин оскалился. – О да, я буду вести себя прилично! Я отправлюсь в полицию, и эту дрянь через час схватят за покушение на убийство мужа! – Он мотнул головой в сторону жены. – А тебя, старая сука, привлекут за пособничество, если ты сию же минуту не снимешь с меня эти чертовы железки! Давай, пошевеливайся. Лицо миссис Норидж, осыпанной градом ругательств, осталось бесстрастным. Она медленно поднялась и отошла на несколько шагов. Гэвин Фейн провожал ее удивленным злым взглядом. – Миллисент, – тихо сказала гувернантка, – на вашем теле есть какие-то следы, которые могли бы подтвердить ваш рассказ? Та подняла на гувернантку встревоженный взгляд. – Нет, ничего. Может, ссадина на спине, там, где я ударилась о балюстраду, – и только. Вы думаете, я солгала? Клянусь вам своей жизнью… – Чш-ш-ш-ш! – Остановила ее миссис Норидж. – Конечно, я вам верю. Но мистер Фейн, кажется, собирается рассказать свой вариант истории… Щеки Миллисент вспыхнули; из испуганной женщины она превратилась в разгневанную. – Гэвин, ты пытался убить меня! – бросила она. – Полагаешь, я стану это скрывать от полиции? – Ты хотела сброситься с крыши, Мэл, – неспешно возразил ее супруг, – а когда я пытался тебя спасти, чуть не разбила мне голову. А теперь выпусти меня, будь паинькой, и тогда я замолвлю за тебя словечко перед судьей. Миссис Норидж обернулась и озадаченно посмотрела на пленника. Поразительно, но мистеру Фейну и в голову не приходило, что кто-то может ослушаться его приказания. Этот человек находился в их власти, однако распоряжался ими так, словно его жена и гувернантка сидели на полу, закованные в цепи, а он стоял над ними с ключом в руках. Гэвин Фейн был до мозга костей пропитан убеждением, что женщины обязаны повиноваться ему, поскольку он – мужчина и лучше них знает, что делать. Фейну ничего не стоило обмануть собственную жену, притворившись раскаивающимся и слабым. Но он не видел в том нужды. Зачем, если достаточно приказать! «Что это – глупость? – спросила себя миссис Норидж. – Неосторожность? Нет – распущенность! Пастуху ни к чему притворяться перед овцами. Вот кем он видит нас и себя». – Что таращишься, старая колода? – Восхищаюсь вашей самоуверенностью, мистер Фейн. – О чем ты? Эй, Мэл, что она там кудахчет? Миллисент не сводила с него взгляда. – Миссис Норидж, его речь… Он не разговаривал так раньше. – Вашему супругу больше нет нужды изображать того, кем он не является, – тихо ответила гувернантка и отвела ее подальше от пленника. – Миллисент, стоит вам отпустить его, и он действительно обратится в полицию. – Его слово против моего… И мое ничего не стоит, – совсем тихо проговорила Миллисент. – Мне грозит тюремный срок? Миссис Норидж не стала скрывать правду. – Если судья не сочтет, что вы покушались на жизнь мужа, то тюрьма или больница. Если сочтет… Она замолчала, и Миллисент закончила за нее: – …смертная казнь.