— Не тронь, дрянь такая! Что это с ней? Чудная… Клим улыбнулся и опять стал чистить бархат. Получалось плохо. Он хотел было подойти к этой невыносимой сизости, к этой седине поближе… — Сядь! О-о-о, это уже истерика. То, что у любимой Яны всегда получается на пять баллов. Как по заказу, свеча разгорелась так ярко, что комнату можно было рассмотреть до самой мелочи. И игрушки, трупами разбросанные на темном паласе, и кровать, накрытую дырявым байковым одеялом в клеточку, и рисунок обоев, под копотью почти затерявшийся… А еще, разумеется, Яну. Она стоит, протянула к Неверову обе руки — длинней себя: ужас настоящий — когти из-под кожи лезут черные, острущие, как у тигра. Он что, думал, у него обыкновенная жена? О нет, она тоже не отсюда, как и эта проклятая проволока, и эта малахольная колыбель, и существо, притворявшееся сигаретным дымом, а теперь ползающее наверху и строящее себе плоть из паутины, копоти и шелухи старой, изменившей цвет краски. — Тише, солнышко, — главное что? Правильно: не бояться и не перечить. Клим уселся, зажав руки между коленей. Пусть видит, что он спокоен. Яна еще немного попугала, помахала когтями так, что ветер свистел, а потом руки снова стали короче, когти спрятались, вместо них появились ногти. Красивые — розовые, идеальной формы, с великолепным маникюром, сотворенным в косметическом салоне. Интересно, тамошние мастера про что-нибудь догадываются? — Растревожишь малыша — голову оторву, — холодно сказала жена. Неверов мерзко захихикал: ну за кого его держат? Сын не может проснуться, пока лежит в этом чудовище. Эта колыбель, проволока, белье — самая настоящая ловушка. Ловушка для ребенка, который еще и ходить-то как следует не научился. Жена заметила мысли Клима. Не то, о чем они, а сами мысли. Она это умеет, у нее особенные глаза. Словно два маленьких рентгена. Не только просвечивают насквозь (честное слово, это наименьший вред), но они еще и радиоактивные! Он чувствует, что скоро не выдержит сумасшедших доз и умрет. Медленно, неизбежно и болезненно. Его мысли замечены. — Ну что с тобой? Что ты еще надумал?! — Яна говорила тихо. Можно подумать, она не знает, что сына не разбудить, он в плену ржавой проволоки и несуразной кожаной колыбели, похожей на церемониальный гроб первобытного вождя. — Ничего я не надумывал, — улыбнулся Неверов. Вот, кстати, сильнейшее оружие на все случаи жизни. Если ты способен улыбаться, то определенно еще способен постоять за себя. Не поверила. Встав между ним и колыбелью, зацепила ее рукой, чтоб раскачивалась сильней. Да!! Этот скрип — тоже оружие. От него Климу хотелось царапать себе лицо и валяться по полу. Он знал — нельзя. Только начни сходить с ума — и остановиться уже невозможно. Потрескивала свеча. На потолке шевелилось огромное чудовище — вот покурил, так покурил. Мерзостная гадина напоминала спрута, сплетенного из паутины. Черт возьми, почему он послушал Яну и не снял тенета, почему не собрал их на метлу и не сжег? Жена что-то говорила. Клим ловил слова ушами и заталкивал в голову так, чтобы хоть немного ума оставалось свободным. Чтобы ее слушать и одновременно искать ответы на вопросы. — Клим, родной, успокойся. Я тебя очень прошу. Что с тобой? Отчаянное положение. Этот начавшийся спектакль явно недаром. Сдается ему, сегодня будет плохо. Надо что-то делать. — Климушка, ты меня вообще узнаешь? О, еще бы он тебя не узнавал! Ты ему уже пять лет снишься. Из них — два года до свадьбы и потом еще три. До свадьбы все так красиво… Потом… потом потолок начал скрываться под паутиной, освещение в квартире остановилось на уровне свечей. А ты стала носить только черное. Похоронили его и твоих родителей — внезапно они вздумали все вместе съездить на машине в Питер и погибли. Боже, ты тогда вся потемнела и… расцвела. — Яна, милая, конечно, узнаю, — льстиво сказал Неверов. Надо поумерить ее агрессивность. — Может, тебе кофе сделать или чаю? — Не беспокойся, все нормально. Неужели она решила опуститься до отравы? Яна по-прежнему стояла между Неверовым и колыбелью. Свечка