— Выбрасывали только то, что не представляло угрозы для москвичей. Остальное запечатывали в толстостенные бочки из сплава, трудно поддающегося коррозии, и вывозили в могильники. Часть этих могильников мы нашли… А здесь, в заброшенном отстойнике, мы будем искать следы других веществ, характерных для производства химического оружия. Конкретно — люизита и табуна. Есть ряд сопутствующих химикатов, характерных для производства только этих веществ, и если мы их найдем, то значит, в центре Москвы на самом деле существовала секретная лаборатория по производству боевых отравляющих веществ. Иван, если сказать по правде, не слишком понял, что такого особенного было в том, что во время войны где-то в катакомбах центра Москвы, в месте, относительно безопасном, располагалась лаборатория по производству химического оружия. Но кто их знает, этих ученых! Наверное, видят они в этом какой-то смысл, раз защищают диссертации на столь невразумительную тему. — Ладно, без проблем, — сказал Иван. — Я отведу вас к этому отстойнику. Ярослав удивил его еще раз: он вытащил из внутреннего кармана своей простенькой джинсовой куртки кошелек, и у Вани в руках оказались три сто долларовые купюры. — Это аванс. Тридцать процентов, как в лучших домах Европы, — усмехнулся Ярослав, глядя на оторопевшее лицо Колесникова. — Да ты не переживай. Мне под эту диссертацию грант выделили, так что я не разорюсь, если тебе за работу заплачу. — Вам виднее, — пожал плечами Ваня. Через неделю, как и было оговорено, они спустились под землю: Ярослав, трое его помощников и Колесников. Надо заметить, что на ученых эти четверо не шибко-то походили. Ладно, Ярослав. По его лицу и манере говорить можно было предполагать наличие как минимум высшего образования. Речь у него была правильная, интонации поставленные. А вот трое помощников — тут Ваня просто диву давался: все как на подбор крепкие, тренированные, скупые в движениях и немногословные. Но, впрочем, Колесникова это волновало недолго. Понятно же, что простые «лабораторные крысы» нипочем не полезут под землю. Да у них небось сама мысль о том, чтобы сделать шаг-другой за пределы своих кабинетов, вызывает судороги ужаса. Короче, диггер решил, что, если среди ученой братии есть люди вроде Ярослава, значит, наука в России еще не прогнила насквозь. — Мы почти дошли, — сказал Ваня, когда тоннель вдруг начал сужаться, а слой вонючей жижи под ногами стал значительно толще. — Это хорошо, — проворчал Ярослав. — А то я не знаю, сколько еще сможет выдержать мой желудок. — Так если надо — вы протошнитесь, — посоветовал Колесников. — Если вы думаете, что в отстойнике будет ландышами пахнуть, то ошибаетесь. Там тоже духан такой, что мало не покажется! — Черт, а может, и вправду не помешает… — проворчал Ярослав. — Вы отойдите немного, наверное. А я тут сброшу балласт. Отойдя шагов на двадцать, команда приостановилась. До ушей диггера и троих его спутников донеслись характерные горловые звуки — несчастного ученого не на шутку выворачивало. — Кому еще надо — вы давайте сейчас лучше. А то отстойник… он паскудная штука. — А что, там не такое же говно? — удивился белобрысый помощник Ярослава. — Или оно особое, забористое? Колесников хихикнул. — Да не в этом дело, если честно. Вы вот про химическое оружие заговорили, и я сразу вспомнил, что там запахи здорово отличаются от прочей канализации. Чем-то таким непростым там несет… Ученые переглянулись, на лицах их появилось заинтересованное выражение, смешанное с легким сомнением. По всей видимости, они прокручивали в своих ученых головах возможные объяснения тому, чем это может так нести из канализационного отстойника. Подошел Ярослав, вытирая губы бумажным платком. — Ну как, вам полегчало? — спросил Иван. — Да, не без того, — пробормотал ученый. — Ну пойдем, что ли? А то меня вывернет до состояния пустой шкурки. Иван хохотнул — и пять неверных фигур, кажущихся исключительно порождениями фонарных лучей, двинулись дальше по грязному темному тоннелю. Колесников остановился перед бетонной площадкой, возвышавшейся над грязью примерно на десять сантиметров. — Вот, здесь