— Да я просто себя как-то странно чувствую. Как будто бы приболела… Хотя с чего мне болеть-то? — А не ты одна сегодня страдалица. У меня давление скачет. Говорят, магнитная буря на Солнце — чуть ли не самая сильная за последние сто лет. Вот я и думаю: может, она повлияла? — Не знаю, — пожала плечами Маша. — Если честно, то я никогда за собой раньше не замечала, чтобы на меня всякие там магнитные бури влияли. И вообще, я думала, что выдумки все это. Бричкина-старшая, конечно же, имела на этот счет свое мнение. Она верила в магнитные бури, особые свойства воды, в Николу Тесла и вообще во все, про что много и со вкусом рассказывали по телевизору. Маша помнила, как мать смотрела телесеансы Анатолия Кашпировского, не пропуская ни одного. И трудно сказать, насколько этот тип был шарлатаном, а насколько целителем, но Маше просто страшно становилось, когда она видела, как мать с полузакрытыми глазами раскачивается перед экраном, с которого пялится на зрителя своим тяжелым взглядом знаменитый психотерапевт. — Магнитная буря — это научно доказанный факт, — назидательно сказала мать. Она очень любила эту фразу за ее весомое звучание и использовала буквально к месту и не к месту. — Ну, может, и магнитная буря, — махнула рукой Маша. — Ладно, я пойду приведу себя в человеческий вид, душ приму. Может, хоть человеком стану. Только водички сначала попью. — Маша, а ты не простудилась ли, часом? — спросила мать. — Что-то мне кажется, что ты охрипла. — Мама, я не знаю! — вздохнула девушка. — Вроде я себя простуженной не чувствую. Но все может быть. — Осень уже на дворе, надо куртку надевать! — назидательно сказала мать. Маша выпила стакан воды, но ощущение сухости в горле не пропало. Девушка попила еще, и вроде бы стало немного получше. — Боюсь, что пиво вчерашнее виновато, — вздохнула она. — Все, больше никаких экспериментов. А то интересно стало — пшеничное, по особому рецепту… Как бы не получилось, что мне этот рецепт боком вылезет! — Ой, дочка, так что же ты всякую гадость-то пробуешь? — покачала головой мать. Маша виновато развела руками и ушла в ванную. Пустила прохладную воду, залезла под душ, постояла немного — и поняла, что процедура обычного удовольствия не доставляет вообще. Во рту все так же сушило, кружилась голова, перед глазами все плыло. Вдобавок начало ощутимо покалывать живот. «Точно отравилась!» — подумала девушка и вылезла из душа. Как-то вдруг мир вокруг обрел резкость. В ответ подкатила тошнота, но быстро прошла. Маша вздохнула, встала к зеркалу, выдавила на руку немного крема, наклонилась поближе к стеклу и стала накладывать его на лицо. И вдруг удивленно хмыкнула. Что-то в лице было не так. Маша наклонилась еще ближе, присмотрелась и поняла, что веко левого глаза чуть опущено. Совсем чуть-чуть, но это придает лицу выражение какого-то недоброго прищура. — Что за ерунда? — спросила она сама у себя и несколько раз подряд как следует моргнула глазами. Веко, разумеется, не поднялось. Маша подумала, что, наверное, это как-то связано с отравлением. Организм работает как попало, через пень-колоду, так что теперь удивляться? Еще хорошо, что физиономия просто не опухла… Наложив крем, Маша пошла к себе в комнату. Ее по-прежнему подташнивало, кружилась голова и ощущалась сухость во рту. — Мама, принеси водички! — попросила она. Мать, озабоченно качая головой, принесла кувшин с отфильтрованной водой. — Может, врача вызовем? — спросила она. Маша отрицательно покачала головой. — Да нет, не надо мне врача. Я просто полежу, пока пройдет. Сейчас еще уголь активированный приму. — Ну смотри; если станет хуже — ты говори. Кто же их знает, этих продавцов, что они там в пиво намешали… Мама ушла, ворча под нос что-то про современную химию и генетически модифицированные продукты. Это была еще одна из ее излюбленных тем. Читая в газетах и смотря по телевизору разную якобы научную ерунду, мать жила в своем собственном пространстве, с разнообразными страхами и подозрениями. Маша относилась к заморочкам родительницы снисходительно — мать хоть и не упускала возможности рассказать о том, как страшно жить в современном мире, но меру в этом знала. Чтобы надежнее избавиться от токсинов в организме, Маша проглотила аж целых семь таблеток — все, что было в початой пачке. Воды пришлось пить много — казалось, что эти черные кружочки как раз сегодня вдруг отрастили много невидимых крючков и отчаянно держатся за язык и горло. Маша с трудом пропихнула их в себя, запив большим количеством воды. Потом прилегла и стала глядеть в потолок. Болеть в выходной день было очень обидно. Маша заканчивала работать в семь вечера. Вроде еще не слишком поздно. Но тот, кому доводилось следить сразу за уймой малолетних