— Я любила Мину, — повторяю, и на этот раз голос все же не выдерживает и дрожит. На этот раз я говорю правду и ничего кроме нее. — Если бы я знала, кто убил ее, то кричала бы его имя во все горло. Но он был в маске. Я не видела его лица. Доктор Чарльз отклоняется назад и исследует меня, словно аквариумную рыбку. Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы она не дрожала. Пытаюсь дышать размеренно, как будто удерживаю сложную позу в йоге. — Она была моей лучшей подругой. Считаете, я не знаю, как облажалась? Временами я едва могу уснуть, обдумывая, что той ночью сделала не так. Что не смогла его остановить. Что это моя вина. Я все это знаю. Я просто должна научиться с этим жить. Это правда. Вина — реальна. Она не возникает из ниоткуда, как, видимо, думает доктор Чарльз. На мне вся вина. Что не остановила Мину. Что не стала ее расспрашивать. Что позволяла ей сохранять в тайне работу над статьей. Что последовала за ней, как и всегда. Что не смогла быть быстрее. Я виновата в том, что не способна убежать, или драться, или сделать что угодно ради ее защиты. — С удовольствием поговорила бы с детективом Джеймсом снова. Вот только он не считает меня надежным свидетелем. — Ты винишь его? — Он просто выполнял свою работу. — Ложь подобна стеклу, слова прорезают кожу. Ненависть к детективу Джеймсу — отныне моя вторая натура. Если бы он тогда меня выслушал... Но нельзя сейчас думать об этом. Нужно сосредоточиться. Убийца Мины на свободе. А детектив Джеймс и не собирается искать его. — Знаю, дома будет тяжело. Но вы словно подарили мне возможность начать новую жизнь, лучше прежней. Доктор Чарльз улыбается, и меня накрывает облегчение. Она наконец купилась. — Мне приятно это слышать. Знаю, мы не сразу поладили, Софи. Но за последние наши сеансы ты стала глядеть на мир позитивнее. И это очень важно, особенно с тем, что тебя ждет. Восстановление не проходит легко, и не стоит прекращать работать над собой. — Она проверяет время. — Твои родители уже должны прийти. Отвести тебя в зал ожидания? — Хорошо. Мы идем в тишине коридора, минуя комнату отдыха, в которой сейчас проходит сеанс групповой терапии. Эти стулья, выставленные кругом, были моим личным адом последние три месяца. Вымораживало сидеть там и делиться чувствами с малознакомыми людьми. Я лгала напропалую каждую минуту. — Наверное, опаздывают, — предполагает доктор Чарльз, когда мы входим в пустую комнату. Ага, опаздывают. Либо она совсем забыла невероятно напряженный родительский день, либо видит в людях лучшее. Но я не такая. Поэтому думаю, точно ли родители опаздывают. Или они просто решили не приходить. 2 ТРИ С ПОЛОВИНОЙ МЕСЯЦА НАЗАД (СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ) — Не заставляйте меня. Мама, пожалуйста. Мне незачем куда-то ехать, я чиста. Клянусь! — Не хочу слышать возражений, Софи. — Мама защелкивает мой чемодан и отправляется вниз. Я следую за ней. Нужно ее переспорить, чтобы она поверила. Хоть кто-нибудь поверил. Папа ждет нас у входной двери, держа в руке пальто, будто только вернулся с работы. — Готовы? — спрашивает он. — Да, — отвечает ему мама. Стуча каблуками по испанской плитке, она подходит к папе. — Нет. — Остановившись у подножия лестницы, я расправляю плечи и скрещиваю руки на груди. Больную ногу трясет, меня окутывает разочарование. — Никуда не поеду. Вы не можете меня заставить. Папа вздыхает и опускает взгляд. — Садись в машину, Софи Грейс, — указывает мама. Говорю тихо и медленно: — Я никуда не поеду. Я не вернулась к наркотикам. Мы с Миной шли не на сделку. Я чиста. Была чиста больше полугода. Могу пройти любой ваш анализ. — Полиция нашла таблетки в твоей куртке, Софи, — говорит папа. Его голос хриплый, а глаза красные. Он плакал. Плакал из-за меня. Из-за того, что, по их мнению, я натворила. — На флаконе были твои отпечатки. Вы должны были находиться у Эмбер, но вместо этого были на Букер Поинт. Покупали наркотики. Даже если ты не собиралась их сразу принимать, ты все равно их покупала — они не могли волшебным образом просто появиться в твоем кармане. Центр сейчас наилучшее для тебя