Сглотнул, прижался к окну и принялся осторожно красться по узкому выступу, двигаясь в сторону балки. Не удержался, посмотрел вниз: под ногами клубился туман, окрашенный синим и красным светом мигалок. Движение на автостраде перекрыли. Значит, полицейские поняли, что засада провалилась. В прорехах облачной пелены стремительно перемещались чёрные силуэты спецназовцев. Призрачная балерина закрутила фуэте… В распахнутом окне показалась молоденькая блондинка с бейджиком на груди. – Стой, не прыгай! Всё можно исправить! «Чёрт бы тебя побрал» – мысленно пробормотал детектив. Если непрошенная спасительница продолжит голосить – привлечет внимание группы захвата, и его снимут из винтовок. – Прыгну, если не заткнёшься! Девушка непонимающе захлопала ресницами, но орать перестала. Добравшись до цели, Глеб осторожно опустился на четвереньки и выбрался на балку шириной в полторы стопы. Идти стоя он побоялся. Вместо этого пополз вперёд, разжимая одну дрожащую руку только после того, как крепко вцеплялся другой в мокрый и холодный металл. Слишком медленно… Он не успеет пробраться незамеченным. На другом конце перекладины его тоже будут ждать… Детектив сцепил зубы и продолжил ползти. На середине пути над балкой пролегала труба монорельса. Так близко, что в образовавшуюся щель с трудом протискивалась голова. Лучше попробовать перебраться сверху. Глеб остановился и сдал назад. Как работает монорельс? Что, если по трубе подается ток? Или лучше повиснуть на руках, преодолеть опасный участок и залезть обратно с другой стороны? – Стоять! Не двигаться! Блондинка с бейджиком исчезла, вместо неё из окна высунулся боец с винтовкой в руках. ДРБ всё-таки решились войти в здание. Это конец. Балансируя на узкой перекладине, Глеб поднял вверх раскрытые руки. Осторожно встал на одно колено, как рыцарь, готовый присягнуть на верность. Сейчас, вот сейчас грянет выстрел. Пуля раздробит позвоночник, и его тело полетит вниз, беспомощно кувыркаясь, мимо танцующей балерины, мимо прильнувших к стёклам менеджеров и бухгалтеров, навстречу красно-синему туману и боли… Из-за поворота показалась хищно вытянутая морда поезда. Пути на этом участке делали крутой поворот, состав заранее сбавил скорость. Времени на раздумья не было. Глеб начал подниматься с колен, продолжая держать руки над головой и выкрикивая: «Не стреляйте! Я безоружен!». Балка под ногами дрожала, воздушная волна норовила столкнуть вниз. Детектив, покачиваясь, выпрямился в полный рост. Состав тянулся бесконечной лентой, мелькали лица пассажиров с разинутыми ртами. Показался последний вагон. Глеб присел на заднюю ногу, оттолкнулся и прыгнул вверх, хватаясь за поручень, торчащий справа от окна. Руку чуть не вырвало из плеча. Глеб больно приложился о стенку вагона, зажмурился и заорал, но хватку не разжал. Прикусил губу, уцепился второй рукой, подтянулся и нащупал ступнями выпуклую скользкую фару. Прижался всем телом к раскачивающемуся вагону. Ветер дул бешеный, капюшон сорвало с головы. Вспотевший, как после марафона, Глеб мгновенно заледенел. Кажется, в него стреляли, но вой рассекаемого составом воздуха всё заглушал. Он запрыгнул на поезд монорельса! Охренеть! Если он выживет, если весь этот кошмар когда-нибудь закончится, именно эта фраза займёт первую строчку в его резюме! Поезд начал тормозить, и всё равно не меньше половины квартала успело уплыть в туманную темноту. Не дожидаясь полной остановки, Глеб подловил подходящий момент и спрыгнул вниз. Удачно приземлился на открытой веранде торгового центра, испугав уборщицу, оседлавшую поломоечную машину. Перекатился через голову и устремился к открытой двери, подволакивая ушибленную ногу. Вырвался он из оцепления или нет? Сколько бойцов заметило отчаянный кульбит? Детектив выскочил на служебную лестницу и помчался на первый этаж, периодически срезая путь прыжком через перила. Группа захвата не успела сориентироваться: Глеба поджидал всего один спецназовец ДРБ. Они столкнулись на лестничном пролёте второго этажа. Боец