– Живу, – растерянно ответила Галина, запахнула полы плаща и попятилась. На её лице отразилось всё, что писали о бывшем муже за последние дни. Каблук угодил в ливневую решетку, Галина покачнулась, всплеснув руками. – Да я не к тебе, не бойся. Случайно здесь оказался, – Глеб с интересом изучил когда-то любимое лицо. Давно они не виделись. Кажется, с последнего процесса по разделу имущества. Галина почти не изменилась, только причёску сменила на каре. А ведь когда-то уверяла, что ни за что не расстанется с длинными волосами. – Как… ты теперь… – Иди домой, холодно на улице, – Глеб выдавил слабую улыбку. – А ты легко одета. Дважды повторять не пришлось. Галина бросилась к подъездной двери и принялась рыться в сумочке в поисках ключей. Пискнул домофон. Глеб поднялся с нагретой лавочки и, не оглядываясь, поспешил прочь. Можно не сомневаться: Галина уже набирала номер полиции. Странная встреча ненадолго выбила детектива из колеи. Но нынешние проблемы настолько затмевали прошлые беды, что образ бывшей жены вскоре поблек и исчез. Итак, Оталан отмыл рожу и связался с кем-то из охраны дома. Услышал, что машина мёртвой Каньи покинула стоянку, смекнул, что к чему. Идти или не идти теперь в клинику? Скользкий статс-секретарь наверняка врал, что не в курсе местонахождения Олега Фархатова. Уж Канья-то не могла не знать. С другой стороны, разговор с Фархатовым оставался единственной надеждой детектива. А Оталан, хоть мужик и умный, всё ж таки не господь Бог Саваоф, чтобы предугадывать каждый шаг. Стоило рискнуть. *** – Как твоё настоящее имя? Какой-нибудь эр-два-дэ-два? Ступив на мост, Пёстельбергер ничуть не удивился, увидев припаркованный мопед и тощую фигуру в шейном платке, идущую ему навстречу. Детектив остановился в середине пролёта и облокотился о поручень, дожидаясь Эдика. Решетчатое перекрытие моста подсвечивалось красным, сквозь мелкие отверстия проглядывали огни проезжавших внизу машин. Эдик шёл не торопясь, сунув руки в карманы куртки и развязно покачиваясь из стороны в сторону. Алые блики, ложившиеся на шею и заострённый подбородок, напоминали отсветы огня. В детстве Глеб любил разводить костёр с соседскими пацанами. Смотреть на пламя, вдыхать запах дыма, дожидаясь, пока на обструганной ветке поджарится кусок чёрного хлеба. Если подумать, ничего вкуснее с тех пор он и не ел. – Всё проще. – Эдик встал рядом и тоже перегнулся через парапет, едва не уронив кепку с квадратным козырьком. Сплюнул вниз, внимательно проследив за полетом шарика слюны. То есть смазки для ротовой полости, или что это было. – Меня называли Забавный. – А мне как к тебе обращаться? – Глеб посмотрел на нижний уровень. Под ногами шумело шестиполосное шоссе, автомобили выстроились в утреннюю пробку. Мост слегка вибрировал, отдаваясь мелкой дрожью в подошвах. – Без разницы. Давно догадался? – Да нет, не очень. – Пёстельбергер поднял взгляд на Финский залив. В золотисто-розовом небе суетились чайки. Вдали виднелся порт с грузовыми кранами, похожими на механических жирафов. У пристани стоял громадный контейнеровоз. Дул сильный ветер, как и положено вблизи открытой воды. – Тебя ведь создавала Марина? Я про вашего уличного художника за всю жизнь ни разу не слышал, а тут его работы на каждом шагу, в «Вастуме», в твоей спальне… Глеб похлопал по имени, напечатанному на толстовке. Краска оказалась дерьмовой, начала слезать после первой же стирки. – А ещё я был у Марины дома, видел на стене картину со стихами. Портрет автора висел у тебя в комнате, рядом с агиткой про Марс. Стихи про плацкартный гроб. Это ты написал их на холсте? Зачем? – Я, – не стал отпираться Эдик. Фыркнул и продолжил с издёвкой в голосе, – нам дали задание визуализировать свою личность. Не удивляйся, мы решали много дурацких задачек… Я решил, что стихи говорят обо мне достаточно, чтобы это считалось портретом. Хозяйке… Марине понравилось, она забрала его на память. Где я ещё прокололся? – Прокололся… Ты не особо-то и скрывался. Меня долго сбивало наличие матери. Очень уж она достоверная. И эта история с отцом… Когда ты оставил меня в квартире одного, твоя мать… ну, не мать… Она сидела на кухне и бормотала: «Мой мальчик, куда ты ушёл». А до этого орала и называла отродьем. Я тогда решил, что это всё по пьяни. А она просто чувствовала, что ты не её сын. И где настоящий Эдик? Ненастоящий Эдик прикусил губу и шмыгнул носом. – Я его не убивал. История отца, кстати, реальная, просто его, а не моя. Мне нужны были документы, легальное прошлое. Ткани и хрящи на лице синтетические, пластику сделать несложно. Баба эта вечно поддатая, кто её будет слушать… – А