спуск. Он изначально был замурован, но наши ребята еще лет десять назад пробили дырку. Любопытный народ, что тут поделаешь… Работали и все ждали, что их заметут прямо на месте. А оказалось, что у нас в стране многое позабыто наглухо… Когда бетонную платформу можно было нормально разглядеть, оказалось, что примерно посередине ее лежит большой лист металла. Колесников подошел к нему и жестом пригласил спутников подойти поближе. — Короче, господа профессоры, понадобится ваша помощь. Я один эту хренотень не подниму. — А от кого это вы так закрывали? — спросил Ярослав. — Да в основном от пионеров всяких, — вздохнул Колесников. — Вы же понимаете, у нас детишки и подростки нынче пошли такие, что просто жить страшно. Лезут куда только можно и нельзя. А чего не лезть, если им в кино и по телевизору уже все рассказали и показали, мать их за ногу… Эта крышечка специально и делалась, чтобы ее ни в одиночку, ни вдвоем поднять было нельзя. — А что там такого, что лезть нельзя? — насторожился белобрысый помощник Ярослава, которого звали Григорий. — Да ничего особенного. Но пионеры — народ своеобразный. Они имеют свойство здорово себя переоценивать, ну и лезут напролом. А там желательно поосторожней, потому что коллектор глубокий и навернуться в него — только в путь. Перила зачем-то отпилили, когда его замуровывали, и получается, что техническая лестница — это как доска, по которой бычок идет. Поскользнешься, оступишься — и привет… Крышку подцепили вчетвером, приподняли и бросили рядом с открывшейся неровной дырой. Застоявшийся снизу воздух рванулся в тоннель. И хотя казалось, что хуже здешней вони быть уже не может, снизу все равно несло сильнее. — Надо было все-таки респираторы взять, — пробормотал Ярослав. — Кстати, а как спускаться будем? — Очень просто, — Колесников посветил вниз. Оказалось, что дно ямы находится буквально в полутора метрах внизу. — Тут раньше нормальная лестница вниз уходила. И говорят, будочка такая специальная стояла… вот как раз на этой бетонной фигне. — А… Понятно, — кивнул Ярослав. Закрепив снаряжение, они спустились вниз и оказались в узком сыром коридоре со стенами из плохого кафеля неопределенного цвета. Трафаретные надписи, практически незаметные под слоями грязи, гласили, что здесь находится режимный объект, вход на который без специального разрешения категорически воспрещен. — Давно это было, — пробормотал Ярослав, проведя рукой по стене, — на ладони осел толстый слой густой черной пыли. Светлая полоса, оставшаяся после этого на стене, выделялась лучше, чем старые надписи. Коридор метров тридцать шел по прямой, потом повернул, за поворотом началась лестница — восемь пролетов. А потом — бетонный дверной проем, с притолоки которого свешивались непонятные темные букли, напоминающие очень старую и грязную паутину. Хотя, если подумать, откуда на глубине добрых полусотни метров под землей паутина? На кого здесь охотиться ее создателям? — Собственно, вот и пришли, — сказал Иван. И первым шагнул в проем, смахнув рукой непонятные темные лохмотья. Судя по тому, что они развалились буквально в труху, это была разросшаяся до неприличия плесень. Ярослав зашел следом за диггером — и оторопел. Нет, он предполагал, что зрелище ему предстоит весьма мощное, но чтобы такое… Пять человек стояли на бетонной площадке три на три метра, по краям которой виднелись жалкие остатки ржавых перил. За площадкой начиналась черная бездна, в недра которой уходила хлипкая с виду металлическая лестница. — Охренеть можно, — вырвалось у одного из спутников Ярослава. И Колесников даже не удивился столь приземленной фразе из уст ученого. Он прекрасно понимал, какое впечатление этот циклопический колодец должен производить на неподготовленного зрителя. Ярослав подошел к краю и посветил вниз. Пронзительный луч фонаря, хорошо заметный во мраке, растекся где-то далеко внизу по чернильной воде. На глазок до ее лоснящейся поверхности было метров семьдесят. — Не побоитесь спускаться, товарищи ученые? — иронично спросил Колесников. Ярослав отвел взгляд от бездны, пожевал задумчиво губами и наконец ответил: — Нет, не