трещала, как «белый шум», и захлебывалась собственной яркостью. Яна снова что-то говорила, но ему было уже не до того. Он нашел вопрос, на который очень нужно ответить! Почему она и все призраки с чудовищами, живущие здесь, не хотят, чтобы проснулся его сын? Он должен разбудить сына — тогда все станет на свои места, тогда он, наконец, сможет во всем разобраться. Его разуму просто недостает могучей детской интуиции. Колыбель заскрипела сильней, и тут на Неверова с потолка рухнул паутинный гад. Он обволок Клима полностью. Гам в квартире почти стих — уши были законопачены, глаза заклеены, в рот и нос полезли тонюсенькие твердые щупальца. Удалось высвободить руки, при этом показалось, что с них напрочь содрало кожу. Но липкой теплоты текущей крови не чувствовалось, и Клим понял, что паутина оказалась не такой уж мягкой. Спички!!! В кармане!! Паутина очень хорошо горит. Тварь мгновенно превратится в пепел. Клим собирался встать, и тут на него бросилась Яна. Они сцепились, покатились по полу, переворачивая мебель. Скрип проволоки раздался прямо сверху. Мужчина и женщина боролись под колыбелью. Яна была сильной, как сам дьявол. Клим кричал, силился перебороть ее, сломать, но она была несокрушимее гидравлического пресса. Сын проснулся и заплакал. Жена обмякла. Неверов стукнул ее головой об пол, отпихнул безвольно потяжелевшее тело, шатаясь, встал и взял ребенка на руки. Да, именно этого ему и не хватало… Клим стоял посреди светлой комнаты, таращился на ослепительный квазар люстры, держал сына истерзанными руками и медленно пропитывался осознанием: ничего не было. Совсем ничего. Просто что-то случилось на подстанции, и оттого пропало электричество, которое только что вновь хлынуло по проводам, а пока его не было — горела свеча. Не было никаких паутинных чудовищ — он сам себе накинул на голову одеяло, сам себе разодрал лицо, а падая, кажется, сломал челюсть. Он едва не убил жену, мог покалечить ребенка. И все это только потому, что ему не понравился скрип проволоки, на которую Яна неизвестно зачем подвесила нелепую древнюю колыбель… Он проснулся рывком, выпрямился на сиденье, бросил короткий взгляд в зеркало и не удержался от страдальческого стона: через все лицо шла красная полукруглая полоса. Ну а что еще тут можно сказать, кроме назидательного «а не фиг физиономией на руле дрыхнуть!». Отдел встретил Неверова всплеском дружелюбного хохота. Клим и сам понимал, насколько сейчас комично выглядит, так что не сопротивлялся и даже сам присоединился к этой простой и бесхитростной радости. — Короче, антиквар мне пообещал достать к завтрашнему утру копию тех карт, которые есть у наших террористов. Оказывается, Корбюзье делал их для себя. Теперь они есть у кого-то в частной коллекции, и господин Шпильман хочет выпросить копию. — А если ему откажут? — спросил Марголин. — Откажут так откажут, — пожал плечами Неверов. — Тогда сами будем думать, как спасать сакральный символ нации. Или мы что, уже на ее защитников не тянем ни в каком виде? — Да тянем, тянем, — успокоила его Ольга. — С тобой президент хотел перемолвиться. Неверов только вздохнул. С одной стороны, его теплые отношения с Алексеем Дмитриевичем были весьма лестны, а местами приносили пользу. Но иногда глава государства был не к месту и не ко времени. Вот сейчас Неверов намеревался забраться в библиотеку ФСБ, найти там все, что касается московских подземелий, и еще раз основательно перелопатить. Он ведь был уверен, что террористы обязательно подложат взрывчатку именно снизу, из подземелий. Но как они могут это сделать, если нет прохода к собору ниоткуда, кроме того пути, по которому уже спускался Марголин? То есть, как ни крути, надо признать, что, судя по всему, другой проход все-таки есть и террористы прекрасно знают о его существовании. Неверов чувствовал, что враги идут на шаг впереди него. И более паршивого ощущения он и представить себе не мог. — Когда президент хочет меня видеть? — спросил Клим. — Сейчас, — просто ответил Гизмо. — Да ты не переживай, ему наверняка