Неверов усмехнулся: — Не то чтобы совсем знаю. Просто наслышан. В принципе, было о чем! «General Demolition» была одной из крупнейших компаний в США, занимавшихся сносом разного рода сооружений, отслуживших свое. Причем диапазон колебался от простейшего расковыривания бульдозером заброшенной фермы до сноса высотных зданий так, чтобы ни один кирпич в сторону не полетел, чтобы дом просто сложился, словно не из бетона, кирпичей и стали построенный, а из множества игральных карт. Профессионализм фирмы приближался к запредельному. Примером мастерства подрывников из «General Demolition» может служить подрыв старого тридцатиэтажного здания казино и отеля прямо посреди Лас-Вегаса. На него продавались билеты, как на экстраординарное шоу, и по сути данное разрушение как раз и представляло из себя шоу. Несколько десятков мелких зарядов бризантного вещества заставили небоскреб как бы втянуться внутрь себя, так что ближе пары десятков метров от обвалившегося здания не упало ни единого обломка. — Ну что, я так полагаю — мы наткнулись на весьма скверную новость, — проговорил Неверов. Тяжелое молчание было очень красноречивым ответом на эти слова. — Думаешь, это должно означать какую-то особенную каверзу? — спросила майор Крамник. — Думаю, да. Артем, скажи: Покровский ведь в «General Demolition» работал не на подхвате? — Ясное дело! У него в подчинении была команда профессионалов, ну и сам он занимался не только работой на местности, но еще и проектной частью работ. То есть составлял подробные планы того, куда и сколько закладывать взрывчатки в здания, которые предполагается обрушивать. — Думаешь, такого человека будут привлекать для осуществления какой-то рядовой акции? — иронично спросил майор Неверов. — А ведь его никто не увольнял. Он просто объявил руководству, что уходит. Мотивировал тем, что ему надо вернуться зачем-то в Россию. Упоминал вскользь что-то о больных родственниках. — Выдумка? — спросил Клим. — Пока не знаем, — пожала плечами Ольга, — но уже проверяем. Результат будет в ближайшие пару-тройку часов. Но мне почему-то кажется, что дело не в родственниках. Просто кто-то предложил Покровскому очень неплохие деньги, чтобы тот бросил свою текущую работу… — Есть какие-нибудь характеристики на Покровского вообще? Хоть какой-то его психологический портрет? Мне очень интересно, каким способом его подписали на это дело. Ладно, если это деньги, но, может быть, есть и какая-то идейная подоплека… — Разбираемся, — кивнула Ольга. — Запросили характеристики по бывшему месту службы Покровского, буквально в это время наши люди разговаривают с теми его бывшими сослуживцами, которых мы сумели найти… Через них же надеемся выйти на каких-нибудь друзей и знакомых Покровского. — Хорошо, — одобрительно сказал Клим. — Мне бы хотелось получить копию информации. Чтобы не бегать сюда к вам постоянно. — А что, к нам заходить уже и неприятно? — усмехнулась Ольга. — Да что ж ты такое говоришь! — притворно всполошился Клим. — Конечно, я всегда рад к вам зайти. А если бы я еще и курил, так вообще счастье было бы непередаваемое: здесь никотина столько, что лошадь должна порваться пополам по линии позвоночника. Слышавшие дружно прыснули. Неверов присоединился ко всеобщему веселью. Артем вдруг хлопнул себя по нагрудному карману, вытащил из него сотовый телефон с мигающим экраном и удивленно уставился на высветившийся номер. — Из Америки… Минутку, я сейчас… — И он выскочил из комнаты, чтобы не мешал шум. За пять минут, пока его не было, Ольга успела распечатать бумаги с информацией по американскому прошлому Григория Покровского и отдала их Неверову. Гвоздев вернулся, грохнулся на свой стул и сказал: — Это уже не на бумаге, но для нас сойдет. Значит, вот какая штука. Мой приятель из корпоративной безопасности, чисто в качестве бонуса, докладывает: он решил, что раз уж приехал в «General Demolition», то можно поговорить и с бывшей бригадой Покровского. — А что это твой кореш такую активность проявляет? — удивился Неверов. — Ему что, заняться больше нечем? Гвоздев усмехнулся и ответил: — По большому счету, есть. Но он мотивировал свою поездку служебными делами и фактически устроил себе дополнительный выходной день. Ну и заодно нам пользу принес. — Ладно, черт с ними, с мотивами, — махнул рукой Клим. — Так что выяснилось из беседы с коллегами? — Мутный тип — вот наиболее точное определение. Вечно себе на уме, вечно сторонился всех. Но это списывали больше на то, что ему было трудно ассимилироваться. Покровский испытывал какие-то затруднения в изучении английского языка. Говорят, даже обращался по этому поводу к психологу. — Жаль, нам это никак не пригодится, — вздохнул Неверов. — Короче, впечатление о нем сложилось не самое приятное. И говорят, за деньги он мог сделать то, на что другие бы так