сорванцов, прекрасно сознает, насколько это титаническая задача. Так что воспитательница Бричкина приходила домой, и на этом ее активная жизнедеятельность заканчивалась. Сил хватало в лучшем случае почитать книгу. А в худшем — только на телевизор, хотя как раз последнее времяпрепровождение девушку нисколько не радовало. Телевизор был наполнен жвачкой, яркой и привлекательной, но отвратительной на вкус, так что она предпочитала более консервативные развлечения после работы. А вот в выходные Маша, как правило, старалась больше времени уделять себе и своим друзьям. Сходить куда-нибудь, просто прогуляться, попить кофе или пива вместе — это было почти что ритуалом. Хорошо проведенные выходные делали приятной немалую часть предстоящей недели. И тут — самая настоящая пакость, и отнюдь не мелкая. Маша провалялась в постели почти час. Сухость во рту стала, кажется, немного проходить, из чего девушка сделала вывод, что, наверное, отравление потихоньку сдает свои позиции. Она даже позволила себе помечтать о том, что все-таки вечером, когда самочувствие станет немного лучше, она сможет-таки выбраться из дома. На столе зазвонил телефон. Маша открыла глаза, поморгала от света, показавшегося ей непривычно ярким, и взяла аппарат. И тут оказалось, что цифры на дисплее расплылись и она не может понять, кто ей звонит. Маша протерла глаза, но это ровным счетом ничего не изменило. Тогда она просто нажала на зеленую кнопку, поднесла телефон к уху и сказала: — Я вас слушаю. Сказала — и не узнала своего голоса. У Маши был очень приятный низкий голос. В вузе его поставили для вокала, что еще больше добавило ему мелодичных ноток. Девушка знала, что ее голос нравится окружающим, но то, что сейчас выдали ее голосовые связки, никак не напоминало ее контральто. Это было хрипловатое, гнусавое кваканье, как будто у Маши было сильно простужено горло. Хотя никаких простудных ощущений девушка не испытывала. Разве что казалось, что одна из таблеток активированного угля все-таки засела где-то в глотке, несмотря на количество выпитой воды. — Здравствуйте, я могу услышать Марию Владимировну? — женский голос казался знакомым. Наверное, кто-то из родителей детей ее группы. — Я Мария Владимировна. — Ой, а что у вас с голосом? — испугалась собеседница. — Да я не знаю. С утра какая-то больная, — ответила Маша. — А это мать Оли Залесской. Вы знаете, у меня девочка тоже заболела. Говорит, что живот болит, тошнило ее. Вы не знаете, что она такого ела в детском саду? — Нина Георгиевна, вы же знаете, у нас очень внимательно следят, чтобы дети ничего не ели без разрешения… — Ну вы знаете, я тоже дома стараюсь, чтобы дочка не тащила в рот чего попало… А вы от чего заболели? — вдруг насторожилась Нина Георгиевна. — Да я вот и сама не знаю, — ответила Маша. — Мария Владимировна, а вы уверены, что больше никто из детей не заболел? — спросила Залесская. — Ну вы знаете, мне никто пока что не звонил на этот счет. Но если хотите, я могу связаться с родителями других детишек, спросить у них. — Да, Мария Владимировна, позвоните, пожалуйста, — несмотря на вежливые нотки, в голосе Залесской звучал отчетливо слышимый металл. Что не удивительно — все-таки это ее ребенок заболел, не чужой. Да и Маша сама уже опасалась того, как бы все-таки не получилось, что болезнь свою она принесла из детского садика. — Хорошо, я сейчас же свяжусь с ними, — сказала воспитательница. — Я тогда вас наберу через полчаса, — предупредила Залесская и повесила трубку. Маша вздохнула, решила было набрать номер кого-нибудь из родителей, но все равно не смогла увидеть ничего из того, что высвечивалось на экранчике мобильного телефона. Девушка впервые за сегодняшний день почувствовала не только дурное самочувствие, но еще и страх: отравление вполне могло оказаться еще какой-нибудь гадостью, от которой вообще неизвестно, чего ожидать. Маша пыталась протирать глаза, чтобы разглядеть хоть что-то на дисплее телефона, но видела только светящуюся разноцветную кляксу. В конце концов, хоть и не хотелось этого делать, она пошла к матери и попросила набрать номер кого-нибудь из родителей ее детишек. — Машенька! Тебе надо немедленно к врачу. Я сейчас же вызываю… — Мама! — прервала Маша, чувствуя, что голос стал еще более искаженным. — Мне сейчас надо разобраться, что происходит, а потом уже о себе думать! Там дети, и я за них отвечаю. Мать нашла группу номеров, в которую Маша заносила телефоны родителей, и спросила: — Кого набирать? — Мама, да кого угодно! Мне все равно придется всех обзвонить, спросить что и как. Набирай по порядку — и все! И начался кошмар. Каждый из тех, кому задавала вопрос Маша, говорил, что сегодня с его ребенком происходит что-то не