– Не прибедняйтесь! Я видела ваши наброски. Они отличные. – Раз вы об этом заговорили, Эстер, я хотел бы кое-что с вами обсудить. Это касается моей работы. – Хорошо. Побеседуем после обеда. Миссис Норидж положила себе добавку омлета и еще один тост. Она не могла понять, как Эстер умудряется держаться в своем весе при таком качестве стряпни. Эмма Норидж не считала себя чревоугодницей, но в «Совиных дубах» она ела вдвое больше обычного. «Надо побыстрее разобраться с этой кошкой. Если я задержусь здесь еще на неделю, придется перешивать платье». За завтраком обсуждали картины Лорин, мимоходом коснулись набросков Реджинальда. Но никто не упомянул о кошке. Однако эта тема волновала не только ее. Миссис Норидж заметила, что Флоренс тревожно посматривает вокруг. Да и Реджинальд как будто к чему-то прислушивался. Полковник поглядывал на дверь. Кошка незримо присутствовала в комнате. После завтрака все, кроме Сильвии Пэриш, отправились смотреть новое полотно. В просторной светлой мастерской, где иногда рисовала и сама Эстер, Лорин отдернула ткань, закрывавшую холст, и горделиво улыбнулась. Миссис Норидж уставилась на трех чистеньких кудрявых деток с огненно-рыжими волосами. У ног их сидела в неестественной позе, растопырив крылья, белая птица. Гувернантка решила, что это курица. Зрители молчали. Только Реджинальд пробормотал, что это очень добрая, светлая работа. – Постойте, разве это не Джон, Сэм и Дик? – встрепенулась Флоренс. – Сыновья булочника? – Они самые! – просияла Лорин. – Похоже получилось, правда? – Боюсь, я узнала их только по цвету волос, – кротко ответила Флоренс. – Но ведь они редкие сорванцы, Лорин! Один вечно затевает драки, второй ворует яйца из птичника, а третий… Что было с третьим, Эстер? – Он пробрался на кухню к Эйрин и опрокинул на себя таз с вареньем, – откликнулась ее сестра. – Ах да, припоминаю! Эйрин поймала его, когда он пытался удрать, накрыла тазом, сама уселась сверху и поклялась, что не встанет до Рождества. Лорин скорбно ахнула. – Бедный малыш! – Бедняга настрадался, – согласилась Флоренс, почему-то без малейшего сочувствия в голосе. – Он орал и бился изнутри, а Эйрин костерила его снаружи на чем свет стоит. Реджинальд отвернулся, пытаясь скрыть улыбку. – Чем закончилось противостояние? – заинтересовалась миссис Норидж. – Мы убедили кухарку, что если малыш задохнется, не видать нам свежих пышек по субботам, – ответила Эстер. – Я до сих пор не уверена, что это было правдой, – пробормотала Флоренс. – Возможно, если бы мы избавили булочника хотя бы от одного из троих, он поставлял бы нам пышки не только по субботам, но и по воскресеньям! Лорин переводила взгляд с одной сестры на другую, не понимая, шутят они или нет. – Так вам не нравится моя картина? – наконец с отчаянием спросила она. Флоренс замялась. Эстер храбро приняла удар на себя. – Видишь ли, милая, у тебя получилась чудесная рождественская открытка! Но если ты пыталась передать сходство, то выбрала неверный путь. У этих мальчишек чрезвычайно яркие характеры. А с твоей картины смотрят ангелочки. Одинаковые и прилизанные. – Я хотела, чтобы было красиво! – Красота – это жизнь. Твоя картина, увы, ее лишена. – Нет, позвольте! – вмешался полковник. – А гусь? Гусь-то как живой! – Разве это не альбатрос? – удивилась Флоренс. – Белый журавль, – авторитетно поправил Реджинальд. – Это лебедь! – выкрикнула Лорин. – Неужели вы не видите, что у него длинная шея! – Сыновья булочника свернули шею лебедю? – возмутился полковник, сверкая глазами. Эстер не выдержала и расхохоталась. Художница покраснела до ушей. Флоренс пыталась исправить ситуацию. – Поппи, милая, мы смеемся не над твоей картиной!.. Девушка ахнула. – Я ведь просила, я просила вас!.. Не называть меня этим ужасным именем!.. Она