запросто не решились. Например, у фирмы был контракт на ликвидацию аварийного особняка в Нью-Орлеане. А особнячок-то был каким-то памятником архитектуры колониального периода. По этому поводу была поднята нешуточная вонь, и добрую неделю никто из «General Demolition» не решался эту домину грохнуть. Там в придачу постоянно околачивался народ из фонда защиты памятников старины. А тому толстосуму, который купил землю и хотел сносить особняк, почему-то очень надо было его поскорее сковырнуть. И он сумел договориться с Покровским. Приплатил ему неплохое бабло, тот ночью проник в особняк и ювелирно сложил его. Говорят, пикетчики, которые ночевали в палатках около здания, аж обделались от неожиданности. Неверов не выдержал — расхохотался. Да уж, поступок Григория Покровского вписывался в стереотипный образ поведения русского человека. Недаром на Западе русских опасаются. — Короче, за деньги он способен если не на нарушения закона, то уж точно на поступки наперекор обществу, — констатировал Клим. — Значит, будем исходить из соображения, что Покровский не идейный террорист, а профессионал. Этот вариант хуже для нас, потому что профессионалы внимательнее и спокойнее, они не склонны к безрассудным действиям. Так что, ребята, у нас с вами чем дальше — тем больше проблем! — Мог бы и не напоминать, — вздохнула Ольга. Клим развел руками и вышел из комнаты. Воздух коридора показался ему очень свежим… Глава 7 Историческая справка Покровский собор был построен в 1555–1560 годах по приказу Ивана Грозного в память о взятии Казани и победе над Казанским ханством. Существует несколько версий о создателях собора. По одной из версий, архитектором был известный псковский мастер Постник Яковлев по прозвищу Барма. По другой, широко известной версии, Барма и Постник — два разных архитектора, оба участвовавших в строительстве. Но эта версия ныне устарела. По третьей версии, собор был построен неизвестным западноевропейским мастером (предположительно итальянцем, как и ранее — значительная часть сооружений Московского Кремля). Отсюда столь неповторимый стиль, сочетающий в себе традиции как русского зодчества, так и европейской архитектуры эпохи Возрождения, но эта версия так и не нашла никакого подтверждения. Согласно легенде, архитектор (архитекторы) собора были ослеплены по приказу Ивана Грозного, чтобы они не смогли больше построить подобного храма. Однако если автором собора является Постник, то он не мог быть ослеплен, поскольку в течение нескольких лет после строительства собора участвовал в создании Казанского кремля. В 1588 году с северо-востока к собору был пристроен придел, освященный в честь Василия Блаженного (1469–1552), мощи которого находились на месте постройки собора. Название этого придела дало собору второе, обиходное название. К приделу Василия Блаженного примыкает придел Рождества Пресвятой Богородицы, возведенный над местом погребения блж. Иоанна Московского, где покоятся мощи Иоанна Блаженного, обретенные в 1672 году. В 1670-х годах построена шатровая колокольня. Собор неоднократно реставрировался. В XVII веке были добавлены асимметричные пристройки, шатры над крыльцами, затейливая декоративная обработка глав (первоначально они были золотыми), орнаментальная роспись снаружи и внутри (первоначально сам собор был белый). В главной, Покровской церкви стоит иконостас из разобранной в 1770 году кремлевской церкви Черниговских чудотворцев. Последний (перед революцией) настоятель собора протоиерей Иоанн Восторгов был расстрелян 23 августа (5 сентября) 1919 года. Впоследствии храм был передан в распоряжение обновленческой общины. В 1929 году собор закрыт, были сняты колокола. Вновь храм начал использоваться для богослужения с 14 октября (праздник Покрова) 1991 года. Богослужения совершаются клириками храмов в Зарядье и Китай-городе. С 1990 года храм-музей стал снова собирать колокола. В настоящее время эта коллекция — одна из самых богатых в России. Всего в музее 19 колоколов, созданных в 1547–1996 годах (места отливки — Урал, Ярославль, Москва, а также Франция, Голландия, Германия, Западная Белоруссия). Колокола отлиты такими известными мастерами, как Федор и Иван Моторины, Семен Можжухин, П. И. Оловяшников, П. Н. Финляндский, А. А. Самгин. Собор имеет также интересную коллекцию оружия времен Ивана Грозного. Покровский собор — одна из самых известных достопримечательностей России. Для многих жителей планеты это символ Москвы (такой же, как Эйфелева башня для Парижа). Перед храмом размещается бронзовый памятник Минину и Пожарскому (установлен на Красной площади в 1818 году). В Санкт-Петербурге находится мемориальный храм, посвященный Александру II, — храм Воскресения Христова, более известный как Спас на Крови (завершен в 1907 году). Покровский собор послужил одним из