– Товарищ прапорщик! Живой? – захрипел динамик голосом Ганина, отзываясь в ушах болезненными уколами. Конец октября 2042 г. Санкт-Петербург. Детектив Глеб Пёстельбергер очнулся на полу в той же позе, в какой десять лет назад прикрывал раненого Сурена. Давненько ему не снился этот кошмар. Нынче к сюжету добавился странный разговор на броне, не имевший ничего общего с реальностью. Коробочку трясло на перерытой тралом дороге, было не до бесед. Тело затекло, в голове царила пустота. Гостиную всё также заливала лазурь от рекламных голограмм, не было слышно ни звука. Глеб встал на четвереньки, потёр лоб и выпрямился, придерживаясь рукой за край стола. И только тогда увидел Канью. Она лежала на прозрачной столешнице, свесив с края стройные ноги, в окружении рассыпанных роз. Платье задралось до пояса, одна рука покоилась на животе, другая вытянулась над головой. Большие карие глаза невидящим взглядом смотрели в потолок. Так вот почему Оталан его сюда привез… Глухо застонав, детектив отвернулся и прижал ладони к лицу. Он-то думал, хитрый статс-секретарь хотел избежать лишнего риска и убедиться, что детектив не раскопал ничего существенного. Недавняя облава была слишком велика, чтобы повсюду расставить своих людей. Если бы Пёстельбергера взяли «не те» полицейские, детектив успел бы наговорить лишнего. И ему могли поверить, учитывая прошлые заслуги и поддержку Фуры. Другое дело, если бы Глеба застрелили «при попытке отомстить госпоже Фархатовой» за донос. Но Оталан пошёл дальше. Куда приятнее избавиться от настырного детектива, замкнув круг и свалив на него очередное, последнее убийство. На этот раз сообщницы, исчерпавшей свою полезность. Глеб обернулся на мёртвую Канью. Странно, но сейчас она казалась моложе своих лет. Может, из-за приглушённого света, а может из-за расслабленного и слегка обиженного выражения лица. Как будто могущественная жена Олега Фархатова расстроилась, что так и не дождалась счастливых времён. Детектив подтянул приспущенные трусы и штаны, подобрал худи и достал чудом не вывалившийся из кармана мобильный. Судя по кипе уведомлений, последний час до него тщетно пытался дозвониться Эдик. – Здорово, Глебчик. Куда пропал? – Занят был. Как всё прошло? – Глеб отвернулся к окну, но призрак Каньи настиг его и там, бледным отражением в стекле. Эдик демонстративно вздохнул: – Сам не знаю, с чего тебе помогаю… Он действительно караулил на парковке. Я подошёл и брызнул на капот из баллончика. Он сразу выскочил. Полный псих, аж весь затрясся от злости. Как ты и просил, залил ему рожу краской. Её ни маслом, ни бензином не оттереть, только специальным растворителем, а его хрен найдёшь. Потом врезал по харе. Но это уже от себя, не по инструкции. – Давно это было? – Час назад, может чуть больше. – Охрана не догнала? – Да не, в депо и то мужики быстрее шевелятся. Тоже мне, бизнес-класс. – Эдик? – Аюшки? – Кто ты, чёрт побери, такой? – Бывай, Глебчик, береги себя. Эдик отключился. Глеб потёр щетину на подбородке. Оталан Мансурович был обезврежен до тех пор, пока не отмоет рожу от краски. Судя по увиденному, статс-секретарь крайне болезненно реагировал на любое отклонение от порядка. Чего уж говорить про полный баллончик, выпущенный в драгоценную физиономию… Вот почему в квартиру Каньи до сих не нагрянула полиция. Но очень скоро нагрянет, и в её рядах наверняка обнаружится человек Оталана. Как тогда, в «Вастуме». Надо было бежать, спасаться, но на Глеба напало странное оцепенение. Он вернулся к телу Каньи и аккуратно расправил подол серебристого платья. Ему не хотелось, чтобы толпа равнодушных людей пялилась на её раздвинутые ноги. Пригладил разметавшиеся волосы, дотронулся до щеки, ещё недавно такой горячей. Он не понимал, какие чувства испытывал к этой женщине. Вожделение угасло, осев на дне живота странной смесью из восхищения и отвращения. Раскаяния за содеянное он не ощущал, прощать прекрасную грешницу не собирался. Но что-то внутри скреблось и не давало покоя. Не острый момент близости и не её печальный конец… А какая-то кристальная ясность, позволившая Пёстельбергеру взглянуть на мир глазами этой женщины, лживой и искренней одновременно. От записи с микрокамеры не было толку. Подозрительно, что госпожа Фархатова занялась сексом с преступником вместо того, чтобы жать на тревожную кнопку. Но ничего компрометирующего она так и не произнесла, а внезапную вспышку страсти спишут на помутнение рассудка, вызванное ядом на основе опиоидов. Или другой отравы со схожими симптомами: учащённое сердцебиение, расторможенность, чувство эйфории. Смерть. Он бросил взгляд на тонкую руку Каньи с массивным золотым браслетом на запястье. На встроенном