Ирина поднялась со стула и пошла следом за Неверовым. Женщина чувствовала, что ее привычный мир рушится. И для того, чтобы хоть как-то избавиться от ощущения, что Вселенная проваливается под ее ногами, а все, что казалось привычным, открывается вдруг с совершенно неожиданных и очень неприятных сторон, нужны были активные действия. В то, что Григорий, ее Григорий, был террористом, верилось слабо. Но мозг уже работал, и какие-то мелочи, казавшиеся невинными причудами, теперь в контексте открывшейся информации, приобретали совершенно иной облик. И от этого никак невозможно было избавиться. Да Ирина и не была уверена, что это нужно. Если уж Григорий на самом деле террорист — его все равно придется останавливать. Любовь — это замечательно, но она не могла перевесить угрозы. Глава 11 Пока Артура Силантьева везли, он надолго погрузился в сон. Собственно, на то и был рассчитан препарат, который ему вкололи. Сперва от него человек впадал в состояние прострации — терял ориентацию, не мог решить, куда ему самостоятельно двигаться, что делать и говорить. Минут через пятнадцать он погружался в крепкий здоровый сон. Если после этого человека не трогать, то через семь-восемь часов он просыпался, как правило ничего не помня о том, что было непосредственно перед тем, как он выключился. Подполковник Суховей не мог позволить Силантьеву дрыхнуть так долго — не было времени. По большому счету у них было гарантированных часов пять на все, про все. Эдуард полагал, что этого будет достаточно, но люди — настолько непредсказуемый материал, что в любой момент могут выкинуть какой-нибудь совершенно необычный номер. Артура положили на жесткую, заклеенную полиэтиленом кушетку в небольшой комнате, больше всего напоминающей процедурный кабинет в больнице, — белоснежный кафель на стенах, серый на полу, три металлических стула и металлический стол, на котором стояло что-то непонятное, накрытое белой материей. Из потолка мертво светили люминесцентные лампы, слегка шумел вентилятор и пахло дезинфекцией. Из предметов, пожалуй не слишком обычных для больницы, присутствовала маленькая видеокамера в углу возле двери. Экран, на который камера выводила изображение, располагался в соседнем помещении, по сути являвшееся захламленным кабинетом. Двадцатичетырехдюймовый монитор фирмы «Apple» показывал спящего Артура и кусок комнаты. Возле монитора стоял Суховей, глядя на мирно спящего секретаря. Подполковник жевал погасшую сигарету. В кабинет зашел крепкий молодой человек с большой круглой головой и деревенским конопатым лицом, на котором странно смотрелись очки в тонкой оправе. Это был один из лучших штатных дознавателей Службы безопасности. Существование таких специалистов всегда зашифровано от лишних глаз. По служебным протоколам они проходят как обычные оперативные сотрудники, причем довольно средние, чтобы не привлекать к себе внимания у разного рода проверяющих органов. В принципе, это можно понять — очень трудно объяснить образованному, интеллектуальному и высокодуховному человеку, что есть такие ситуации, когда допрос третьей степени является необходимой мерой. Современный человек немедленно поднимет шум, расскажет о том, что все люди равны, что преступники и террористы тоже имеют право на человеческое отношение к себе. В принципе, аргументы будут верными. Но человек, который всю жизнь прожил в обществе относительно законопослушных граждан, ни черта не смыслит в том, чем живет «дно» общества. Он не понимает, что туда соваться с законами высших слоев нельзя. Особенно тогда, когда речь идет о том, что из-за несвоевременных показаний могут погибнуть мирные жители. Виктор Мантуш как раз и был специалистом по форсированной добыче информации из молчаливых персонажей. Конечно, Суховей предполагал, что Артур вовсе не окажется крепким орешком и расколется даже на простом допросе. Но человек предполагает, а бог располагает. Вдруг секретарь окажется упертым? — Привет, Витя. Как дела? Мантуш вздохнул и изобразил каскад жестов, которые должны были означать, что в жизни у него, пожалуй, все странно. — Привет. Кажется, мне придется подавать на развод, — вздохнул Мантуш. — А что такое? — удивился Суховей, который думал, что затяжная ссора, в состоянии которой находилось семейство Виктора последний месяц, двигалась к мирному урегулированию. Кстати, вышеупомянутые культурные люди всерьез полагают, что люди, занимающиеся форсированным допросом, непременно имеют проблемы с психикой. Наверное, это одна из самых обидных ошибок. На самом деле к дознавателям предъявляются высокие психологические требования. Как минимум потому, что, если их навык причинения боли будет иметь под собой патологические корни, дознаватели будут заведомо ненадежным инструментом. Это в странах третьего мира палачами работают психопаты. А у цивилизованных людей цивилизованно все. — Долго рассказывать. Но, кажется, теща дорогая всерьез