– Почему министерство продолжило сотрудничать с «РобоТехом»? – Потому что у «РобоТеха» нет настоящих конкурентов. Без их технологий мы бы никогда не продвинулись так далеко на Марсе. Строительство подземной базы завершено, колония готова принять живой персонал. Пусть и немногочисленный, но однажды на её месте возникнет город, не менее прекрасный, чем Санкт-Петербург. Глеб мимоходом задумался, установят ли в этом городе памятник Оталану? В костюме, на коне, правая длань простёрта к небесам. Статс-секретарь обладал амбициями соответствующего размаха. – И вы не в претензии на то, как поступил Фархатов? – Я бы не был в претензии, даже если бы оплатил весь грант из собственного кармана. Олег – не тот человек, с кем стоит ссориться… Окончание фразы, «в открытую» или «на моём месте», не было произнесено, но недосказанные слова повисли в воздухе. – А с Мариной Фархатовой вы были знакомы? Гладкое лицо Оталана сохранило неподвижность, рука мягко провернула руль, направляя машину в бетонированный желоб автострады. Скорость движения увеличилась, баннеры с рекламой слились в аляповатую ленту. – Марина была практиком и не любила вести переговоры. Поэтому нет, по большому счёту, нам не представилось случая пообщаться. Очень жаль, говорят, она была необычайной личностью. И могла многое сделать для этого мира. На последней фразе бескровные губы статс-секретаря дрогнули и застыли, будто он хотел улыбнуться, но передумал. А Глебу вспомнился ответ Дамира на схожий вопрос, про любовь без радости и разлуку без печали. Впрочем, то была поэзия. – А вы… Если предположить, что учёные всё-таки добились успеха… Как бы вы отнеслись к существованию разумных киберов? Глеб задал вопрос наудачу, уверенный, что получит тот же шаблонный ответ: «Никак» или «Зачем размышлять над несуществующими проблемами», но тут их обогнал кислотно-зелёный спорткар. Подрезал Оталана, обдал слякотью лобовое стекло и скрылся в тумане. На скулах статс-секретаря натянулась кожа, обозначив стиснутые желваки. Он резко свернул к обочине, остановился в запрещённом месте и не тронулся до тех пор, пока система самоочистки не убрала последнее пятнышко. Всё это время Оталан просидел молча, сжав рулевое колесо с такой силой, что побелели костяшки пальцев. – Посмотрите вокруг, Глеб Александрович, – произнёс он с непонятной интонацией, когда автомобиль вернулся на свою полосу и набрал прежнюю скорость. Глеб послушно повернулся к окну. Мимо проносилась обычная городская панорама, разбитая и неуютная. Навязчивая реклама, опрокинутый и развороченный мусорный бак, прикорнувший на скамейке алкаш… Ничего выдающегося. – Я регулярно получаю повестку, посвященную криминальной обстановке в Санкт-Петербурге. Знаете, сколько человек исчезает без следа ежегодно? Полторы тысячи. И это только те, у кого имеются родственники, чтобы подать заявление. Добавьте сюда убийства и тяжкие телесные повреждения. На последнем заседании мне предложили разработать программу, направленную на снижение домашнего насилия. По статистике, детей избивают в шести процентах семей, женщин и престарелых родителей – в семи с половиной. Домашнее насилие… Как вам нравится само это выражение, вас в нём ничего не смущает? Слой грязи вокруг нас копится и растёт. Нам не нужен никакой сверхразум, не надо обольщаться. Мы сожрём себя сами. Вы спрашиваете, как бы я отнёсся к появлению разумных киберов? Как считаете, в обществе разумных киберов мог бы возникнуть термин «домашнее насилие»? Или «Детская преступность»? Вы смеётесь… Смейтесь, но, если однажды они станут главными, я не буду возражать. Глеб вздрогнул. Встретился в зеркале с непроницаемыми глазами Оталана. В чёрных зрачках, слившихся с тёмной радужкой, отражались огни проезжавших мимо машин. Статс-секретарь неожиданно подмигнул в ответ. – Что-то я разошёлся. Это всё – лирика. Не знаю, где скрывается господин Фархатов, но я недавно общался с его женой. Она не выходит из дома после случившегося. Хотите, отвезу вас к ней? Пёстельбергер собрался с силами и кивнул. План дальнейших действий сложился сам собой, и предложенный разговор с Каньей встроился в него превосходным образом. Идея чересчур смелая. Но если Дамир не соврал, и сейчас глаза и уши детектива вели непрерывную запись, можно провернуть старый как мир, но до сих пор действенный фокус. Оставшееся время в пути оба провели