«Не удивительно, что она спотыкается, – подумал Пёстельбергер. – Хоть бы мозги не задели, хирурги хреновы. Впрочем, с такими рассуждениями, там всё уже задето». – Вы были близкими подругами? – осторожно поинтересовался детектив. – Не просто подругами. Марина меня спасла. Моя мать была наркоманкой. Я родилась с огромным количеством патологий. Марина собрала меня заново, вернула к жизни, – девушка подняла руку, отогнула манжет и полюбовалась на свою кисть. Только сейчас Глеб заметил, что кожа на её руках была неестественно гладкой и белой, как у фарфоровой куклы. В голове пронеслась неприятная мысль: «Дожили. Обманываю пьяную девушку-инвалида…». – Она называла меня Паучок. Угадайте, почему? – Не знаю. Потому, что вы маленькая и милая? – ввернул детектив неуклюжий комплимент. – Нет, – Паучок слабо улыбнулась. – Вот поэтому. Она запрокинула голову и раскрыла бледно-розовые губы. Изо рта хлынули полчища насекомых, чёрной волной прокатились по шее и подбородку и спрятались под воротником блузки. Глеб выругался от неожиданности. Паучок рассмеялась, но тут же сбилась на рыдания. С десяток насекомых выскочили из-под манжет, пробежали по сжатым в кулачки ладоням и исчезли. Понятно. Анимированная татуировка на синтетической коже – одна из популярных услуг Царского Села, на этот раз вполне легальная. Если человеку пересаживали кожу, из-за болезни или ожога, он мог выбрать синтетическое покрытие с мерцающим пигментом, складывающимся в любой узор. Хватало и желающих ради яркого эффекта в буквальном смысле срезать с себя пласт кожи. Когда Глеб служил в полиции, их группа накрыла работавший без документов тату-салон. В числе посетителей замели одну такую жертву моды. Накладка на лице когда-то симпатичной блондинки не прижилась, из воспаленных швов вытекал гной, а на бугристой щеке извивались кляксы, похожие на тест Роршаха. – Она мне сделала идеальное тело, правда? Паучок потянула кверху подол блузки, прежде заправленной в юбку, и показала впадину пупка и выпирающие рёбра. – Без сомнения, – покривил душой Пёстельбергер. Девушка все больше напоминала ожившую шарнирную куклу, искусно разукрашенную и наряженную в праздничный костюм. Если таким и был замысел Фархатовой, то в голове её бродили тараканы размером с кабана. – Марина работала с тобой здесь, у себя дома, или в мастерской «РобоТеха»? – Ни там, ни тут. – Паучок не остановилась на рёбрах. Попыталась стянуть блузку через голову, но застряла в горловине. Покрутившись так и сяк, опустила её на место и принялась расстёгивать маленькие пуговицы в виде жемчужин, пока не открылся белый полупрозрачный лиф. – У меня всё идеальное. Хотите, покажу? Глеб поморщился. Девчонка-то совсем поехала. Из-за операции или и раньше была такой? Да к тому же напилась. – Не надо, я верю, Марина была талантливой. А где она сделала тебя такой идеальной? – Как вы считаете, я ещё человек? – Разумеется, протез руки не делает человека машиной, – детектив недовольно нахмурил брови: вытянуть что-то осмысленное будет сложно. Паучок не слушала собеседника, а лишь хотела обратить мучавшие её мысли в слова. Хоть блузку перестала расстегивать, и на том спасибо. – А если обеих рук и обеих ног? И сердца? И глаз? Когда, на каком проценте человек перестает быть человеком и становится машиной? Вы можете провести эту черту? – Нет, ну я, конечно, не могу… – сразу сдался Глеб, не желая уводить разговор в философскую степь. – …и никто не может! Парадокс корабля Тесея – если постепенно заменить все части объекта на идентичные аналоги, останется ли объект самим собой? – Ладно, – Пёстельбергер демонстративно поднял обе ладони. Второй