выпустил автоматную очередь, на этот раз без шуток, по животу и груди. Глеб скатился задницей по ступеням, пропустив выстрелы над головой. От грохота заложило уши, в нос шибануло запахом пороха. По инерции пролетев вперёд, детектив врезался ботинками в колени противника, уцепился за полу разгрузки и рванул на себя. Спецназовец не удержался, упал. Глеб охнул, получив локтями по животу. От нагревшегося ствола, оказавшегося у самого лица, исходило тепло. Детектив ухватился за стойку перил, подтянулся и принялся бешено лягаться, стараясь попасть по шее и плечам. Мужик попытался встать, но положение у него было неудобное: пришлось освободить руки, выпустив автомат. Тогда детектив покрепче сжал перила и со всей дури въехал ногой по груди бойца. Спецназовец рухнул на спину, перекувыркнулся и долбанулся шлемом об стену. Глеб сиганул через распластанное тело и помчался дальше. Входная дверь распахнулась навстречу. Глеб качнулся вбок и перехватил высунувшуюся руку с автоматом. Вывернул, ломая запястье, ударил бойца головой о косяк. Добавил коленом в живот, ещё раз приложил головой. Где-то неподалёку простучала очередь, но думать об это было некогда. Противник упал, и вошедший в раж детектив ударил его дверной створкой, закрепляя победу. После чего вывалился на улицу и, с трудом удержавшись на ногах, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул сырой воздух. На языке остался привкус дождя. Лестница вывела его на задний двор, к мусорным бакам и засранной голубями скамейке. У крыльца растеклась лужа крови, от которой тянулся багровый след, будто здесь проволокли разделанную тушу. Что за чертовщина?! Глеба передёрнуло. Он огляделся и, недолго думая, махнул в ближайший переулок. На соседних улицах выли сирены. Сверху доносился стрёкот вертолета. Шум, крики. Безжалостные конусы прожекторов, рыщущих во тьме. Полиция решила во что бы то ни стало взять беглеца. Куда бежать, куда?! Под самым носом у Глеба резко затормозил автомобиль. Задняя дверца поднялась вверх, стекло передней опустилось на треть. – Здравствуйте, Глеб Александрович. Забирайтесь и ложитесь на пол. За рулём сидел брат Айчилан, министерский статс-секретарь и попечитель сироток, невозмутимый Оталан Мансурович Алабердиев. Глава 10 Декабрь 2041 г. Два года и девять месяцев спустя после авиакатастрофы. Санкт-Петербург. Центр города нестерпимо сиял. Над дорогами растянулись гирлянды в виде сосулек, витрины тонули в еловых ветках и мишуре. На Разъезжей улице кто-то включил голограмму огромного сугроба и усевшегося сверху полярного медведя в шапке и шарфе. Настоящий снег тоже был – жидкая каша, хлюпавшая под ногами. Шустрый шёл, опустив голову вниз. Он уменьшил чувствительность рецепторов до того минимума, за которым передвигаться по городу становилось опасно. Только так можно спрятаться от информации, настырно лезущей в мозг. Проклятый город не затыкался ни на секунду – смеялся, болтал, звал за покупками, шелестел шинами, приглашал на экскурсию, сводил с ума. Шустрый сдавил двумя пальцами переносицу, прошептав: «Пожалуйста, хватит». Надо как-то жить дальше, жить надо. А почему надо? Шустрый оборвал эту мысль – думать тоже было тяжело. Ему хотелось совершать только самые примитивные действия – идти, есть, спать. Ночевать на улице стало холодно. В метро и на вокзале бомжей гоняла полиция. На одной из таких облав Шустрый увязался за каким-то бродягой, показавшем ему заброшенный долгострой. Шустрый обосновался в пустой квартире, где спал на подобранном с помойки пуховике и разводил костёр прямо на полу, заколотив оконный проём листом фанеры. Разъезжая улица вывела на Лиговский проспект. Сегодня здесь открывался новый пункт «Очага», в честь праздника бездомных кормили обедом. Шустрый знал, как опасно соваться в их логово. Но от голода организм начал вытворять странную штуку – проецировать вкус всего, что он пробовал за недолгую жизнь. Язык почти физически ощущал то пресную мякоть питательной пасты, то шероховатую корочку картошки фри, то вяжущую