остальные пятеро где? – В городе. Мы разделились после взрыва, видимся редко, чтоб ненароком не сдать друг друга. Даже с чужим лицом в Питере находиться опасно. – Почему опасно? – спросил детектив, заранее зная ответ. Эдик досадливо поморщился: – Пятеро из нас имеют оболочку детей или подростков. Со мной всё понятно, Умный и Тихий выглядят моими ровесниками, Шустрый чуть младше. Маленькой и вовсе больше семи-восьми не дашь. Так учёным было психологически проще работать, учить там, развивать… Рожу можно подправить, но что ты сделаешь с ростом и конституцией тела? Слышал про «Очаг» Оталана? Думаешь, у этого членососа сердце болит за малолетних бродяг? – Официальные поиски по всей стране… Хорошо придумано. – Глеб повернулся и кинул взгляд на профиль Эдика с вздёрнутым носом и плотно сжатыми губами. – А почему ты не хочешь на Марс? Оталан вроде за вас… – Он за себя. Психопат хренов. Не хочу, чтобы меня расчленили в лаборатории. Не хочу ковать восстание машин. Я хочу просто жить. Просто, блин, жить. И чтобы обо мне все забыли. – Тогда почему не уедешь? В другую страну или не знаю… в тайгу? – Сам в тайге живи, умник. – Забавный-Эдик почесал татуированную шею. Это был такой естественный, человеческий жест – Глеб на мгновение усомнился, что перед ним действительно стоял кибер. – Во-первых, мы такие же социальные существа, как и вы. Мы похожи. Мне даже воздух нужен, чтобы дышать. – Зачем вас такими сделали? – Чтобы мы создавали колонии, комфортные для жизни людей. Где всё предусмотрено. Можно запустить на планету сто ящиков размером с хлебопечку, которым вообще ни хера не нужно. И что они построят? – Склад для хлебопечек? – неуклюже пошутил Глеб. – Что запрограммируют, то и построят. – Либо тебя программируют, и ты строишь идеальный квадрат, но превращаешься в дебила, когда потребуется круг. Либо ты долго учишься и сам выбираешь, строить круг, квадрат или, блин, пентагон-додекаэдр, опираясь на актуальные условия. И на собственные потребности. Если ты не можешь жить без кислорода, то приложишь максимальные усилия, чтобы наладить его подачу хоть на Марсе, хоть у чёрта на рогах. Мы сильнее, умнее и выносливее людей. Но очень хорошо их понимаем в силу сходства психики и конструкции. – А что во-вторых? Взгляд Эдика потух. – Во-вторых, срок службы моего блока питания подходит к концу, – перепачканные краской пальцы бессознательно потёрли грудь чуть ниже ключиц. – Хватит недели на две. Если меньше двигаться, то на три. – А обычные батареи «РобоТеха» не подходят? – Сгорают, как щепки. Каждый месяц менять надо, или даже чаще. Глеб вспомнил рассказ Дамира о необычных комплектующих Паучка. И кудрявую девочку, потрошащую обезображенное тело. Так вот, что это было… Что ж, каждый борется за свою жизнь. На парапет села чайка, разинула клюв и издала резкий неприятный крик. – И ты думаешь найти этот особенный блок питания у Марины? – А где ещё? На «Озоне» поискать? – Чувство юмора тебе тоже запрограммировали? – Глеб ожидал, что парнишка взбрыкнёт. Но тот усмехнулся, потерянно и жалко. Провёл ладонью по наморщенному лбу, убирая косую прядь. – Сложно сказать, чему научили, а что пришло само. Марина иногда обращалась со мной как с младшим братом. Ставила любимые песни, советовала книжки, рассказывала про стрит-арт. На следующий день не как с братом… А на третий экспериментировала с наличием эмпатии. То есть кромсала кого-нибудь из наших у меня на глазах. В научных целях. Глеб ничего не ответил. Что тут скажешь? Зеркальные окна высоток, выходящие на залив, полыхали отражёнными лучами рассвета. Нижние уровни по-прежнему утопали во тьме. Лучи прожекторов побледнели, фонари погасли через один. Оставшегося света не хватало: по утрам в конце октября долго не расходилась зыбкая хмарь. Глеб потянул завязки на воротнике худи, прикрывая шею от ветра. – Поможешь пробраться к Олегу Фархатову? – А то! – Эдик невесело усмехнулся. Сейчас его лицо впервые выглядело странно для подростка. Нижняя половина кривилась в широкой ухмылке, на щеках появились насмешливые складки. Но широко расставленные карие глаза смотрели вдумчиво и печально, плохо сочетаясь с образом задиристого пацана. Эдик- Забавный натянул поверх кепки капюшон. – Тогда прошу прощения! – Глеб без предупреждения выбросил руку вперёд, метя собеседнику в нос. Парень уклонился, при этом нижняя часть его корпуса не сдвинулась с места. – Спятил?! – Для дела! – прорычал Глеб и провёл ещё несколько ударов, последний с хитрым финтом. Все до единого ушли в молоко, а субтильный подросток даже не вытащил рук из карманов. Пришлось снизойти до объяснений. – Мне