– Н-не з-знаю, – Катарина прополоскала рот холодной водой. – Может, я заболела? – Заболела, – Джио распахнула двери гардеробной, которая казалась полупустой. – И тебе нужно подлечиться. – Дашь? – Рассолом капустным. – Ненавижу капустный рассол. – Ты ж его не пробовала, – она перебирала немногочисленные платья Катарины и морщилась, чем-то были они ей не по нраву. – Я его так… как это… заочно, вот, – после умывания стало легче. А после ванны – почти хорошо. Если, конечно, не делать слишком резких движений. – Знаешь, кажется, я понимаю, почему узор сделали таким… поговаривали, что Кэтрин, которая была до меня… что она слишком любила вино. И наверное, будь у меня шанс, я бы тоже его полюбила. Катарина икнула и зажала рот руками. Отец пришел бы в ярость… плевать. Что ни делай, он приходит в ярость. Но теперь он далеко, а Катарина взяла себе чужое имя, с которым ей досталась чужая же жизнь с чужими проблемами. Но кто мог знать? – Зеленое, – сказала она, ткнув пальцем в простой наряд из плотного муслина. – Под цвет лица? – Будет гармонично, – платье украшало два ряда крохотных малахитовых пуговиц, протянувшихся от воротничка до самого подола. – И вообще… какое им дело? Им дело было. Катарину ждали. Тетушка Лу обрядилась в легкий наряд для прогулок, дополнив его соломенною шляпкой. На полях ее нашлось место дюжине тряпичных роз, меж которыми выглядывали темно-зеленые листья и тонкие веточки аспарагуса. Широкие ленты шляпки несколько ужимали тетушкины щеки, отчего пухлые ее губки вытягивались вперед. – Какой чудесный день, девочка моя, – воскликнула тетушка, заставив Катарину поморщиться. – Просто удивительный! – Солнечный, – поддержал Гевин. – И ветра нет, – согласился с ним Кевин. А сегодня у них и голоса одинаковые. И сами они… только цветом костюмов и отличаются. – Рада, – получилось не слишком вежливо. – За день. – Мы подумали, что ты захочешь прогуляться, – тетушка подхватила Катарину под руку. – Не захочу. – Но почему?! – Дурно себя чувствую… – Это пустяки, – тетушка отмахнулась от возражений. – Какое дурное самочувствие в твои-то годы? Девонька моя, это все хандра, обыкновенная хандра, поверь моему опыту. А лучшее средство от хандры – развлечься… я велела собрать корзинку для пикника. Комок тошноты подкатил к горлу. – Подумай сама, дом будут переделывать, а значит, шум, и грязь, и людишки, которые везде снуют… нет, ангел мой, тебе категорически нельзя здесь оставаться… Тетушка потащила Катарину к дверям. – Твоя мьесс сама справится со всем. А тебе следует отдохнуть. Расслабиться. Познакомиться с родней. Ты же нам не чужая. В этом вся беда. – Иди, – тихо сказала Джио и коснулась браслета. – Я и вправду домом займусь. – А мы прокатимся… здесь неподалеку есть отличное место… помнится, мы с твоей матушкой, когда нам случалось здесь гостить, любили устраивать пикники… мы и Эвелина Гленстон. Ах, молодость… сейчас обо всем вспоминаешь с усмешкой, а тогда нам казалось, что нет дела более важного… но там и вправду красиво. Старое озеро. Обрыв… матушка твоя писала чудесные акварели, а вот у меня всегда какая-то чепуха получалась. Ты не пишешь? – Нет. Коляска ждала у дома. – Мне бы шляпку… – спохватилась Катарина. – Гевин, сходи за шляпкой. И перчатки возьми. Дорогая, тебе нужно больше внимания уделять себе. Здесь не принято ходить без перчаток. Нет, мы, конечно, свои люди и не подумаем дурного, но ты же понимаешь, что если кто-то увидит… – С вами? – Господь с тобой, со мной можно… мальчики вот сопроводят. Гевин принес и шляпку, и перчатки, и кружевной зонт, который – Катарина точно была уверена – ей не принадлежал. – Тебе с твоей кожей стоит прятаться от солнца, – сказала тетушка Лу, устраиваясь в коляске. – Напомни, и я передам тебе крем, чтобы это вот свести… Она коснулась пальчиком своей щеки. – Я не хочу сводить. – Я понимаю, что в колониях, возможно, иное… восприятие, но веснушки… это слишком по-плебейски. Как и загар. Щелкнул кнут