решение. Ты хоть представляешь, на что маме пришлось пойти, чтобы наркосделку не упоминали в твоем личном деле? Гляжу на них с отчаянием. Папа не смотрит на меня, а лицо мамы безэмоционально — ледяная королева. Ничто ее не проймет. Но я пытаюсь. — Я уже говорила, что они не мои. Детектив Джеймс все неправильно понял. На Букер Поинт мы пришли не из-за наркотиков — Мина должна была встретиться с кем-то из-за статьи. Полиция ищет не тех, они мне не поверят. А вы должны мне верить. Мама разворачивается ко мне, чемодан в ее руке качается от этого движения. — Ты понимаешь, через что мы с отцом прошли? А миссис Бишоп? Что она сейчас чувствует? Она уже потеряла мужа, а теперь потеряла и дочь! Трев больше никогда не увидит свою сестренку. И все потому, что тебе захотелось словить кайф. Она выплевывает слова, и я чувствую себя никем, даже меньше, чем никем. Пятнышком на ее туфлях. Сощурив глаза, она продолжает: — Так что если ты не сядешь в машину, если не поедешь в Центр и не научишься жить без наркотиков, клянусь богом, Софи... — На ее глазах выступают слезы, а гнев испаряется. — Я почти потеряла тебя, — шепчет она, голос дрожит под значимостью слов. — Надо было сразу так поступить. Теперь я такой ошибки не совершу. — Голос становится тверже. — Садись в машину. Я не двигаюсь. Не могу. Движение означало бы признание ее правоты. Шесть месяцев. Пять дней. Десять часов. Столько времени я ничего не принимала, и я повторяю это себе снова и снова. Пока я сосредоточена на этом времени, пока я стремлюсь, чтобы число возрастало, минута за минутой, день за днем, все будет хорошо. Я буду в порядке. — Живо, Софи! Трясу головой и хватаюсь за перила. — Нет, мама. Могу думать лишь о Мине. Мина в могиле, ее убийца ходит на свободе, а копы не хотят смотреть правде в глаза. Папа хватает меня за талию и закидывает на плечо. Он осторожен; папа всегда нежен со мной, с тех пор как привык носить меня после страшной аварии. Но с меня хватит. В нежности и осторожности больше нет смысла. Я ударяю его по спине, кричу, но его ничего не останавливает. Он выскальзывает в открытую входную дверь, а мама останавливается на крыльце и наблюдает за нами, обняв себя руками, словно это защитит ее. Папа закидывает меня в машину и с пустым лицом садится на водительское место. — Папочка. — Слезы градом льются по моим щекам. — Прошу. Ты должен мне поверить. Он игнорирует меня, заводит мотор и уезжает. 3 СЕЙЧАС (ИЮНЬ) Родители так и не появились. Доктор Чарльз периодически проверяет время и постукивает ручкой по коленке. — Я и одна могу подождать. Ее гладкий лоб прорезает морщина. Нельзя так заканчивать. Родители должны бы сейчас обнимать новую улучшенную версию меня уже минут двадцать как. — Отойду позвонить, — говорит она. Прислоняю голову к стене и закрываю глаза. Сижу и жду, размышляя, разрешит ли она мне вызвать такси, если не дозвонится до родителей. Проходит около десяти минут, когда я ощущаю легкое прикосновение к колену. Я открываю глаза, ожидая увидеть доктора Чарльз. Но впервые за долгие месяцы на моем лице расплывается искренняя улыбка. — Тетя Мейси! — Я бросаюсь обнимать ее и едва не сваливаю. Утыкаюсь подбородком в ее плечо. Мейси на несколько дюймов ниже меня, но от того, как она себя преподносит, кажется многим выше, чем на самом деле. От нее пахнет жасмином и порохом, и это лучшее, что я ощущала за прошедшую вечность. — Привет, ребенок. — Она усмехается и обнимает в ответ, теплые ладони ложатся мне на плечи. Волосы — светлые, как и у меня — собраны в длинную косу. Потрясающие синие глаза контрастируют с загорелой кожей. — Твоя мама задерживается из-за дела, поэтому отправила меня. От Мейси не было ни весточки все то время, пока я находилась в Центре. Даже при том, что первые две недели я получала письма от многих людей, кроме родителей. Но теперь она рядом, и от облегчения кулак на сердце разжимается. Она приехала. Ей не все равно. Она меня не ненавидит. Даже если верит всем вокруг — она рядом. — Можем мы поскорее убраться отсюда? — сдерживая слезы, спрашиваю я. — Конечно. — Она перебирает мои волосы. — Пошли выписываться.