И верно. Земля не была холодной. Она словно очнулась после грозы и, напившись воды допьяна, дышала теперь летним теплом. Парило. И к вечеру опять следовало ждать дождя. – Почему не стоит? Может, и вправду принять его предложение, если мы договоримся и этот брак не будет в тягость. – Как и в радость. – Я давно уже в радость не верю, – Катарина сорвала маргаритку. Когда-то она на них гадала. Любит, не любит… забудет… хорошо бы, если о ней все забудут. – И глупая. Но нет, он заключит сделку. А потом новую, более выгодную. Конечно, он не бросит тебя, если сочтет, что ты больше не представляешь интереса и не приносишь выгоду, его племя славится тем, что держит слово. Но он с легкостью тебя убьет, если решит, что это проще, чем решать твои проблемы. Змей, что еще сказать. И потому даже родная мать… та, которую он полагает родной, его боится. Не заметила? – Нет, – лепесток за лепестком Катарина отпускала на траву, пока в руках ее не остался голый стебелек с пушистым донцем. – Вернее побаивается. И борется между своей жадностью и страхом. Здесь куда интересней, чем можно было надеяться. – Рада, что тебе интересно, – и Катарина упала в траву. Она лежала, закинув руки за голову, разглядывая редкие облака, что ползли по высокому синему небу. На стрекоз. На Джио, которая задумчиво и сосредоточенно жевала стебелек. – И что мне делать? – А что ты хочешь? – Не знаю. Наверное, ничего… – Тогда ничего не делай. – А может… мы в колонии уедем? Нет, серьезно? – Катарина повернулась на бок. – Смотри, если предположить, что отец все-таки знает, где я, то рано или поздно он заявится. Он не привык отпускать тех, кто может принести хоть какую-то пользу. Джио величественно кивнула. – А там ему всяко дотянуться сложнее будет… – Ты не выживешь в колониях. – Почему? – Слишком красивая. И свободная. Или женятся силой, или продадут. Второй вариант вернее. А там… торговля красивыми светлокожими женщинами – весьма выгодное занятие. Катарина вздохнула и призналась: – Иногда мне хочется взять нож и срезать это лицо. – Она провела пальцем от линии лба, по щеке и ниже: – Вот так. Тогда я буду страшна и никому не интересна. – И мертва. Так, на всякий случай. Разговор определенно свернул куда-то не туда. А все равно было хорошо. Тепло. Спокойно. И никто не спешил шептать, что королевам никак не возможно вот так валяться у пруда… и Катарина села, пораженная внезапной мыслью. Она скинула туфли. Стянула чулки, те самые, золотые. И подвязки тоже сняла. Юбки подняла и, подобравшись на цыпочках к воде, коснулась ее пальцем. Холодная! И просто ледяная. Катарина отступила. И вновь коснулась. И рассмеялась, когда водомерки брызнули в стороны. Шаг. И еще один. И теперь она обеими ногами в воду влезла. И кажется, что ног у нее нет. Собственное отражение, несколько размытое, пялится на Катарину из черноты и вовсе не кажется сколь бы то ни было красивым. – Простудишься, – заметила Джио. – Она теплая. Первый холод прошел, сменившись тем самым томным теплом хорошо прогретой воды. А дно оказалось мягким, что ковер. И даже мягче ковра. Ноги в нем вязли, но не сильно. – Там может быть глубоко… – Джио села. – Я… попробую… – Катарина вытянула ногу и попыталась нащупать дно. Получилось. И вряд ли пруд в саду стали бы делать глубоким. Напротив, он столько лет зарастал, что почти уже и зарос. И значит, Катарина может его пересечь. Вот так. Босиком. И с задранными юбками. Безобразие какое! Какое великолепное безобразие. Катарина перехватила юбки, подняв их еще выше, кажется, колени и те обнажились, благо местным стрекозам не было никакого дела до колен Катарины. Они метались вокруг, будто пытаясь отогнать наглую человечку. Пруд становился глубже. И глубже. И наверное, стоило отступить, но Катарина столько раз отступала и уступала, что вдруг совершенно по-детски заупрямилась. Она задрала юбки еще выше и, как обычно, попыталась нащупать дно, чтобы сделать следующий шаг. – Катарина! – этот