молча. Глеб незаметно набирал на подаренном Дамиром мобильнике сообщение для Эдика. Существовал риск, что, прочитав его, парнишка покрутит пальцем у виска и отправится по своим делам. Но если Эдик по неведомой причине действительно решил стать ангелом-хранителем детектива, он выполнит просьбу. В противном случае Глеба ожидали новые неприятности. За стеклом обшарпанные многоэтажки сменились сначала приличными, а затем и престижными домами. Машина выехала на набережную. С одной стороны раскинулись свинцовые воды Финского залива, с другой – каскад жилых небоскрёбов, подпиравших плотные, с лиловым отсветом облака. Каркас из железобетона, как в каком-нибудь Сингапуре, затянули вертикальные сады. Где-то трава пожухла и побурела, свесившись со стены старым мочалом. Но большая часть зеленела и кустилась, наплевав на погоду. То ли инженеры продумали систему обогрева, то ли российские генетики ни в чём не уступали кибернетикам. Скорее второе. В супермаркете возле офиса с недавних пор продавалась голубая клубника. Автомобиль забирался всё выше, пока не выехал на верхний ярус устремлённого к небу мегаполиса. С такого расстояния фонари на дороге казалась сверкающим ожерельем, брошенным на чёрный бархат земли. А далёкие промзоны и районы победней превратились в пригоршни упавших с неба звёзд. Перед машиной статс-секретаря, внесённой в базу закрытой территории, поднимались шлагбаумы и распахивались ворота. Живая охрана мелькала на грани видимости, как официанты в хорошем ресторане. Оталан заехал на парковку, расположенную на цокольном этаже. Заглушил электромотор, повернулся и протянул Глебу тонкий пластиковый прямоугольник. – Одноразовый гостевой пропуск, не именной. Я как-то собирался навестить господина Фархатова, но встретился с ним по дороге, а пропуск вернуть забыл. Воспользуйтесь карточкой в кабине лифта и без остановок поднимитесь в пентхаус. Как я уже говорил, Канья дома одна. Удачи вам, Глеб Александрович. – И вам, Оталан Мансурович. Благодарю за беспокойство, и вас, и вашу сестру. Вы оба так много для меня сделали. – И сделаем намного больше, не сомневайтесь. «Да уж не сомневаюсь», – хотел добавить Глеб, но прикусил язык и пожал узкую прохладную ладонь. – И ещё… Глеб замер, выставив ногу в открытую дверцу. – Как я уже говорил, Айчилан нравилось с вами работать. Вы, наверное, заметили, что моей сестре не всегда легко даётся общение с другими людьми. – Взгляд Оталана слегка потеплел. – У неё было… нетипичное детство, мало практики для социализации. Айчилан равнодушна к карьере и не нуждается в деньгах. Ей просто хотелось найти какое-то занятие для души. И ваша маленькая фирма предоставила ей такую возможность. Но в начале ноября на Марс отправляется первая партия колонистов. Это очень важный для меня проект. Я лично возглавлю экспедицию, а сестра будет мне помогать. Даже если ваша история благополучно разрешится, она не вернётся на прежнее место. Не обессудьте. – Разумеется. Я всё понимаю. – Глеб кивнул и вышел из машины. С деликатным жужжанием опустилась задняя дверца, вернувшись в единую плоскость с корпусом электрокара. Поднимаясь на последний этаж, занятый апартаментами Олега Фархатова, Пёстельбергер обдумывал слова статс-секретаря. Что ж, и они вписывались в общую картину и даже становились завершающим штрихом, подобно подписи художника в углу холста. Как только он приложил карточку-пропуск к панели в лифте, над головой распустились красные шестиугольники, замерли на несколько секунд, а затем принялись опускаться, исследуя тело сантиметр за сантиметром. Пройдя от макушки до ботинок, линии сменили цвет на зелёный, а затем растворились. Приятный женский голос произнёс: «Благодарим вас за соблюдение правил безопасности!». Микрочип Дамира сумел обойти продвинутый роботеховский сканер. Либо попросту не существовал. Двери лифта разъехались с мелодичным звоном, предупреждавшим хозяев о появлении гостей. Глеб шагнул в просторную гостиную с панорамными окнами, часть из которых выходила на Финский залив, а часть – на усыпанный разноцветными огнями город. В центре зала с потолка спускался подвесной камин. Огонь не горел, очаг засыпало пеплом и головёшками от прогоревших дров. Канья стояла к лифту спиной. Тёмно-каштановые волосы женщины были всё также зачёсаны кверху и уложены на затылке. Вырез серебристого платья открывал смуглые лопатки