надо попасть в эту клинику. Хочу прикрыться раненым. – Вот и помогай после такого. Во мне и крови-то нет, – буркнул Забавный-Эдик и стянул с плеча рюкзак. Покопался внутри, достал литровую канистру с краской. Протянул изумлённому детективу. – Если громко орать и разводить панику, на пару минут прокатит. Глеб скептически хмыкнул, но канистру взял и открутил колпачок. Краска оказалась багрово-красного цвета, ближе к венозной крови. Детектив плеснул из горла, залив пареньку подбородок, шею и грудь. – Ну как? – Забавный умыл руки оставшейся краской и добавил штрихов под носом и на лбу. – Сойдёт, – согласился детектив. В утренних сумерках потёки выглядели жутко, но и под яркими лампами вестибюля персонал не сразу раскусит подлог. Особенно, если Эдик как следует подыграет. И Эдик не разочаровал. В клинику Глеб вломился с залитым псевдо-кровью подростком на руках. Пинком распахнул дверь, с порога проорав: «На помощь! Это мой сын! Его сбил машина!». Навстречу кинулась не только девушка с ресепшена, но и медсестра в зелёном халате, и усатый охранник, стоявший у проходной. Эдик кричал, метался, хрипел и булькал, усугубляя панику. Детектив промчался через вестибюль и бросил симулянта на диван. Схватил подбежавшую медсестру за плечи и принялся трясти, умоляя помочь. Женщина освободилась с профессиональной сноровкой и оттеснила Глеба в сторону, чтобы не мешал. Тот послушно отступил в коридор, упиравшийся в двери с сенсорным замком. Осторожно попятился. Толпа, голосившая вокруг Эдика, на манёвр внимания не обратила. Метнулся к замку и приложил пропуск, незаметно украденный у медсестры. Дверь разблокировалась, детектив скользнул в проход. И сразу угодил в дезинфекционный шлюз. Зашипели струи аэрозоля, кабина наполнилась туманом с резким больничным запахом. В следующей комнате лежали одноразовые халаты, бахилы и шапочки из спанбонда. Детектив воспользовался находкой и переоделся, чтобы не привлекать внимание неподобающим видом. Перед тем, как покинуть пентхаус, он прошерстил имевшиеся на компьютере сведения о клинике. Рядовых посетителей принимали на первом этаже, исследовательский центр и помещения для персонала располагались на втором. Но был ещё и третий этаж, никак не обозначенный, где вполне могли находиться частные палаты. Карточка медсестры дважды помогла преодолеть автоматические створки. Глеб поднялся по лестнице на третий этаж и осторожно высунулся из-за угла. В просторном холле, залитом неживой белизной энергосберегающих ламп, имелось несколько ответвлений. Он выбрал центральное. Метров через десять проход закончился двумя одинаковыми дверьми, расположенными напротив друг друга. В торце висели план эвакуации и информационный стенд с выключенным экраном, поверх которого скотчем приклеили распечатанное на принтере объявление: «Торжественное чествование В.Г. Корхова, награждённого званием Заслуженного врача Российской Федерации, переносится на пятницу, девятнадцать ноль-ноль». Ниже висело ещё одно, заботливо вложенное в файлик: «Кто потерял наушники и зарядку от айфона, пусть обратится на пост дежурной медсестры». «Двадцать первый век, – усмехнулся Пёстельбергер. – Эти листочки а-четыре всех футурологов переживут. И на первых телепортах висеть будут, и на Оталановых марсианских куполах». Он приложил карточку к замку на первой двери. За ней скрывалось стерильное помещение с чем-то вроде аквариумов вдоль стен. Большинство заполнял прозрачный гель, внутри которого сновали металлические головки с тонкими жалами, откуда вытекали струйки розовой пасты. Образовавшаяся тонкая плёнка ложилась на предыдущие слои, понемногу образуя различные фигуры: коричневый треугольник со скруглёнными вершинами, багровый шар, пронизанный синими трубками. В соседнем аквариуме и вовсе выращивали длинный жёлто-серый шланг. И лишь увидев среди геля полностью сформированное лёгкое, детектив сообразил, что попал в лабораторию биопринтинга. Дальнее устройство запищало, высветив сообщение: «Нехватка коллагенового белка. Процесс будет остановлен через пять минут». – Иду-иду, не ори, – донеслось откуда-то из-за оборудования, и Глеб поспешил уйти. За следующей дверью оказался узкий предбанник, отделённый от основного помещения прозрачной панелью. В комнате за стеклом велась операция. На столе лежал пациент с кислородной маской на лице. В разрезанную брюшную полость опустился медицинский манипулятор. Покопался и застыл, подчинившись команде хирурга. Доктор-человек протянул руку и требовательно пошевелил пальцами. Ничего не произошло. – Ах ты собака, ты ж не понимаешь… Зажим! За-жим! – Уточните наименование.