громкий голос заставил вздрогнуть. Метнулись стрекозы. Что-то несильно ударило в лоб, и Катарина вскинула руку, пытаясь защититься, но вместе с тем вдруг потеряла равновесие. Она попыталась устоять, чувствуя, что заваливается на бок, и ногу поставила, только дно, еще недавно бывшее пологим, гладким, куда-то подевалось. Нога провалилась в яму, и Катарина с коротким писком рухнула в воду. Она ушла с головой. И темная жижа полилась в рот и нос, залепила глаза, уши. На долю мгновения Катарина растерялась, всполошенно забилась, пытаясь вырваться из водяного плена. Юбки мигом пропитались влагой, спеленали, грозя уволочь на дно. А воздух закончился. Почти. Катарина распрямилась и сделала вдох. Закашлялась и снова рухнула, потеряв с трудом обретенное равновесие. И уже со злости мысленно прошипела пару слов. Как ни странно, паника отступила. И у нее получилось опереться на дно руками и ногами. Вот так… пальцы, правда, запутались в каких-то водорослях, но ничего, на берегу Катарина от них избавится. Она поднялась, чихнула и ладонью стерла с лица грязную воду. – Ужас какой… – привычно сказала тетушка Лу перед тем, как лишиться чувств. Кевин едва успел подхватить матушку. А Гевин, шагнувший в сторону, будто не желал он иметь дела ни с обмороком, ни с родственниками, задумчиво произнес: – Позволю себе заметить, что для купания еще немного рановато… – Я тренируюсь, – сквозь зубы процедила Катарина. Выглядела она… и думать нечего. Выглядела она отвратительно. Волосы мокрые и грязные. Лицо… тоже грязное. Одежда висит тряпьем, и кажется, в декольте что-то трепыхается, то ли рыба, то ли жаба. А треклятые водоросли тянут руку Катарины ко дну. Она тряхнула рукой, пытаясь избавиться от них, но не вышло. – Да что за… Не водоросли. Точнее, на первый взгляд это на них и походило, тонкие темные нити, что оплели пальцы Катарины, будто цеплялись за них, как за последнюю надежду. Нити тянулись ниже, прирастая к комку чего-то грязного и уродливого настолько, что Катарина не сразу поняла, что именно вытащила. А поняв, сглотнула. И, выпрямив спину – голова, подумаешь, всего-навсего голова, пусть и слегка объеденная рыбами, но совершенно безопасная, – шагнула вперед. – Кажется, – она даже нашла в себе силы улыбнуться Гевину, который стоял, скрестив руки, и наблюдал за Катариной. И как-то сразу становилось очевидно, что помогать он не станет. Нет, если Катарина попросит, то и не откажет… – Нам все-таки не помешает королевский дознаватель. Голова держалась за руку прочно, и только остатки зубов поблескивали. Они и камни в волосах. Ярко-желтые, до боли знакомые алмазы, которым в этом захолустье делать было совершенно нечего. – Не помешает, – Гевин слегка наклонил голову и подал-таки руку. – Если вы не возражаете, я пошлю кого-нибудь… – Что вы, это будет весьма любезно с вашей стороны. А пальцы у него все-таки теплые, живые. И смотрит с насмешечкой, но не обидно. – Рад оказать вам услугу, пусть и столь незначительную… – Весьма обяжете, если… – Катарина протянула руку, с которой свисала голова. – Мне несколько неудобно просить вас о подобном, однако самой мне не справиться… – Пустяки. Рад буду помочь. Но пока позвольте… Гевин снял джеркин и небрежно набросил его на плечи Катарины. – Здесь несколько прохладно. – Благодарю за заботу. – Не стоит. Тетушка Лу приоткрыла один глаз и, убедившись, что ни Катарина, ни голова никуда не пропали, вернулась в обморок. Кевин же, уложив матушку на берегу, отряхнулся и спросил: – Что это такое? – Голова, – Гевин весьма ловко распутывал волосы, проявляя при этом немалую осторожность. И было непонятно, что именно он опасается повредить – пальцы Катарины или голову. – Я вижу. Чья? Голову все же бережно положили на траву, и Гевин присел рядом. – Судя по зубам, человеческая. Женская. Обратите внимание на надбровные дуги. Определенно человеческая, уж больно форма характерная. Он повернул ее боком и провел пальцем по темной плоти.