«Это мог быть рикошет». Ошибочно направленные пули, кажется, преследовали его в этом городе. Сначала Краевски в строящемся здании, потом две женщины в Нойкёльне, благодаря которым он вообще оказался в морге, а теперь Вильчек. Последняя пуля едва не попала ему в шею, как роковая улика. В нескольких метрах от входной двери вестибюля Гереон остановился. В голове у него промелькнула какая-то мысль, и ему пришлось остановиться, чтобы поймать ее. Это было скорее озарение, чем мысль, и у него почти возникло такое ощущение, что он сам себе ее выдумал. По крайней мере, эта мысль пришла откуда-то с безоблачного неба. Вахтер, сидевший в своей темной каптерке, удивленно посмотрел на комиссара, когда тот достал из пальто свой бумажник, заглянул в него, а потом снова убрал его в карман и направился к нему. – А где здесь туалет? – спросил полицейский. – Вон там, – ответил вахтер и показал на качающуюся дверь, которая вела в демонстрационный зал. Небольшие таблички робко указывали путь. Когда Рат открыл дверь, в покрытом керамической плиткой помещении было тихо. Кажется, здесь никого не было. Тем не менее он для уверенности закрылся в кабинке и поднял крышку унитаза. Затем комиссар снова достал из пальто бумажник, быстро вынул из него пулю «Лигнозе» и взглянул на нее. Эта пуля уже давно была для него чем-то вроде символа его дружбы с Бруно. Все-таки тот спас ему жизнь высоко над площадью Германнплац. Но для этого снаряда имелось, видимо, более полезное применение. Рат открыл жестяную банку, перевернул ее, и пуля от маузера упала в унитаз. Послышался не внушающий подозрения всплеск, а потом негромкий клацающий звук от соприкосновения металла с керамикой. По унитазу потянулись красные полосы, которые постепенно превратились в розоватые облачка. Гереон повозил указательным и средним пальцем в испачканной кровью жестяной банке и потом стал вертеть пулю «Лигнозе» между окровавленными кончиками пальцев. Когда она стала выглядеть достаточно измазанной кровью, он опустил ее в банку. Баллистики все равно вымоют ее перед исследованием, но она, по крайней мере, на первый взгляд должна выглядеть так, будто ее достали непосредственно из мозга. Затем полицейский вновь осторожно закрутил банку и убрал ее, после чего спустил воду в унитазе и подождал некоторое время, пока не успокоятся водяные вихри. Пули видно не было. Она исчезла в берлинской канализации. Возможно, какая-нибудь крыса по ошибке проглотит эту пулю, а может быть, она окажется на поле орошения или просто навечно осядет на дне канала на Ганновершештрассе. В любом случае она никогда не попадет под лупу баллистика службы криминалистической техники. А для пули, которая сейчас тихо позвякивала в жестяной банке, никогда не найдется контрольный образец. Оружие, из которого она была выпущена, Бруно навсегда изъял из обращения. Оно было их рабочим договором с сексотом Краевски. Баллистическое исследование в деле Вильчека, таким образом, увы, ушло в песок. Эта мысль в значительной степени успокоила Рата, и его настроение моментально улучшилось. Когда он вышел из кабинки, ему больше всего хотелось радостно засвистеть, но он взял себя в руки. Лучше не привлекать к себе внимание. Правда, ни в одной из соседних кабинок никого не было ни слышно, ни видно, но никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Комиссар смыл над раковиной клейкую кровь с кончиков пальцев и вышел из туалета. В коридоре тоже никого не было, и Гереон направился назад к вестибюлю, где, кивнув вахтеру, прошел мимо его каптерки и вышел на улицу. Уже смеркалось. 