над головами караковой четверки. И та полетела, понеслась по дороге. Захрустел щебень под колесами, а вот дорогие кузены, решившие путешествовать верхом, несколько поотстали. – Откуда лошади? – поинтересовалась Катарина, не желая и дальше обсуждать свою внешность. – Эти? А… у мальчиков… они привыкли верхами, но уже в Бристоне я настояла, чтобы они сели в экипаж. Не хватало явиться к тебе запыленными. Потом распорядились жеребцов доставить… красивые? – Жеребцы? – головная боль не ушла, она сидела иглой в затылке, мешая Катарине наслаждаться прогулкой. – О да, согласна, жеребцы весьма хороши. Тетушка почему-то рассмеялась. А меж тем вдали показался город. Редкие пока дома вытянулись вдоль дороги. Они стояли тесно, и издали казалось, будто одни спешат вскарабкаться на крыши другим. За ними виднелись третьи. И Катарина подумала, что в город стоит заглянуть. Потом. Просто пройтись по мостовой. Посмотреть на людей. Быть может, посетить ресторацию или навестить пару лавок. Ей ведь нужны платья. Новые. Соответствующие нынешнему ее положению. И к ним туфли. Ботинки… это, пожалуй, было смешнее всего. Там, во дворце, у Катарины имелась целая комната для обуви. Туфельки атласные. Туфельки парчовые. Туфельки, расшитые золотом. С подошвой столь тонкой, что сквозь нее ощущались крошки на паркете. Но ведь это так изысканно… а вот башмаки дорожные Джио принесла. И с ними другие туфли, из прочной козлиной кожи, пусть и не столь изысканные, как все те, что остались, но удобные. Да, с обувью надо что-то решать. И с гардеробом. Меж тем коляска свернула с дороги, взяв выше, к темному холму, на гребне которого вытянулась полоса леса. – Уже скоро, дорогая… знаешь, как по мне, Бристон на редкость унылый городишко. Я помню Лондиниум, его вечное движение, жизнь, которая не останавливалась ни днем, ни ночью, – она мечтательно прикрыла глаза. – Балы, вечера… торговцы… я не знаю, есть ли в колониях такие лавки… – В колониях есть все, – Катарина поправила шляпку, которая норовила съехать на затылок. – Ах, дорогая, я не пытаюсь оскорбить твою… родину, просто пойми, там и здесь – разные миры… и я хочу, чтобы ты открыла для себя нынешний. Холм приближался. Он наплывал зеленой громадиной, и деревья уже не казались хрупкими. Они вытягивались, обретая плотность и размер. Коляска меж тем замедлила ход. – Дальше дороги нет. И эта почти заросла. Матушка рассказывала, что когда-то на этом холме жил священник. И была у него дочь столь прекрасная, что перед красотой ее не устоял сам король альвов… – А у них разве не королева? – Это неважно, – тетушка дождалась, пока сыновья ее спешатся. И приняла руку. – Он соблазнил несчастную, а после бросил, и она умерла. – Очень романтично, – Катарина демонстративно проигнорировала протянутую руку. Прикасаться к кузену не хотелось. А он лишь оскалился. – Печально, – поправила тетушка. – Она повесилась в отцовском доме, а тот умер с горя и проклял всех нелюдей. Но это было давно. И от дома-то ничего не осталось. Камни. Они вырастали из плотного травяного ковра то тут, то там. И были это не огромные валуны, но обыкновенные глыбины, из которых раньше и вправду строили. К примеру, Королевскую башню. – Матушка нам рассказывала это, желая предупредить. С нелюдями связываться не стоит. – Не буду, – Катарина вспомнила вчерашнего мертвеца и нервно улыбнулась. – Я слышала, что в колониях они ведут себя много более вольно. И что порой некоторые несознательные особы отвечают на эти вольности… Узкая тропа пробиралась на самую вершину. Мимо зарослей жимолости, на ветках которой уже появились первые ягоды, мимо одичавшей яблони и пары рябин. – На что вы намекаете? – Катарина обеими руками держалась за зонтик. А вот кузены следовали рядом. Один слева. Второй справа. Молчали. И облизывали взглядами. Во дворце быстро учишься обращать внимание на взгляды. – Я? Помилуй, девочка… просто… у нас тут тоже неспокойно. Здесь, мальчики, доставайте корзинку.