экране светился значок входящего сообщения. Глеб открыл письмо. Номер отправителя был не определен, текст состоял из четырёх коротких слов: «Это не моя вина». «Не твоя вина! Чёрта с два это не твоя вина…». Отчего-то Глеб был уверен: сообщение отправила Айчилан и именно в расчёте на то, что его прочтёт бывший шеф. Поездка с её братом на многое открыла глаза. Детектив перебрался в другую половину гостиной, где окна выходили на залив, подальше от стола, превратившегося в катафалк. Рухнул в кресло. Перед глазами проносились отрывистые видения. Канья входит в офис, вечернее платье и следы слёз. Курит дешёвую сигарету, улыбаясь своим мыслям. Стонет и выгибается от страсти. Глеб уткнулся лбом в сцепленные на коленях пальцы. Посидел так с минуту, затем достал телефон. Пора систематизировать собранную информацию, а лучше всего это получалось делать в разговоре с Борисом, который, несмотря на чудаковатость, умел слушать. Внутри зрела уверенность, что догонялки с убийцей скоро закончатся. А потому Глеб решил задержаться в квартире Фархатовых и рассказать приятелю свою версию событий. – Кейн, это ты? Ты один? «Кейн? – удивился детектив. – Ах да, Боря же предлагал сменить фамилию. Конспиратор, блин». – Да, – с запинкой ответил Глеб. – Теперь один. – Тогда слушай, я кое-что… – Подожди, – перебил детектив, подняв раскрытую ладонь. Говорить напрямую о своих подозрениях было рискованно, но Глебу надоело барахтаться в бесконечном болоте, вдали от твёрдой почвы. – Почему ты сбежал из «Алхимии»? – Откуда?.. – Просто скажи. – Позвонили с работы. Сказали – чепэ, без меня не обойтись, – озадаченность в голосе Бориса сменилась пониманием. – Так это тебя ловили по всему району? Ну ты, брат, наделал шороху. Пробки встали до самого… – Не отвлекайся. Что на работе? – поторопил Глеб. – Да ничего, мелочь. Зря только выдернули, дебилы косорукие. Пёстельбергер сгорбился, уперевшись локтями в колени. Вполне в духе ДРБ – заранее вывести ценного сотрудника из-под удара, наплевав на всех остальных. С другой стороны, для умного Бориса не составило бы труда придумать убедительное объяснение, которое никак не проверить. Не звонить же в ДРБ. – Так что ты там нарыл? Ценность добытой информации отчасти примирила детектива с тем, что лояльность приятеля оставалась под вопросом. Оказывается, гранитная глыба «РобоТеха» давным-давно утратила монолитность. Самый большой пакет акций, тридцать восемь процентов, до сих пор принадлежал Олегу Фархатову. Пятнадцать перешло в руки Марины, ещё тридцать было раскидано по крупным инвесторам. А вот судьба оставшихся бумаг терялась в мутной воде многоступенчатых сделок. И такая ситуация сложилась не вчера и не позавчера. Кто-то маленький и очень юркий то и дело выныривал из глубины, подплывал к брюху кита и вырывал кусок финансовой плоти. Борису повезло засечь цепочку фирм-пустышек, но дальше следы терялись. – Марина оставила завещание? – Глеб поднялся с кресла и принялся расхаживать по комнате. Постоял у камина, бессмысленно пялясь в запорошенный пеплом зев. – Нет. Её доля вернётся к отцу. «Тридцать восемь плюс пятнадцать будет пятьдесят три. – Пёстельбергер обратил взгляд к потолку, обшитому декоративными балками. С центральной свисала люстра с каскадом хрустальных подвесок. – Фархатов вновь соберёт контрольный пакет». – А в завещании Фархатова кто указан? – Без сюрпризов, дочь, – хмыкнул Борис. – Плюс благотворительные фонды. Исследования болезней лёгких, что-то в этом роде. Детектив отошёл от камина и двинулся вдоль стены, ведя рукой по нарочито состаренному кирпичу. Обвёл рассеянным взглядом картины. Должно быть, работы старых мастеров: блёкло-коричневые пейзажи, охотничьи сценки. Жирные зайцы, гуси и перепёлки, сваленные гурьбой. Вкусы Олега и Марины в живописи разительно отличались. Да и не только в живописи. – Если Олег не переживёт смерти дочери, всё отойдет Канье, – продолжил рассуждать Борис. – Ему бы переписать завещание, пока не поздно. – Нет необходимости. Её отравили. – Хреново. Ты уже знаешь, кто? – Оталан. И Марину Фархатову тоже он застрелил. В трубке повисла долгая пауза. – Брат твоей секретарши? Ты в своём уме? Если удивление Бориса было поддельным, то его таланты простирались далеко за пределы экономических сфер. – У меня нет прямых доказательств, но это он. Оталан патологически брезглив. Это его единственное уязвимое место. Убийца, поджидавший Марину под видом кибера в форме, не смог заставить себя надеть входившие в комплект перчатки. Потому что куртку и бронежилет он натянул поверх собственной одежды, а перчатки надо надевать на голое тело. Когда он выходил из номера, ему пришлось прикрыть ладонь рукавом, чтобы