21 Он распределил задания между сотрудниками. Червински и Хеннинг по-прежнему работали в квартале Штралау и обходили дома вокруг строительной площадки. Плюх и Плих[31], так называли эту парочку в «замке». Оба – один толстяк, другой, наоборот, долговязый – казалось, были неразлучны, и работать им было лучше всего тоже в паре. А Йенике попытал свое счастье у почетных членов объединения «Беролина». Рат мог себе представить, как это взорвало Марлоу, если тот узнал, что фараоны попробовали на зуб его любимое объединение. Возможно, новичок вскрыл какую-нибудь ссору среди мошенников, которую можно было бы рассматривать как мотив преступления. Конечно, этот след тоже уйдет в песок. Но это было лучше – иметь какой-то след, который приведет в ничто, чем вообще не иметь ничего. Если уж суждено ему было начать свою работу в инспекции А с нераскрытого преступления, то надо остаться не с абсолютно пустыми руками. Гереон сидел за своим новым письменным столом и размышлял. Его уединенность в этом кабинете вынуждала его к более частым раздумьям, чем ему этого хотелось. Пора было вернуться из отпуска секретарше. Зазвонил телефон. Наверное, опять редактор издательства или журналист из газеты домогаются дорогого господина Рёдера! Он раз и навсегда отфутболит эту банду! – Тюрьма Плётцензее. Камеры для зарвавшихся борзописцев и сотрудников уголовного розыска, – сказал полицейский в трубку. – Говорит Клинг, секретариат Цёргибеля. – Обладательница женского голоса на другом конце провода, похоже, была не расположена шутить. Дагмар Клинг называли еще Гильотиной, и она охраняла приемную начальника полиции, как цербер. – Это комиссар Рат? – Да, это я. – Господин начальник полиции просит вас зайти через полчаса, господин комиссар. Ровно в девять Рат постучал в дверь Дагмар Клинг, но она просила его подождать, усадив его на диван в приемной. Обитая дверь в кабинет Карла Цёргибеля была закрыта. У начальника полиции шли переговоры. Клинг могла бы и не сообщать это Гереону, потому что, несмотря на толстую обивку, через тяжелую дверь кабинета доносились голоса. Секретарша продолжала невозмутимо печатать, как будто ей до всего этого не было никакого дела. При этом можно было разобрать почти каждое слово, так громко говорили присутствующие в кабинете шефа. А точнее – рычали. Комиссар сделал вид, что ничего не слышит. Он теребил свою шляпу и рассматривал эстампы с видами старого Берлина, которые висели на стенах. Но даже если бы он хотел быть деликатным, разговор на повышенных тонах в кабинете невозможно было пропустить мимо ушей. – …но мы делаем уже все, что в человеческих силах, господин начальник полиции! – Несомненно, это был голос старшего комиссара Вильгельма Бёма. Он, видимо, находился под серьезным давлением, и его оправдания звучали почти отчаянно. – Тогда, значит, человеческих сил недостаточно! – У Цёргибеля была майнцская манера говорить нараспев. Это Рату было известно еще по Кёльну. Чем больше он распалялся, тем выше звучал его голос. Пока что его тональность соответствовала тенору, но что будет, когда она изменится в сторону альта или перейдет даже в сопрано! – Пресса хочет, наконец, видеть результаты! Вы не обязаны сразу распутать все дело! Но какие-то новости у вас все же есть, черт подери! – Но ничего из того, что могло бы заинтересовать прессу, господин начальник полиции! Многочисленные мелкие детали – возможно, важные, а возможно, и нет. Сейчас это пока нельзя определить. И я не хотел бы, чтобы это решала пресса. – Но вы здесь и находитесь для того, чтобы принимать такие решения, господин старший комиссар! По крайней мере, такую вещь, как горячий след, вы должны уже были обнаружить, черт возьми! Вы ведь не будете мне рассказывать, что проверяете все полученные сигналы. В каком направлении вы ведете сейчас расследование? Этого уже достаточно, более подробную информацию мы им и не должны предоставлять. Последняя пресс-конференция по этому делу проходила неделю назад. И я могу понять журналистов, они постепенно теряют терпение. И если мы не можем им ничего предложить, начинают распространяться