сладость промёрзших ранеток, сорванных с дерева. Мысли о горячей еде не давали покоя. На открытии соберётся много народу, если повезёт, удастся затеряться среди людей. Под украшенной воздушными шарами вывеской «Очага» стояла женщина с микрофоном. Она обращалась к растянувшейся вдоль тротуара толпе, отвечавшей редкими хлопками. – …не будем равнодушными! Не пройдём мимо, окажем психологическую поддержку, а в случае необходимости… Шустрый понизил чувствительность рецепторов, чтобы лица превратились в пятна, а слова слились в неясный гул. Чуть дальше выстроилась ещё одна очередь, серая и молчаливая, упиравшаяся в газель с распахнутыми дверцами. Оттуда тянуло запахом перловой каши, но эта была иллюзия – обоняние он давно отключил. Шустрый пристроился в самый конец, за стариком в потёртой дублёнке. Тональность шума переменилась. Кажется, женщина договорила, вместо неё заиграла музыка. Очередь продвигалась медленно. Шустрый смотрел прямо перед собой, на слипшийся от влажности мех на воротнике дублёнки и торчавшую над ним шею, красно-коричневую и бугристую, словно шкурка граната. Мимо проходили счастливчики с мисками в руках. Над посудой вился горячий пар. Шустрый почувствовал, как сжался живот, будто внутри заработал насос. Старик что-то крикнул. Шустрый насторожился и включил слух. – Поживей, православные! Ног не чую! Шустрый опустил взгляд и увидел, что старик был обут в тряпичные кеды с подошвами, примотанными скотчем. Грянули аплодисменты, совсем непохожие на прежние жидкие хлопки. Только не это… Шустрый украдкой оглянулся через плечо. Так и есть, со стороны крыльца доносился голос Оталана Алабердиева. Сбежать прямо сейчас? Нет, лучше не привлекать внимания. Волонтёры выгрузили из кузова новый бак, звякнувший об асфальт алюминиевым дном. Очередь оживилась, под драной обувкой нетерпеливо зачавкал снег. – Друзья, спасибо, что вы пришли на открытие юбилейного, тридцать пятого офиса нашего центра. Близится Новый год, светлый, объединяющий праздник. Но не всем повезло, не у всех есть дом и семья… Оталан выступал с непокрытой головой. Кончики ушей порозовели, ветер облизывал смолянисто-чёрные волосы, не в силах пошевелить уложенные в салоне пряди. – …дети, самые беззащитные и ранимые граждане нашей страны. – Болтай, болтай, недалеко Валдай, – пробурчал непонятное старик. Шустрый ссутулился и сунул руки в карманы, стараясь сделаться незаметным. До еды оставалось не больше десяти человек. В глубине газели виднелись сложенные стопкой миски и большой поддон с нарезанным на куски чёрным хлебом. – Ты не возражаешь, если мы заполним анкету? К Шустрому подошла девушка-волонтёр в голубом жилете. Отказываться было опасно. Девушка достала планшет и украдкой втянула воздух, пытаясь учуять специфическую вонь живущего на улице человека. «Зря стараешься», – подумал Шустрый. Тела шестерых не пахли, а волосы не росли. Внешние признаки никак его не выдавали. – Как твоё имя? – Кирилл. – Сколько тебе лет? – Четырнадцать. – У тебя есть родители? – Есть. После каждого ответа девушка прикасалась к экрану, делая пометки. – Почему ты сюда пришёл? – Проспорил друзьям. – Это как? – Поспорил на десятку, что не постремаюсь жрать с бомжами. – Допустим… Ты ходишь в школу? – Хожу. – Тебе нравиться учиться? Шустрый стиснул зубы так, что набухли желваки. Спохватился, расслабился и постарался улыбнуться. Мускулы плохо слушались приказов. – Да. – Какой предмет у тебя любимый? «Отстань! Отстань от меня!». Это начинало походить на пытку. Очередь укоротилась примерно на треть. – Все. – И всё-таки? – Обществознание. Девушка сузила подведённые тушью глаза. – Ты уверен? Этот предмет исключили из программы. – Я хожу на факультатив. Но на её лице уже вспыхнул охотничий азарт. Впереди оставалось шесть человек. Кулеш сорвался с поварёшки и с сочным чавканьем приземлился в подставленную миску. Рабочий перевернул пустой поддон, вытряхивая на асфальт хлебные крошки. Откуда-то, как по сигналу, налетела стая воробьёв. – В каком районе ты живёшь?