то. Понос, боли в животе, тошнота, те же нарушения зрения. Кто-то уже обратился к врачу, кто-то пытался бороться своими методами. А одна мама, известная своей религиозностью, даже пригласила домой священника, потому что это, по ее мнению, было самым лучшим лекарством. Когда Маша сказала, что, наверное, есть смысл не рассчитывать на чудо, а обратиться в больницу, женщина грубо ответила, что теперь она понимает свою ошибку — нечего было отдавать ребенка в сад, надо было заниматься им самостоятельно. И что с Божьей помощью она сама разберется, как ей поступать. После чего бросила трубку. Маша только и смогла, что понадеяться на адекватность священника, который заставит ее отвести мальчика к врачу. Оказалось, что болеет вся группа. Страх Маши перерос в панику. Она отложила телефон и обхватила себя руками. Ее била крупная дрожь. Надо было срочно сообщить директору садика о чрезвычайном происшествии, а потом вызвать врача для себя. Но психологически это было чертовски трудно сделать, потому что тогда она узнает, что с ней случилось. А девушке казалось, что как раз сейчас она поняла, что значит выражение «блаженство в неведении». Отогнав от себя дурацкие мысли, она позвонила директрисе и рассказала, что случилось. Та обещала немедленно связаться со всеми воспитателями и поручить им проверить, как обстоят дела у других групп. После этого Маша сообщила Нине Георгиевне Залесской, что, кажется, это действительно какая-то проблема в детском садике. Потом Маша связалась с семейным врачом и попросила срочно прийти. И хотя у доктора Лазарчука тоже был выходной, он не стал отказываться, потому что очень хорошо слышал, каким голосом разговаривает девушка. Доктор пообещал приехать в течение часа. Маша повесила трубку, поднесла к губам бутылку с минеральной водой, сделала глоток и обнаружила, что глотает с трудом — половина воды выплеснулась через нос. Девушка почувствовала, что если она сейчас не сядет, то грохнется в обморок от страха. Глава 10 Если бы на атомные электростанции разрешались экскурсии, то, наверное, многие из посетителей были бы жестоко разочарованы тем, что видят внутри. Там нет ни мерцающих мертвенным зеленоватым светом блоков реактора, ни таинственных темных закоулков, ни мутных личностей в костюмах радиационной защиты. АЭС больше всего похожа на какой-то очень чистый заводик. Цеха, механизмы, люди в белых халатах. Все вылизано, никакого мусора и чрезмерного шума — только ровный гул турбин, внушающий подсознательное ощущение восторга от той мощи, рядом с которой ты находишься. Третий энергетический блок на Егорьевской АЭС был наконец-то построен, опробован в действии и готов к пуску. Это всегда событие, но в этот раз — в особенности, потому что работать было крайне нелегко. Казалось даже, что сама судьба против того, чтобы работы были закончены. То обрывалось финансирование, то вдруг становились на дыбы защитники окружающей среды, то просто что-то шло не так, как планировалось. Но вот, наконец-то, собрали громадный корпус реактора, наладили систему охлаждения, многократно проверили систему защиты. До открытия оставалось два дня. Сейчас на энергоблоке шли последние косметические работы — что-то подкрашивалось, что-то конопатилось, ввинчивались лампочки в плафоны, врезались замки в двери. Нормальная суета, рабочая и вдохновляющая. Особенно если учесть, что строители последний месяц вкалывали без единого выходного дня и теперь им оставалось сделать последний рывок, после которого они получат деньги и отправятся в заслуженный отпуск. Ярослав со своей бригадой работали на самом неблагоустроенном участке третьего энергоблока — в подвале. Там было чем заняться — предстояло покрасить немалую часть помещения. То, что покрасочные работы начали так поздно, не означало традиционного разгильдяйства, просто закладка оборудования в подвальной части реакторного блока происходила в последнюю очередь. Этот неприметный человек с интеллигентной внешностью появился на строительстве недавно — месяца два с половиной назад. Пришел он сразу на должность бригадира отделочников и показал себя на этом месте как очень толковый специалист. Он быстро сошелся с рабочими, нашел с ними общий язык и сделал свою бригаду натуральным образом незаменимой. Им поручали работы на самых трудных участках, им платили, наверное, большую зарплату, и, самое главное, они работали по сменам, как привилегированные люди. Сейчас Ярослав сидел на деревянной бухте кабеля у входа в подвал и курил самокрутку из ароматизированного табака. В воздухе разносился аромат вишни. Унылый молодой подсобник, ковырявший лопатой в корыте с раствором для штукатурки, поглядывал на него с завистью, но попросить закурить не отваживался.