озаботилась тем, что я бесперспективный. Говорит, что мне из моего капитанского звания в жизни не вылезти и так я и буду рыть рогом землю в поисках всякой мрази, вместо того чтобы протирать штаны в кабинете. Суховей невесело усмехнулся. Да, тут тоже ничего не поделать — должность у Мантуша была действительно не ахти какая. Правда, что бы там ни думала его теща, Виктор никогда не занимался охотой на преступников. Ему их доставляли тепленькими в упакованном виде, как сейчас Артура Силантьева. — Ты работать-то нормально сможешь? — озабоченно спросил подполковник. — Этот тип мне нужен в целости и сохранности, чтобы потом никто не доказал, что его здесь хоть пальцем тронули. Ну и в целом хотелось бы, чтоб ты не перегнул палку. — Да не переживай. Я уже философски отношусь к происходящему. Вроде и не мешало бы как-то отреагировать, но зачем, если это по большому счету не будет иметь никакого значения. Я бы давно сам на развод подал, но сын… Хотя, наверное, все равно подам, но с требованием, чтобы ребенок мог меня видеть как можно чаще. — Ну, удачи тебе, — вздохнул Суховей. — А пока — вот диспозиция. Из этого типа надо вытрясти информацию о том, кто стоит за покупкой крупной партии взрывчатки две недели назад… Далее Суховей изложил то, что отделу полковника Веденеева удалось узнать за время расследования. Виктор внимательно слушал, иногда кивал и переспрашивал. Дознаватель должен хорошо знать дело, по которому он работает с подозреваемым, потому что иначе тот может обмануть дознавателя, впихнуть ему ложную информацию. Конечно, такой риск остается всегда, но он тем меньше, чем больше фактов в распоряжении дознавателя. И чем лучше он умеет с ними обращаться, разумеется. Наконец Мантуш кивнул и сказал: — Ладно, я пошел. — Ни пуха тебе, — напутствовал Суховей. Виктор, усмехнувшись, послал его к черту и вошел в комнату для допросов. В самом деле, многие удивляются тому, что современные допросные комнаты больше всего напоминают больницу. Хотя в этом есть особый смысл — чисто психологически люди опасаются медицинских учреждений. Ну и вообще, контраст между сияющей чистотой помещения и тем, что в нем происходит, — это само по себе крепко бьет по мозгам. Мантуш подошел к столу, отдернул белую материю. Под ней лежало несколько коробок разного размера, а кроме того, еще имелось непонятное устройство, состоящее из большой черной пластиковой коробки с несколькими шкалами, а также нескольких изолированных шнуров с зажимами на концах. Устройство выглядело непонятным и потому угрожающим. Открыв самую маленькую коробку, Мантуш достал из нее одноразовый шприц и ампулу с прозрачной жидкостью. Набрав три кубика, он вколол их Силантьеву в плечо прямо через рубашку. Подвинул стул к кушетке, сел и стал ждать. Минуты через три Силантьев начал подавать признаки жизни. Пошевелился, замычал, а потом рывком сел на кушетке. — Доброе утро, — усмехнулся Мантуш. — Что все это значит? — вопрос должен был, наверное, прозвучать грозно. Но с учетом того, что глотка у Артура пересохла, пока он витал в стране сновидений, получилось жалко — сипло и неуверенно. — Это значит, Артур, что у нас с вами сейчас состоится откровенный разговор. И по ходу этого разговора мне бы хотелось получить от вас тот максимум информации, который вам доступен. В противном случае, боюсь, мне придется прибегнуть к весьма неприятным и болезненным способам убеждения. Вы, надеюсь, понимаете, о чем я говорю? Артур пожевал губами — видимо, пытался хоть как-то смочить рот во избежание новых проблем с голосом. Мантуш участливо спросил: — Пить хотите? Вам дать воды? — Небось сейчас скажете, что сначала я должен буду взять на себя вину за определенный набор смертных грехов? — презрительно спросил Силантьев. — Упаси господи! — махнул рукой Мантуш. — В грехах вас бы заставляла уличать Инквизиция, а я к этой структуре никакого отношения не имею. Ну и потом, жажда как метод добывания информации — это слишком долго. Боюсь, что достаточным временем я не располагаю. Ну так что, вы пить-то будете? — Буду… — проворчал Силантьев. Виктор молча налил ему пластиковый стакан воды из-под крана. Артур выпил двумя глотками. Мантуш скомкал стакан и бросил в мусор. — Итак, — сказал он, снова сев на стул. — Давайте приступим. — Я требую, чтобы мне объяснили, что тут творится! — уже совершенно другим голосом произнес Артур. Виктор усмехнулся — да, интонации у человека поставлены добротно. Сказал — как дерьмом из шланга обдал. Такому таланту бы с трибуны выступать, а не прозябать на должности какого-то несчастного секретаря в Госдуме. Хотя, наверное, в перспективе ему светило повышение от того, кто стоял за событиями последних дней. — Требовать вы ничего не можете, — терпеливо объяснил Мантуш. — А вообще, вопрос у нас таков: кто стоит за покупкой шестисот килограммов гексогена, которые были осуществлены при участии Ходжи Рамаданова? Виктор, разумеется, был