псих за вечер, какой-то сраный Тесей с кораблём, да при его состоянии – это уже перебор. – Вы с Мариной, возможно, шагнули на новую ступень эволюции. У неё была своя лаборатория? Она вела эксперименты в тайне от компании? – Марина заботилась о нас с Бэном! – Паучок принялась раскачиваться на месте, щеки блестели от слёз. – Он… Он её застрелил. Он все уничтожил! Если бы я добралась до него раньше полиции… – И что бы вы сделали? – с понятным любопытством уточнил Глеб, догадываясь, о ком велась речь. О детективе Пёстельбергере, о ком же ещё. – Я бы его разорвала! – Бледные губы злобно скривились. – Переломала ему кости. Разрезала брюхо и выдернула кишки, пока он живой! Я бы отрезала ему веки, чтобы он не смел закрыть глаза! Глеб приоткрыл рот. Вот тебе и кукла гимназистки. На виске что-то легонько завибрировало. – Может, не надо так сурово? История сложная, неоднозначная… А кто такой Бэн? – Я знаю, я бы смогла. Вот здесь, – Паучок снова его не слушала. Девушка положила ладонь на еле заметную грудь, – спрятан источник. Его подарила Марина. Она любила меня и хотела, чтобы я была сильной и долго жила. Что с вашим лицом? Оно меняется. Пёстельбергер снова ощутил дрожь на виске. Он чувствовал её и раньше, но был слишком поглощен описанием предполагаемой казни. Вибрация означала, что у хайд-хэда кончился заряд. Двое собеседников встретились взглядом. По позвоночнику детектива пробежал холодок. На кукольном лице Паучка отразилось недоумение, затем – узнавание, и наконец – жадный восторг. – Здравствуйте, Глеб Александрович! Глеб бросился к дверям. Паучок в один прыжок перегородила дорогу. Глеб попытался увернуться и проскользнуть вдоль стены, но Паучок оказалась быстрей. Толкать больную подружку Фархатовой не хотелось. Пришлось отскочить назад, чтобы не попасть в объятия длинных и цепких рук. Слишком уж цепких для юной девушки. – Знаете, а ведь меня называют Паучком не только из-за татуировки. На рукавах её блузки, там, где находилась внутренняя сторона локтя, проступили пятна крови. Белая ткань начала расходиться по шву. Какого чёрта?! С Паучком что-то происходило. Лицо словно превратилось в восковую маску, зато руки и плечи ходили ходуном. Спазмы, припадок? Но даже в этом состоянии она оставалась невероятно резвой. И сильной – вибрирующая от дрожи рука дёрнулась, задела торшер. Пальцы схватили фигурную стойку и сжались, переломив её пополам. Лампочка погасла. Комната погрузилась во мрак, разбавленный проникавшим с улицы светом фонаря. Что за… Ошалелый Глеб отступил за обеденный стол. Оглянулся. Первый этаж, но окна закрыты и наверняка поставлены на сигнализацию. Черт с ней, с сигнализацией, но пока он будет возиться с ручкой и карабкаться на подоконник, Паучок успеет его схватить. Конечности девушки вытянулись и с хрустом переломились в суставах. Едрить! Упали на пол оторванные рукава, следом шмякнулись о паркет мокрые пласты синтетической кожи. Запахло так, будто открылся багажник старой Тойоты, на которой мать в детстве возила его на дачу. Паучок с грохотом бухнулась на четвереньки. Ноги и руки удлинились и выгнулись под острым углом. Получившееся существо и вправду походило на паука. От прежней девушки остались голова, торс и развернувшаяся куполом школьная юбка. На деформированных щиколотках белели прилипшие ошмётки кружевных гольф. Радостно рассмеявшись, Паучок прыгнула на стол. Не удержалась на лакированной древесине и проехалась вперёд, сшибив вазу с орхидеями. Зазвенело разбитое стекло, под ноги брызнула тухлая вода с подгнившими стеблями. Паучок сделала выпад тем, что недавно было рукой. Глеб присел, по затылку мазнул