и беззащитную линию позвоночника. Канья стояла босиком, опустив руку с пустым бокалом, и на звук чужих шагов не обернулась. Роскошные изгибы тела подсвечивал мёртвый костер горящих вывесок, билбордов и голограмм. Преобладала кислотная лазурь «РобоТеха», порождая смутное ощущение дежавю. Где-то там за стеклом рыскали в поисках беглеца прожекторы и дроны, лаяли овчарки, а фантомная балерина без головы танцевала с усатым китайским драконом. Каким же нереальным становился по ночам Санкт-Петербург. Город, где процветал страшный оксюморон «домашнее насилие», где реклама роскошных автомобилей проецировалась на стены домов, жители которых не могли купить даже мопед, и где каждый год бесследно исчезало полторы тысячи человек, невидимых для миллионов камер. План Пёстельбергера был прост. Он собирался сделать вид, что признаёт победу Каньи и хочет сбежать. Но для этого ему нужны деньги. Предложение являлось компромиссом для обеих сторон. Детектив останется на свободе и начнёт новую жизнь где-нибудь подальше, по ту сторону экватора, а Канья поставит точку в утомительной игре. Даже короткой беседы с госпожой Фархатовой хватило, чтобы понять: она любит контролировать ситуацию и наслаждается властью над мужчинами. Глеб надеялся воспользоваться сладкой иллюзией того и другого, чтобы подтолкнуть противника к искушению наговорить лишнего. А микрокамеры Дамира всё запишут. Если же никаких камер не существовало… Что ж, тогда он хотя бы получит шанс выяснить недостающую информацию. – Здравствуй. – Здравствуй, Глеб, – Канья обернулась с таким спокойным видом, словно заранее договорилась о встрече. Оба, не сговариваясь, перешли на ты. Странно, но ложь и клевета сделали их ближе, поставив могущественную супругу владельца «РобоТеха» и наёмного рабочего на одну ступень. Для себя Глеб объяснил парадокс тем, что ни к чему сохранять вежливость с человеком, пустившим под откос твою жизнь. Но объяснение оставило привкус незавершённости. Канья продолжала стоять, молча разглядывая такого же неподвижного гостя. Затем медленно и лениво потянулась к затылку, вытащила заколку и бросила на пол. Волосы рассыпались по плечам тяжёлой волной. – Как хорошо, что ты пришёл. Я уже пьяная, – вслед за заколкой полетел бокал, разбился с высоким хрустальным звоном. Госпожа Фархатова приблизилась к окну, положила смуглую ладонь на стекло. – Подойди. Приблизившись, Глеб почувствовал запах вина, знакомых тяжёлых духов и чего-то неуловимого, почти звериного. Тёплая хищница с шелковистой шкуркой. Детектив бросил взгляд на стоявший неподалеку стол, собранный из жердочек и прозрачных пластин. Его поверхность была усыпана розами, ярко-красными, с длинными шипастыми стеблями. Из опрокинутого кувшина натекла лужа воды. Рядом стояла бутылка с вином и блюдо с шоколадными конфетами. – Я не причиню тебе вреда. Я пришёл поговорить. Без оружия, с пустыми руками. Можешь меня обыскать. Мне некуда деться. Я так же, как и ты, хочу, чтобы вся эта история… – заготовленную речь прервал сдавленный, хрипловатый смех. – Ты не знаешь, чего я хочу, – Канья разочарованно покачала головой. – Никто из вас не знает… Она коснулась окна алыми губами, сделала выдох. Запах вина усилился. На стекле образовалось пятно конденсата. Канья приложила палец к запотевшему кругу и одним росчерком нарисовала простой, похожий на галочку силуэт. Птицу с расправленными крыльями – такой же формы были её сережки, надетые в день несчастливого знакомства. Повернулась к Глебу, передвинула маленькую, как у девочки-подростка, босую ступню. – Что это? Сними. Глеб покорно стянул через голову худи, оставшись в одной рубашке, давно утратившей белизну. Канья придвинулась ближе, полусонным жестом вытянула руку и положила ему на грудь. Ладонь грела сквозь ткань. Даже не грела, обжигала, и Пёстельбергер ничуть бы не удивился, если бы из-под тонких пальцев начали расползаться чёрные круги обугленного хлопка. – Я хочу поговорить о деле. Не знаю, чем тебе помешала падчерица, но я больше не хочу барахтаться в вашем дерьме. Мне нужны деньги, чтобы исчезнуть. Дело закроют, и мы оба друг о друге забудем. – Мы поговорим, мы обязательно поговорим о деле… – Канья словно не услышала последних слов. Рассеянный взгляд, таящийся под длинными ресницами, блуждал сверху вниз, рука продолжала лениво оглаживать грудь. – Как же мне надоело говорить о