спекуляции. Так ведь происходит всегда! – Тогда пусть распространяются. С позволения сказать, господин начальник полиции, я делаю свою работу, а не являюсь шутом для журналистов. – Тогда делайте вашу работу так, чтобы она давала результаты. Надеюсь, мы поняли друг друга? – Господин начальник полиции, я все еще предан закону, а не всяким журналюгам! Пусть они пишут что хотят. До свидания! Дверь распахнулась, и красный как рак Вильгельм Бём, вылетев из кабинета шефа, промчался мимо Рата и все еще невозмутимо печатающей Дагмар Клинг. Что за финал! С большой степенью вероятности можно было сказать, что это не поспособствует росту в карьере Бёма. Гильотина прервала треск своей машинки. – Господин комиссар, – сказала она и указала на дверь, которая все еще была открыта, – проходите, пожалуйста. Господин начальник полиции может вас сейчас принять. Цёргибель, похоже, быстро сумел взять себя в руки. Он сидел за своим письменным столом и делал вид, что приводит в порядок документы. Когда Гереон вошел, он встал и развел руки в стороны, как оперный певец. – Юный комиссар Рат! – Карл протянул ему свою мясистую лапу. – Как вы адаптировались, мой друг? Рат от неожиданности почувствовал некоторую растерянность. Он предпочел бы, чтобы толстяк оставался за своим столом и усадил бы гостя на один из удобных стульев перед ним. И уж тем более он не хотел быть другом начальника полиции. – О, спасибо, – ответил Гереон. – Берлин – не Кёльн, но… – И не говорите! И не говорите! – Цёргибелю, похоже, нравилась эта избитая фраза, хотя его совершенно не интересовало ее толкование. Зазвонил телефон. Начальник полиции недовольно снял трубку. – Я ведь просил мне не мешать, фройляйн Клинг, – сказал он. – Что? – Сушеный Лук замолчал и некоторое время слушал. – Но я уже дал свой ответ министру внутренних дел: берлинская полиция будет заниматься этим делом, как и любым другим. Это совершенно обычный случай пропажи без вести. Большинство людей объявляются через пару дней как ни в чем не бывало. А сейчас вы мне, пожалуйста, больше не мешайте. Карл положил трубку. – В советском посольстве пропал один из их сотрудников, – сказал он Рату. – А коммунисты сразу устраивают из этого государственную акцию. Причем я готов спорить, что этот парень повеселится пару прекрасных дней – и ночей – в нашем городе и потом, с похмелья, вновь явится в посольство. Он не первый, кто не в состоянии противостоять соблазнам капитализма. Цёргибель повел комиссара в другой конец кабинета, где стояли диван, кресла и журнальный столик. Мягкая мебель была довольно новой – не то что просиженные зеленые чудовища в кабинете Генната. – Располагайтесь поудобнее. Поудобнее? Рат сел в кресло бежевого цвета. Он чувствовал себя как угодно, только не уютно. Но, по крайней мере, здесь не было пирожных. – Спасибо, господин начальник полиции, – сказал Гереон. Карл предложил ему сигару, но он отказался. Тогда начальник полиции взял себе одну и снова поставил ящичек на стол. – Ну? – спросил он, зажигая сигару. – Как продвигается ваше дело об убийстве? «Хороший вопрос, – подумал Рат. – Я знаю, кто это сделал, но не скажу!» – Следы указывают на разборки в преступных кругах, – сказал он бюрократически сухо, как только можно было ожидать от прусского чиновника. – Н-да, это уже кое-что! – Цёргибель просиял. Вероятно, он надеялся по крайней мере в отношении этого дела на быстрое раскрытие. – Жертвой является мошенник, член объединения «Беролина», – продолжил Гереон свой доклад. – Пуля, возможно, попала в него рикошетом. Это мог быть несчастный случай. Или наш герой угодил в перестрелку. На его правой руке обнаружены следы пороха. – Рат запнулся и пожал плечами. – Больше нам пока ничего неизвестно. – Больше вам пока неизвестно? Но это уже достаточно богатая информация! И это за короткое время! Поверьте мне, есть