манжет, зацепившийся за какую-то зазубрину. Выпрямившись, Глеб схватил стул и прикрылся от атаки, а затем наотмашь ударил в ответ. Барьеры рухнули, больше он не видел в Паучке пьяную девочку на грани истерики. Но Паучок легко перехватила стул за ножки, дёрнула на себя и с треком разломила на части. И снова прыгнула. Не рассчитала траекторию и пролетела мимо, уронив столик с медным подсвечником. Глеб метким пинком отправил подсвечник ей в грудь. Паучок прикрылась протезом, но Глеб успел обежать стол с другой стороны. Двигалась она быстро, но неуклюже. Видимо, умельцы из СИЛО что-то напортачили, пока копались в настройках искусственных глаз. За что Глеб впервые был им искренне благодарен. Детектив заметался по комнате, следя, чтобы между ним и существом оставалось что-то из мебели, и постепенно приближаясь к выходу. Ещё рывок, и можно будет выскочить в коридор, а оттуда сразу на улицу, дверь не заперта. Стрелять не хотелось. Если он убьёт подружку Фархатовой в её же доме, то окончательно закопает себя. Да и в голову хрен попадешь из-за всех этих метаний. А стрелять надо туда. Паучок разгадала план. Взвизгнула, оттолкнулась суставчатыми ногами и враз перемахнула половину комнаты. Взметнулись пряди тёмных волос, куполом раскрылась складчатая юбка. С шумом приземлившись у дверного проёма, Паучок выдернула конечности из пробитой в паркете дыры и спросила: – Куда же вы? Я не люблю одиночество! Никогда в жизни Глеб не испытывал такого ужаса. Никогда. Даже драка с уродом теперь казалась детской вознёй. Надетая под кофту рубашка взмокла от пота и прилипла к спине. Паучок медленно двинулась вперёд, цокая металлическими штырями. Но тут из темноты коридора вышла маленькая девочка в клетчатой куртке, с шапкой кудрявых волос. Откуда взялась? Сумасшедший дом! – Беги отсюда! – заорал Пёстельбергер. Но девочка будто ничего не услышала. Паучок принялась разворачиваться, заслышав чужие шаги. Не успела. Девочка взмыла вверх и по-звериному ловко приземлилась на существо, сдавив коленями торчащие в разрывах блузки рёбра. Телескопические ноги Паучка подломились, не выдержав нагрузки. Паучок принялась кататься по полу, пытаясь сбросить вцепившуюся в неё девчонку, брыкаясь и пронзительно визжа. Полетела на пол заставленная книгами этажерка, настольная лампа, фоторамка с чьим-то улыбающимся лицом. Острая конечность, очертив дугу, едва не распорола Глебу плечо. Девочка ухватила голову за нижнюю челюсть и рывком свернула тонкую шею. Длинные конечности дёрнулись и обмякли, только нога с прилипшим гольфом продолжала судорожно мотаться, царапая паркет. Юбка задралась, открыв тощий зад и белые трусики, из которых торчали измазанные кровью и непонятной слизью трубки. Глеб почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Во рту скопилась слюна, пришлось изо всех сил стиснуть зубы. Но это был не конец. Кудрявая девочка перевернула Паучка вверх животом. Убрала остатки блузки, положила ладони между рёбер. Нажала, вдавливая пальцы в белую кожу. И вдруг одним рывком вскрыла грудную клетку. Дёрнула сильней, расширяя края, раздвигая ребра, словно дверцы распашного шкафа. Хлынула кровь, в нос ударил запах мясных рядов. Среди багрового месива с белыми зубцами костей мерно сокращалось что-то розовое, распухшее, влажное. Девочка подцепила сгусток ладонью, вытащила и отшвырнула в сторону. А затем принялась рыться в разорванном теле, не обращая внимания на детектива. У Глеба потемнело в глазах. Последним, что он смог отчетливо разглядеть, была белая пуговица-жемчужина, плавающая в лужи крови. Детектив перемахнул через сучащую в конвульсиях конечность и бросился к