деле. Знаешь, Глеб, меня всю жизнь выбирали. А я могла только соглашаться или отказываться. Чаще соглашаться. Выбирали, а потом начинали говорить о деле. Ловкие пальцы расстегнули верхнюю пуговицу. Похоже, она и вправду была пьяна. Неготовый к такому повороту Пёстельбергер покосился на бутылку, опустошённую не больше чем на треть. – Тебе нравятся розы? Мне сказали, красные розы – мои цветы. Ты тоже так считаешь? Глеб дёрнул уголком рта, позволяя горячей руке расправляться с пуговицами, постепенно спускаясь к ремню. – Скоро я стану свободной и наконец-то сама смогу выбирать. К черту циничных стариков и лощёных подонков. Я выбиру такого, как ты. Большого, сильного, безрассудного… Крутого парня, который не думает о завтрашнем дне. В боевых шрамах, – палец на миг оторвался от путешествия по рубашке и погладил ссадину на щеке. Глеб мельком подумал, что за текущую ночь его дважды обозвали безрассудным. «Пора что-то делать с имиджем. Может, набрать десяток кило и записаться в гольф-клуб?». А Канья внезапно отстранилась, подошла к столу и взяла с блюда конфету. Положила в рот, потянулась за следующей. Глеб предпринял третью попытку вывести госпожу Фархатову на откровения, но та прервала монолог, прижав подтаявший шоколад к его губам. Слегка надавила, побуждая принять угощение. Рот наполнился липкой клубничной помадкой, чей приторный вкус показался ему знакомым. Но сосредоточиться на воспоминании не получилось: стоило проглотить конфету, как в голове поплыл пульсирующий звон, словно у него внезапно подскочила температура. Угасла боль, по мышцам разлилась приятная лёгкость. Возникло ощущение, что ещё чуть-чуть, и он пушинкой воспарит к потолку. Канья пальцы не убрала, и Глеб не удержался, провёл по ним языком. И сразу почувствовал нарастающее возбуждение. Голос Каньи, её запах, плавность движений – всё находило неуместный отклик в его теле. От каждого прикосновения внутри что-то ширилось и разрасталось, захлёстывая протестующий разум волнами мучительно-сладкой эйфории. Канья встала на цыпочки, скользнула губами по подбородку. – Колючий. Мне нравится, – мягкие губы снова притронулись к коже, ближе к скуле. – Не надо сейчас о деле, я прошу… О деле мы поговорим потом. Ладонь женщины добралась до пряжки на ремне и бесстыдно расстегнула ширинку. Пёстельбергер сжал обнажённые плечи, притянул Канью к себе и поцеловал. Рекламный фантом за окном обернул их сдвоенный силуэт лазурной пеленой. Глеб стоял в доме Олега Фархатова и обнимал его жену, виновную в смерти дочери. Это было безумие, бред, и Глеб нырнул в него с головой. Подхватил Канью, усадил на стол, задрав узкое платье до самой талии. Случайно упёрся рукой в шипастый ствол, смахнул цветок, не заметив боли. Ощутил ладонями жар, идущий от гладких и упругих бёдер. Кожа женщины была гладкой и нежной, её хотелось гладить, сжимать, облизывать и расцарапывать до крови. Детектив приник поцелуем к жадному, влажному рту, спустился ниже. Какой же одуряющий у неё был запах… Прошёлся языком по длинной шее, облизал ключицу, обхватил губами твёрдый набухший сосок. Канья издала долгий стон. Последние предохранители отключились. Он двигался всё быстрей и быстрей, понукаемый хриплыми криками, ощущая, как острые ногти Каньи впиваются в спину через рубашку. С каждым рывком сладость внизу живота нарастала, поднималась выше, пока не вспыхнула искрящимся фейерверком. Глава 11 Август 2031 г. Ближний Восток. – Товарищ прапорщик, здесь оставаться опасно, здание может обрушиться в любой момент. Командир группы Глеб Пёстельбергер продолжил путь по тому, во что превратился вестибюль. Развалины занесло песком и бетонной трухой. Пол, стены, разбитая мебель – всё окрасилось в цвет охры, словно в забрало вставили светофильтр. Из-под обломков перекрытия высовывался край каталки с погнутым колесом. Над ней склонилась стойка от капельницы, чуть дальше торчала доска, оторванная от дверного косяка. Камни перемешались со штукатуркой и тряпьём. Сквозь пробоину в потолке шпарило солнце, подсвечивая частицы пыли, заметаемые ветром с края дыры. Глеб потёр щёку, с неудовольствием отметив, как быстро отросла щетина. – Что думаешь? Сержант Сурен Балумян, приставленный к отряду в качестве технического консультанта, перевёл взгляд на разлом. Кусок перекрытия угрожающе навис над головой, удерживаясь на покорёженном скелете арматуры.