следователи, которые блуждают в более густом тумане. И это в расследованиях, которые продолжаются неделями. Видимо, начальник полиции намекал на Бёма. Иногда под прицел попадают те, кто должен попасть, подумалось Рату. – Расследование убийства – это не такое простое дело, господин начальник полиции. – Гереон постепенно расслабился. Нужно уметь предвидеть события. Придет время, когда и комиссару Рату придется разочаровать высшее начальство. И это будет скоро. Примет ли его тогда друг отца все так же радушно? – Простых дел не бывает. – Цёргибель сделал пренебрежительное движение рукой. – Здесь, наверху, вам придется сталкиваться с политикой – поверьте мне, я иногда завидую сотрудникам, которые работают на улице, из-за их тяжелой и честной службы. Рат предпочел не комментировать это. Он сомневался, что начальник полиции имел хотя бы приблизительное представление о том, как выглядела служба на улице, так что просто пожал плечами. – Во всяком случае, я доволен, что вновь могу заняться расследованием убийства. – Я рад, мой дорогой, я рад! – Карл, казалось, был по-настоящему в приподнятом настроении. – Я думаю, мы могли бы сегодня утром провести пресс-конференцию. Как вы считаете? Гереон испугался, но не подал виду. – Пресс-конференцию? – Он достал сигарету из пачки «Оверштольц» и закурил. – Вы считаете, что в этом есть необходимость, господин начальник полиции? Но нам не следует предавать это дело огласке! Возможно, речь идет всего лишь о жертве обычной перестрелки среди уголовников. – Не надо скромничать! – сказал Цёргибель, попыхивая сигарой. – Или я должен воспринимать ваши слова как страх перед общественностью? Никаких опасений, мой друг, я ведь знаю, как дурно поступила с вами пресса в Кёльне. Но это дело предоставляет вам возможность для хороших контактов с берлинской прессой, вы должны это использовать, это очень важно. Я вас тоже поддержу. И в конце концов… – Он сделал театральную паузу и взял следующую сигару. Воздух постепенно становился все более густым. – …В конце концов, на сей раз это ведь не ваша пуля застряла в трупе, не так ли? – Карл засмеялся. Рат не очень любил юмор начальника полиции. Он натянуто улыбнулся. – Значит, договорились, – продолжал Сушеный Лук. – Ровно в одиннадцать в малом конференц-зале. Постарайтесь до этого времени обобщить ваши результаты расследования. И пришлите мне, пожалуйста, копию за полчаса до начала конференции. И, может быть, вам придет в голову какая-нибудь идея, как мы могли бы обратиться за помощью к населению. Мы ищем свидетелей, вы знаете. Это всегда полезно. И журналисты будут на вашей стороне, если вы сможете загрузить их подобной работой. – Есть ли действительно смысл мне как следователю, занимающемуся расследованием данного убийства, проводить эту пресс-конференцию? – Комиссар затянулся. – Мое место работы – инспекция Е, господин начальник полиции. Над данным убийством я работаю лишь временно. – Мой дорогой Рат, в том, что полиция нравов не для вас, мы все согласны. Мне в инспекции А нужны лучшие сотрудники. Выполните вашу работу хорошо, и я посмотрю, что смогу для вас сделать. Гереон поднял брови и сделал вид, что удивлен. Цёргибель не должен знать, что кухня слухов уже приведена в действие. Он раздавил свою наполовину выкуренную сигарету и вынул из кармана письмо, которое написал накануне вечером. – Могу я передать вам это лично, господин начальник полиции? Вообще-то я хотел отнести это письмо на главный почтамт, но поскольку меня и без того принял господин начальник полиции… Карл растерянно посмотрел на белый конверт. – Что это такое? – Заявление, господин начальник полиции. – Ага. – Толстяк кивнул и взял письмо. Теперь он, кажется, понял, и на мгновенье его лицо озарила улыбка. Он посмотрел глубоко в глаза Рата. – Знаете что, юный друг? Вы истинный сын вашего отца!