не прикасаться к сенсору на двери. Сенсор в борделе, облапанный десятками извращенцев – хуже кошмара не придумать. Далее. В ванной, где убили Марину, на одной полке все предметы были выравнены по центральной оси. Падая, Марина опрокинула стакан с зубными щетками. Гармония нарушилась. Судя по смазанным брызгам, убийца вернул его на место. Кто бы так поступил, кроме человека, которого сводит с ума любое отклонение от порядка? И последнее. Я недавно пообщался с Оталаном один на один. Под конец он сказал: «Смейтесь, но, если однажды они станут главными, я не буду возражать». Это почти дословная цитата с граффити в номере «Вастума». – Но зачем ему?.. – Судя по голосу, приведённые аргумента Бориса не убедили, чего и следовало ожидать. – Оталан заказал в «РобоТехе» разработку особых киберов для своей марсианской колонии. Когда первая партия была готова, и её хотели показать научному сообществу, Олег Фархатов испугался последствий и свернул проект. Свернул жестоко, обрубив концы. С ним не согласилась Марина. Она решила продолжить исследования у отца за спиной. Оталан каким-то образом узнал о конфликте, пообещал поддержку. Некоторое время всё шло хорошо, но потом их цели опять разошлись. Настолько, что Оталан был вынужден Марину устранить. Может, она поняла, что отец был прав. А может догадалась, что её творения будут использоваться как-то не так. Не знаю. Суть в том, что Оталану до зарезу нужны эти киберы, а Марина из союзника превратилась во врага. И ещё один занятный момент. Предположим, Олег Фархатов умрёт, не оставив нового завещания. Что произойдёт с его наследством? – Тут всё предсказуемо. – Похоже, Борис и сам думал на эту тему, а потому без колебаний изложил прогноз. – В правительстве спят и видят, как бы национализировать «РобоТех». Компания слишком важна для страны. Её влияние на экономику можно сравнить только с торговлей нефтью и газом. Оставлять «РобоТех» в руках частного лица слишком опасно. Но и забрать просто так – нехорошо. Нужен красивый предлог. Поэтому, если Фархатов умрёт прямо сейчас, не оставив завещания, произойдёт следующее. Сначала поверенные будут искать второстепенных и третьестепенных родственников. Но таких нет, я проверял. Потом перечислят долю, отписанную на благотворительность. Оплатят выставленные счета и долги. Оставшееся имущество признают выморочным и передадут государству. – А дальше? – А то ты не знаешь, что будет дальше, – с явной издевкой ответил Борис. – Я не про деньги. Как считаешь, куда попадет интеллектуальная собственность «РобоТеха»? – В министерство… науки и образования. Пёстельбергер не дал многозначительной паузе затянуться. – Канья помогла Оталану свалить убийство Марины на меня. Может, была его любовницей. Она призналась, что устала от циничных стариков и лощёных подонков. Что сначала её выбирают, а потом говорят о деле. Циничный старик, скорее всего, её муж. А вот определение «лощёный подонок» очень подходит Оталану Мансуровичу. Когда я пришёл, Канья сказала, что красные розы – её цветы. Могу поспорить, она повторяла слова Оталана. То же самое он говорил сестре, только про лилии. Сегодня он прислал Канье букет, бутылку вина и отравленные конфеты. Я съел всего одну и… наделал глупостей. А потом вырубился на полчаса. И знаешь, что я вспомнил? Точно такой же вкус был у конфет, приготовленных для встречи Каньи у меня в офисе. Это её любимый сорт, а у брата с сестрой есть пунктик на счёт мелочей. – Но зачем жене Олега Фархатова выступать против мужа? Зачем помогать Оталану? Ты уж прости, но подобные женщины не теряют голову от безумной любви. Глеб повернулся к окну, задержав взгляд на голубом шаре «РобоТеха» и далеких переливчатых огнях. Он не помнил, сколько этажей проехал лифт. С такой высоты казалось, что пентхаус четы Фархатовых – вершина привычного мира. А остальной город – не больше, чем ступени, ведущие к его пьедесталу. – Потому что она мечтала о свободе. Но при этом боялась потерять деньги. Она не могла развестись. И подозревала, что после смерти мужа всё до копейки отойдёт Марине. – Олегу ещё и шестидесяти нет. С чего ему умирать? – Возможно, она знала что-то, чего не знаем мы, – Глеб прикрыл глаза, мысленно разворачивая цепочку действий статс-секретаря. – Например, что муж ненадолго переживёт падчерицу. – А тебя каким боком втянули? Айчилан работает не первый день. Ты ж, блин, не МИ-6, чтоб секретного агента за два года внедрять. – Скорее всего, Айчилан устроилась ко мне случайно. Оталан сказал, ей нужна была необременительная работа для души. Думаю, здесь он не соврал. Но она… скажем так, привязалась к начальнику, постоянно обо мне рассказывала, и Оталан её приревновал.