весьма толковым практическим психологом. И мог по разного рода внешним проявлениям понять, что чувствует тот или иной человек. Вот и сейчас множество мелких движений показало, что Силантьева этот вопрос обеспокоил. Из этого Мантуш сделал вывод, что находится на правильном пути. — Вы точно все с ума посходили! — возмущенно воскликнул Артур. — Какой гексоген, что вы себе позволяете? Я не намерен терпеть вашу служебную паранойю! Где начальство? — Начальство, уважаемый, дало распоряжение поработать с тобой. Ты же не думаешь, что попал в кружок художественной самодеятельности? Или участвуешь в программе «Розыгрыш»? — Я не знаю, что вы себе вообразили, но лучше бы вам прекратить. Я подам на вас в суд. Вас посадят… — Хватит, хватит уже вам распинаться! — нетерпеливо сказал Виктор, снова перейдя на «вы». Хотя, теперь это звучало с откровенно зловещими оттенками — Этот спектакль не имеет никакого позитивного смысла. Вы только делаете себе хуже. Впрочем, как хотите. Я дам вам еще минуту на размышление, а потом буду действовать с применением совсем других методик. И поверьте, это будут самые неприятные минуты в вашей жизни. Артур вскочил на ноги. Голова его кружилась, и он мгновенно потерял равновесие, поскользнувшись на кафеле. Взмахнув руками, Силантьев кое-как вернул себя в вертикальное положение, умудрился даже приосаниться и проследовать к двери, заявив: — Я не намерен терпеть выходки цепных псов. Готовьтесь к тому, что окажетесь на улице и вас даже дворником работать не возьму-у-у-а-а! — фраза так и не была закончена: Мантуш, не вставая со стула, протянул руку и так хитро перехватил кисть руки Силантьева, что тот взвыл от боли. Виктор швырнул его обратно на кушетку и встал на ноги. — Значит, по-хорошему не получится. Ладно, будем по-плохому! — вздохнул дознаватель. Артуру показалось, что какая-то неведомая сила подхватила его и швырнула на металлический стул. На запястьях с треском затянулся ремешок пластиковых наручников, стягивая руки позади спинки. Еще два ремешка притянули щиколотки к ножкам стула. Артур вытаращил глаза и заорал: — На помощь! — Давай, давай, не стесняйся. Ори громче — тут хорошая звукоизоляция. Никому работать не помешаешь, так что не беспокойся. А я пока подготовлюсь к нашему с тобой дальнейшему разговору. Артур для порядка заорал еще пару раз, да так, что в конечном итоге голос его сорвался на визг. Он закашлялся и притих, глядя, как Мантуш разматывает тонкий резиновый шланг, надевает его на кран с холодной водой, фиксирует зажимом, а потом идет в сторону пленника. — Я этого так не оставлю, — пообещал Силантьев дрожащим голосом. — Вы у меня будете на коленях ползать, прощения просить! — Ага, конечно, — ответил Мантуш. — Итак, я повторяю вопрос: кто дал тебе распоряжение организовать поставку гексогена через Ходжу Рамаданова? Кто твой босс? — Пошел ты к черту, гестаповец! — Силантьев хорохорился, ему все еще казалось, что это не всерьез. Ну что же, Мантуш решил с максимальной наглядностью показать, что шутками здесь с самого начала и не пахло. Небольшая встряска, чтобы не повредить здоровью, но дать возможность прочувствовать, каково это, когда из тебя безжалостно вытрясают информацию. — Хорошо, Артур. Теперь давай я тебе покажу, как это может быть неприятно. Имей в виду: это будет достаточно невинная демонстрация моих возможностей. На самом деле все может быть гораздо хуже. С этими словами Мантуш толчком ноги опрокинул стул вместе с привязанным к нему Силантьевым. Поставил рядом второй, вытащил из кармана пиджака плотную льняную тряпку и набросил ее на лицо секретаря. А потом пустил воду и стал поливать материю несильной струей. Артур вопил сквозь ткань до тех пор, пока она не пропиталась водой. После этого вопль превратился в негромкие мучительные стоны, гулко отдававшиеся в стенах кабинета. С виду пытка водой не страшная. Ну, казалось бы, что такого, что на лице мокрая ткань? Это же не полиэтилен, это не голова, полностью засунутая в ведро с водой! На деле же — процесс весьма мучителен. Дышать действительно можно. Вот только штука в том, что каждый вдох и выдох — ценой немалых усилий и каждый глоток воздуха, хоть и поддерживает в тебе жизнь, одновременно усиливает мучения, потому что воздуха организму надо гораздо больше, чем попадает в легкие. Пытка может длиться долго и с каждой минутом становится все невыносимее. Мантуш не собирался затягивать процедуру. Хватит для начала минут десяти. Пусть полежит беспомощный в холодной луже на холодном кафеле, подергается, покашляет и похрипит. Пусть поймет, что здесь и сейчас он уже не государственный чиновник и тем более не протеже некоего влиятельного и могущественного человека. Он всего лишь дрожащая тварь, с которой могут вытворять все, что заблагорассудится. Десять минут прошло. Виктор снял с лица Артура тряпку. Тот шумно вдохнул, закашлялся, стал жадно глотать воздух, отплевываясь.