побоимся. Как будто из ниоткуда, в его руке появился пистолет с глушителем. Раздалось три тихих хлопка, звякнули о бетон стреляные гильзы. Иван открыл рот, с уголка губ потекла струйка крови. Диггер уронил фонарь, пошатнулся и упал в бездну. Через несколько секунд снизу донесся громкий всплеск. Ярослав поднял фонарь, удовлетворенно хмыкнул. — Смотри — грохнулся, а все равно работает. Хорошая техника! — пробормотал он. — Хабар, ты точно знаешь, где искать? — спросил Ярослав у напарника. В странной кличке он делал ударение не на втором слоге, а на первом. Белобрысый Григорий Покровский, которого активно искали оперативники и аналитики из Отдела быстрого реагирования, всегда откликался на это прозвище. Кстати, Ярослава запросто бы опознали как человека, которому Неверов дал прозвище Лаборант. Хабар подошел к лестнице и подозвал командира. Посветив фонариком наискосок и вниз через отстойник, он выхватил из мрака площадку, похожую на ту, на которой сейчас стояли террористы. Только находилась она метров на тридцать ниже. — А собственно, вот здесь, — ответил Покровский. — Только придется немного пошуметь. — Угу, я в курсе. Ох, надеюсь, это нам боком не вылезет… — вздохнул Ярослав. — Синус, да если бы у меня была возможность как-то обойтись без этого, я бы ничего не взрывал, — развел руками Хабар. — Гриша, это я в пространство. Ладно, пойдем уже. Ничего не скажешь, спуск был гротескным. Лестница, хоть и была еще вполне прочной, казалась чем-то едва осязаемым, чем-то вроде моста толщиной в волос, по которому правоверный мусульманин проходит после смерти, чтобы оказаться в раю. Ярослав и его помощники были битыми жизнью, опытными профессионалами. Но здесь, в этой яме, даже они ловили себя на том, что стараются держаться поближе к стенам. И никто даже не пытался это как-то исправлять, все понимали, что действительно: лучше так, чем короткий полет до жирной черной воды… Оказавшись на второй площадке, террористы испытали нешуточное облегчение. Все-таки теперь под ногами был осязаемый бетон. Покровский снял со спины рюкзак, вытащил из него молоток, фонендоскоп и кусок мела. — Замолчали все! — приказал он, вставил в уши слуховые трубки, приложил наконечник к стене и стал несильно бить по ней молотком, двигая фонендоскоп туда-сюда. Время от времени он ставил на стене мелом метку. Остальные терпеливо наблюдали за его священнодействиями. Процесс шел минут пятнадцать. Наконец Покровский вытащил фонендоскоп из ушей и удовлетворенно кивнул. — Замурованный проем расположен вот так… — сказал он и обвел предполагаемый контур, так что получился абрис арки. — Чтобы мне его вскрыть, надо грохнуть заряды вот так… В общем, вы идите наверх, я тут пошаманю и присоединюсь. Ярослав был командиром, но, когда речь шла о вещах профессиональных, он никогда не пытался гнуть свою линию. К тому же он тоже был грамотным подрывником и понимал, насколько сейчас важно для Покровского, чтобы никто не стоял у него над душой. Без преувеличений: работа предстояла ювелирная — надо было создать пролом в стене, но так, чтобы не обрушить замурованный проход. Трудность в том, что проход старый и неухоженный. А все сооружения, находящиеся в неблагоприятных условиях эксплуатации, ломаются с устрашающей быстротой, стоит только прекратить делать им своевременную профилактику. Григорий появился наверху минут через двадцать. Поднес к лицу маленькую коробочку с жидкокристаллическим экраном, несколько раз нажал на кнопки и наконец выдвинул из корпуса тонкую блестящую антенну. — Доставай расписание! — скомандовал он. Ярослав достал. Это было расписание движения поездов метрополитена, составленное собственноручно. Найдя страницу с пятницей, Синус посмотрел на часы, на цифры и сообщил: — Полторы минуты. Григорий кивнул. Время снова тянулось, как густая патока. После бесконечно долгой паузы Синус сказал: — Поезд пошел! Покровский нажал кнопку. Снизу негромко бабахнуло, вспышка на долю секунды выхватила из мрака стены колодца. В лица террористам пахнуло теплым воздухом. Под сводами заметалось эхо, снизу разноголосо заплескалась вода, в которую сыпались обломки.