залилась слезами и кинулась из мастерской, едва не уронив мольберт. Ее плач стих в отдалении. Эстер вздохнула. Реджинальд кусал ногти, глядя в ту сторону, куда убежала девушка. – По-моему, шикарный гусь получился, – пробормотал полковник. – Хоть сейчас на стол. Флоренс хотела извиниться перед девушкой, но Лорин пришла к ней первой и попросила прощения за свою несдержанность. Миссис Норидж слышала обрывок их разговора, пока они гуляли по саду. «Не могу свыкнуться… – доносился до нее жалобный голосок Лорин. – Как матери могло прийти в голову так назвать ребенка!» Флоренс утешала ее. Вторую беседу миссис Норидж подслушала, когда возвращалась в свою комнату. Дверь в гостиную была открыта, и голос Эстер слышался так явственно, будто она стояла рядом. – Забудьте и думать об этом, Реджинальд. – Но почему? – В голосе юноши звучало удивление. – Да, сумма немалая. Но ведь все окупится. – Мой милый, как вы наивны! Я сомневаюсь, что книгу об этих ваших мухоловках раскупят даже за десять лет. – В нашей стране чрезвычайно многие увлекаются мухоловками, – заступился юноша за соотечественников. – Вы зря недооцениваете англичан. – Я здраво оцениваю их скупость. Книга с цветными иллюстрациями, на хорошей бумаге обойдется читателям дорого. Вы рассчитали стоимость одного экземпляра? – Н-нет… – Вот видите. Реджинальд, не обессудьте, но я не стану потакать вашему капризу. Юноша помолчал. – Может, вы и правы, – признал он. – Мне слишком хотелось увидеть эту книгу напечатанной. А об остальном я попросту не подумал. – Я рада, что вы не обиделись, – с облегчением сказала Эстер. – У вас еще все будет – и книги с иллюстрациями, и признание. Только не торопитесь. На лестнице миссис Норидж столкнулась с Сильвией Пэриш. – Как движется ваша работа? – вежливо спросила она. Мисс Пэриш начала отвечать – и вдруг замолчала. Взгляд ее уперся во что-то, что находилось за юбкой собеседницы, как если бы она обнаружила там мышь. Но это длилось всего несколько секунд. Сильвия перевела взгляд на миссис Норидж и с некоторым усилием продолжала говорить. Гувернантку так и подмывало обернуться. Но нарушить правила приличия? Обидеть мисс Пэриш, возможно, без всякой причины? Исключено! – Простите, мне пора, – неожиданно сказала та, перебив себя на полуслове, и исчезла за углом. Правилам приличия она явно придавала меньше значения, чем ее собеседница. Гувернантке почудилось какое-то шуршание и тихий писк. Но заглянув в боковой коридор, она не обнаружила там никого. Сотрудница галереи испарилась. – Хм, – озадаченно сказала гувернантка. … Спустя несколько часов миссис Норидж запечатала письмо, адресованное Джун Даблиш. Она собиралась сама прогуляться до почты. Погода стояла прекрасная: теплый день с несильным восточным ветром. Одевшись, гувернантка вышла из комнаты – и увидела гостью. Кошка сидела на подоконнике в дальнем углу, свесив коротенький полосатый хвост, и созерцала окрестности. На Кошачьего Короля она походила не больше, чем на королеву Викторию. Это была совсем молоденькая ярко-рыжая кошечка, почти котенок с белыми и черными пятнами, маленькая, пушистая и очень чистая. Миссис Норидж успела рассмотреть, что экземпляр отличается обилием усов. Кошка невозмутимо взглянула на миссис Норидж, издала приветственное мяуканье и спрыгнула на пол. – Кис-кис-кис, – позвала гувернантка. – Иди сюда, мой ангел. На морде кошки выразилось явственное сомнение. «Что-то я не уверена, что вам можно доверять», – говорил ее взгляд. – Дам тебе курочки, уточки, молочка, – проворковала миссис Норидж. «Благодарю вас, я сыта». С этими словами – пусть и не произнесенными вслух – кошка вскинула хвост и пронеслась мимо ошарашенной гувернантки стремительно и шумно, как скаковая лошадь. Миссис Норидж припустила за ней.