выходу, зажав рот рукой, удерживая рвоту из последних сил. Все мысли слились в одну – надо отбежать как можно дальше. Нельзя оставлять в доме биологический материал. Выскочив на улицу, Пёстельбергер помчался вдоль Леонтьевской. Когда запас выдержки иссяк, он резко свернул с тротуара и ломанулся в кусты, где его вырвало желчью и недопереваренной картошкой. Господи… Глеб распрямился и глубоко втянул промозглый ночной воздух. Запах сырости наконец-то вытеснил вонь крови и потрохов, но во рту всё ещё было гадко. Он повертел головой, пытаясь сообразить, куда прибежал. Кажется, миновал Дворец творчества, в темноте белели пришпиленные к фасаду полуколонны. Его трясло, то ли от холода, то ли от адреналина, стучали зубы. Сердце никак не желало успокоиться и бешено колотилось в груди. Он вспомнил, как в изувеченном теле Паучка сокращался багровый сгусток. Горло скрутил новый спазм, но в этот раз его не вырвало – в желудке ничего не осталось. Детектив снял бесполезный хайд-хэд, сунул в карман. Натянул поглубже капюшон, прячась от ветра, и, пошатываясь, выбрался из кустов. Больше всего хотелось сесть в маршрутку, вернуться в квартиру Фуры, схватить документы и оставшиеся деньги и рвануть от этого безумия прочь, неважно куда. – Братуха! Эй, погодь! Хошь эппл, последний? За сто пийсят отдам, без зарядки. Навстречу ковылял кто-то тощий, с синими ввалившимися щеками. Не в силах сказать ни слова, Глеб помотал головой и вытер губы рукавом. – Да вижу уже, не слепой. Накрыло тя капитально. На-ка. Неизвестный вытащил из кармана пластмассовую флягу, протянул Глебу. Пёстельбергер на автомате приложился к горлышку, с безумным видом таращась в пустоту. Клацающие зубы до хруста прикусили ободок, в горло потекла обжигающая бормотуха. Немного отпустило. Торчок потопал куда-то дальше, а Глеб опустошил флягу за три глотка и подумал: «Нельзя бежать. Мне тридцать семь, я не хочу второй раз начинать жизнь заново. Нельзя». По дороге промчался кортеж полицейских машин. Ветер подхватил завывание сирен и принялся мотать его над СИЛОм, заставив притихнуть местную нечисть. Ночь только началась. Глава 7 Август 2040 г. Год и три месяца спустя после авиакатастрофы. Санкт-Петербург. – Ты что делаешь? Забавный заметил, что заразился от людей дурацкой привычкой задавать вопросы, имевшие очевидный ответ. Тихий стоял на коленях, копаясь у трупа в потрохах. Что непонятного? Всё вокруг было заляпано кровью, и только лицо мёртвого пацана чудом оставалось чистым. Широко распахнутые глаза таращились на стену сборочного цеха, у подножья которого проходила неприятная процедура. – Пустой, – просипел Тихий, вытирая об одежду налипшие на пальцы багровые волокна. Отвисшая челюсть и плечи, задравшиеся одно выше другого, придавали ему туповатый вид. Но красные по локоть руки не давали сойти за безобидного дурачка. – Зачем? – Случайно. Тихий поднялся и похромал к тележке, украденной из супермаркета. За решетчатым боком громоздился дневной улов: кусок ковролина, флакон соляной кислоты, переложенные ватой бракованные импланты, которые работники завода, вопреки экологическим нормам, выбрасывали на помойку. Тихий себя чинил. Как умел, тут уж было не до дизайна. Забавный и сам притащился к хлебному месту в надежде отыскать одну деталь. Зачем сюда забрёл неизвестный парнишка, теперь уже не узнать… Забавный опустился на колено и обыскал труп. Во внутреннем кармане ветровки обнаружилась идентификационная карта и немного денег. Парнишке недавно исполнилось четырнадцать. Он мог расти дальше, становиться другим. Прав был в том бесконечно далёком разговоре Умный. Из всех человеческих качеств