прообразов при создании Спаса на Крови, поэтому оба сооружения имеют черты сходства. Темнота на полном серьезе может давить — понять это можно, только оказавшись на глубине несколько километров под водой или, если пучина океана тебе недоступна, просто забравшись под землю. И тогда ты сполна прочувствуешь, что такое настоящий мрак, который, кажется, пронизывает каждую клеточку твоего тела. И не помогает даже самый яркий фонарь. Пять силуэтов, неверных и призрачных в безжизненном белом сиянии светодиодных фонариков, двигались по широкому низкому тоннелю, хлюпая ботинками по влажной грязи. — Я теперь хорошо понимаю, что значит «темно дышать»! — проворчал человек, идущий в хвосте небольшой колонны. — А тут вообще дышать не очень хочется, — проворчал его сосед. — Хоть ты нос прищепкой зажимай… Вонища тут и вправду стояла такая, что первые несколько минут желудки непривычных людей (а их из пяти было четверо) предпринимали активные попытки выбросить наружу свое содержимое и в придачу — выпрыгнуть следом. И даже через полчаса подземного похода тошнота то и дело подкатывала к горлу. Человек, идущий впереди, отреагировал на этот короткий диалог ехидным смешком. Ему-то как раз было не привыкать к тому, с позволения сказать, аромату, который царил в московской канализации. Потому что этот человека сам, по своей воле, проводил немалое время в подземных коммуникациях российской столицы. Ваня Колесников был диггером уже добрых десять лет. Увлечение началось, когда ему было восемнадцать лет — самая пора для приключений и безумств. И год за годом оно только набирало обороты, затягивая его, как асфальтовое болото неосторожно зашедшего бизона. Оказалось, что город под землей ничуть не менее интересен, чем его наземная часть. А если по совести, то Ивану казалось, что Москва подземная — куда интереснее. Это город тайн, темный лабиринт, за каждым поворотом которого можно наткнуться на загадку. В общем, Колесников оказался очарован подземельями. Поначалу он ходил маршрутами для чайников, опасливо сторонясь колодцев, провалов и спусков на уровни более старых тоннелей. Да и не ставилось такой цели, чтобы пониже забраться. Ваня считал, что увидеть своими глазами кое-какие загадки московских подземелий он сможет и в новых сооружениях. Например, знаменитых метровых крыс, про которых в свое время были даже сюжеты на Центральном телевидении. Крыс он, конечно же, не нашел. И вообще ничего интересного не нашел. Зато несколько раз чуть не нарвался на крупные неприятности — по верхним ярусам московских катакомб кто только не шляется! Работники муниципальных служб, бомжи, малолетки в поисках приключений… Колесников сделал выводы и решил, что пора забраться поглубже. Это казалось более безопасным вариантом. И вот уже много лет Ваня Колесников ходил под землю. В среде московских диггеров он стал личностью достаточно популярной, пользовался известной репутацией и уважением. У него даже пару раз брали интервью для телевидения. Несколько недель назад к Ивану подошел человек средних лет, представился научным сотрудником Института современных знаний и попросил помощи в одном несложном деле. Иван Колесников, как человек, очень неплохо ориентирующийся в московских катакомбах, должен был провести группу в составе этого самого ученого и троих его друзей к старому канализационному отстойнику. Особенность этого отстойника состояла в том, что до Великой Отечественной войны он был связан с Кремлем. Теперь, конечно, эти коммуникации были перекрыты, а доступы к отстойнику теоретически замурованы. Но на самом деле имелось несколько проходов, которые позволяли выйти к этому старому большому колодцу. Иван поинтересовался, зачем это простому ученому. Тот ответил, что это нужно для его диссертации по биологии. Колесников мгновенно навострил уши. Ему всегда было интересно что-то новое и необычное, на что можно было наткнуться в московских подземельях. А его оставалось все меньше и меньше. Уже давно были найдены и правительственное убежище, и секретная ветка метро, и подземные ходы, которые раньше вели за черту города, а теперь имели выходы в спальных районах Москвы. Новое было все труднее обнаруживать. И он согласился. Ученый, назвавшийся Ярославом, выдал довольно щедрый аванс и сказал, что Колесников получит возможность присутствовать при исследованиях. — А в чем суть исследований-то? — спросил диггер. — Я историк. Ищу подтверждения того, что здесь когда-то была крупная лаборатория по производству химического оружия, которую курировал лично Сталин. Говорят, отходы из нее шли как раз в этот отстойник. — Отходы химического оружия? В отстойник посреди Москвы? — удивился Ваня. — А в чем, собственно, вопрос? Можно подумать, абсолютно все отходы токсичны. Ваня смутился. Наверное, действительно отходы были разными.