понравится твой новый имидж. — Глаза бы мои на вас не глядели, — проворчал Неверов и решил, что, прежде чем покажется президенту, хоть немного приведет себя в божеский вид. Он зашел в туалет, сполоснул лицо ледяной водой, почистил зубы, причесался, скептически потер рукой колючий подбородок и ощутил, что в текущих жизненных условиях бриться нет ни малейшего желания. Вот пройдет еще немного времени, доберется он до террористов — и тогда можно будет позволить себе маленький праздник. Что вообще может быть лучше, чем контрастный душ продолжительностью не менее часа, бритье свеженьким лезвием по ароматной пене и после этого крепкий и здоровый двенадцатичасовой сон?! Скептически посмотрев на тускнеющий след от руля на лице, майор отправился в конференц-зал. Президент выглядел, наверное, не менее усталым, чем Клим, но зато куда более похожим на человека. — Ненормальный денек, — сказал глава государства. — Как будто мне мало всего прочего, еще и вице-премьер застрелился! — Мне кажется, что иначе его должны были бы застрелить вы, — ответил Неверов. — Иногда мне действительно очень хочется, чтобы у меня было чуть больше полномочий, чем обычно. Потому что никак не могу привыкнуть к тому, что те, кого ты считаешь своим другом, оказывается, держат специально для тебя за пазухой здоровенный камень. Очень хочется в такой ситуации просто-напросто по морде съездить, как в старые добрые времена. Неверов усмехнулся — старые добрые времена у Волкова были и вправду весьма интересными. Например, он был серебряным призером на первом чемпионате СССР по контактному карате среди ведомственных команд органов внутренних дел и государственной безопасности. Он до сих пор тренировался, и, хотя, конечно, форма у Алексея Дмитриевича была не та, Неверов подозревал, что вломить Волков может так, что мало не покажется. — Мертвого бить нельзя, — иронично усмехнулся Неверов. — Клим, у меня к тебе будет просьба, которая тебе не понравится, — сказал президент. Неверов удивился, насторожился и спросил: — Что такое, Алексей Дмитриевич? Чем я могу помочь? Почему мне должно не понравиться то, что вы мне скажете? — Ну, я же тебе разные вещи могу сказать! — тихо засмеялся Волков. — Но тут ничего страшного. Я завтра еду на открытие энергоблока Егорьевской АЭС. И ты знаешь, это просто паранойя какая-то: я боюсь, если честно, туда ехать даже в сопровождении своей традиционной охраны. Я хочу, чтобы ты со мной съездил. — Алексей Дмитриевич, зачем? Ваши телохранители — это люди такой квалификации, до которой мне далеко. Я не вижу, чем смогу принести вам пользу. — Я вижу, — ответил президент. — Говорю же: твое присутствие делает окружающий мир немного спокойнее. Ты оперативник высокого класса и на самом деле, если случится какой-то инцидент, сможешь работать неординарно, не так, как ожидают потенциальные преступники. — Алексей Дмитриевич, можно начистоту? — спросил Неверов. — А вам вот сейчас не кажется, что это какие-то детские сказки? Вроде как про страшного зверя из шкафа? Нет, конечно, если бы все было спокойно, я бы мог себе позволить сорваться на несколько часов. Но вот конкретно сейчас я не настолько распоряжаюсь своим временем. Волков подумал немного и спросил: — У тебя срабатывает такая вещь, как интуиция? — Иногда бывает, — честно ответил Неверов. — Вот и у меня иногда бывает, — ответил президент. — Сейчас, например, интуиция говорит мне, что надо обязательно затащить тебя с собой на эту АЭС. И я тебя затащу, поверь мне на слово. Неверов попытался представить, сколько всего интересного он услышит от своих коллег, когда сообщит им, что Волков срывает его с работы на добрых полдня… С другой стороны, а ведь ему это может и вправду оказаться полезным. Чуть отвлечься, получить возможность не работать мозгами двадцать четыре часа в сутки, а хоть чуть-чуть отключить мышление. Практика показывает, что это великолепно помогает вернуться к делу, что называется, со свежим взглядом. — Сколько времени займет поездка? И когда это надо сделать? — спросил Неверов.