способность меняться оказалась самой удивительной. Шестеро – мухи, помещённые в каплю смолы. Можно вставить янтарь в золотую оправу, а можно испачкать и поцарапать так, что исчезнет медовый блеск. Но внутри останется всё та же сконструированная хозяевами муха… Поскрипывающая на неровном асфальте тележка Тихого скрылась за углом. Он даже не подумал спрятать труп. Впрочем, на помойку выкидывали не только запчасти, но и объедки из столовой, из-за чего неподалёку крутилась стая бродячих собак. Если Тихому повезёт, они решат эту проблему. Забрав документы, Забавный поспешил убраться подальше. Перебравшись через забор и оставив позади заросший травою пустырь, он притормозил, ощутив вибрацию смартфона. Недавно ему пришла в голову идея. Можно обойти все питерские помойки, но так и не найти подходящих частей. А где они имеются абсолютно точно? На базе. У кого есть туда доступ? У работников. Кто из персонала однажды поддался на шантаж и достал для шестерых то, что было запрещено? Лаборант в сине-голубом шарфе. А значит, стоило снова на него надавить. Вчера Забавный отправил анонимное письмо с угрозой, списком деталей и условиями для встречи. И вот получил ответ: человек согласился. Как просто. Почему он не додумался до этого раньше? В качестве нейтральной территории Забавный выбрал площадь у стадиона на Крестовском острове. Сегодня встречались «Зенит» и ЦСКА, вечером там будет многолюдно. К тому же появление на игре лаборанта, большого фаната питерского клуба, никого не удивит. Это на случай, если за паршивой овцой приглядывает служба безопасности «РобоТеха». Забавный пришёл за четверть часа до назначенного срока. Матч только что завершился, по лестницам стадиона стекал многоголовый поток. В темнеющем небе плыла голограмма разгромного счёта, вокруг неё вспыхивали фейерверки. Люди в красно-синих футболках спускались молча. В голубых, напротив, громко галдели, перебирая запомнившиеся моменты игры. На площади они разбивались на группки, дудели в рожки, подначивали красных. Кто-то развернул флаг и принялся им размахивать, выкрикивая: «Зенит – чемпион! Кто не верит, тот гондон!». К периметру площади, огороженной секциями переносного забора, подтягивался полицейский ОМОН, за рядами бойцов задом сдавал автозак. А вот и лаборант, с большой спортивной сумкой на плече. Поминутно озирается и подпрыгивает, пытаясь заглянуть поверх людского потока. Забавный натянул приготовленную маску, полностью скрывающую лицо, и влился в толпу. Его пихнули в плечо, бросив: «Свали с дороги, пони». Забавный, не реагируя, начал пробираться вперёд, держа курс на нервную фигуру лаборанта. Пока не заметил, что тот шевелил губами. Вокруг него собралось немало народу: кто скручивал в рулон плакат, кто прихлёбывал пиво, кто задирал фанатов другой стороны. Но никто не обращался именно к нему. Так с кем он говорил? Забавный остановился, наплевав на грубые тычки, и приблизил изображение. Слышно было плохо, пришлось читать по губам. – …не завтра, сегодня! Прямо сейчас! – Лаборант сделал паузу, выслушивая ответ. – Нет, пока не видно. Послушайте, я рассказал всё, что знал. Нельзя ждать до завтра. Или я пересеку границу, или меня достанут! – Новая пауза, на этот раз дольше предыдущей. – Нет, не уверен, что именно они. Но я больше не знаю никого, кто был в курсе… Договорились… Хорошо… Костеря себя последними словами, Забавный принялся протискиваться обратно. Болван! Чуть не вляпался в засаду! На лаборанте стояла прослушка. Ему диктовали указания, как себя вести и что говорить, когда на встречу припрётся доверчивый идиот, по недоразумению прозванный искусственным интеллектом.