– Вчера нам рассказали чудную историю про затерянный город и украденный венец, а сегодня… нарочно не придумаешь, правда? Венец был полон силой. Чуждой. Затаившейся. Она свернулась в камнях, она застыла в платиновых телах змей, готовая в любой момент развернуться и… Проклятие? Благословение? Кайден никоим боком не артефактор, точно не скажет. Но держать венец было неприятно. – Эй вы, может, поможете? – Дуглас стоял, опираясь на древко крюка. – Тяжелая… Это из-за юбок. Множества юбок, которые слиплись, склеились, опутали останки, пропитались илом и глиной, сделавшись не просто тяжелы – неподъемны. И от крюка пришлось отказаться. Кайден разделся, оставшись в подштанниках, которые – тут и гадать нечего – тоже сменить придется. Он вошел в воду, замер ненадолго, свыкаясь с чужой стихией и позволяя ей принять себя. Эта вода хранила отпечаток чужой силы, и не той, которая пряталась в венце. – Не вздумай утащить, – предупредил Кайден, ибо у нечаянного союзника – временного, конечно, – к венцу виднелся немалый интерес. – Это улика… – И тысяч сто золотых дублонов… Венец Гевин держал бережно. А вода поторапливала. Вода устала хранить свою тайну. Пруд – все же еще не болото и становиться им не желал. Он бережно хранил родники на дне своем, пусть и запечатанные, заросшие тиной, но готовые отозваться, если у кого-то дойдут руки вычистить пруд. Надо будет сказать Катарине, чтобы занялась. Или лучше самому нанять рабочих? В знак добрососедских отношений? И расположения. И просто чтобы разбудить это место, которое помнило Кайдена хитрым мальчишкой, которое играло с ним, давало тень и прохладу, позволяло исследовать свои глубины, когда получалось сбежать от воспитателей. И теперь дно было знакомо. Вот там, левее, неглубокая яма, на дне которой притаился ключ. И если наступить на него, ногу обожжет ледяной водой. А правее медленно гниет старый ствол. Или сгнил уже? Там, ближе к берегу, прятались в тени ивы кувшинки и кубышки, которые ныне застыли, ожидая, что же будет дальше. Ничего. – Там, – указал Дуглас. И Кайден, кивнув, сделал вдох. Он наклонился, пытаясь разглядеть хоть что-то в темной-темной горькой воде. Перед глазами плясала то ли пыль, то ли водная мошкара, руки бестолково шарили, перебирая рыхлый ил, пока не нащупали что-то большое, мягкое. Тяжелое. Тело Кайден все же вытащил, не растеряв по дороге. Он нес его бережно, не испытывая отвращения, скорее жалость к той, которая могла бы жить. Он не знал ее имени. Пока. Он не знал, была ли она красива или же напротив. Зато знал, что женщина эта, кем бы ни была, не заслужила такой смерти. – Что это? – тихо поинтересовался Гевин, отступая. И, повинуясь порыву, он все же задержался, чтобы расправить покрывало. – Дерьмо это, – Кайден осторожно уложил несчастную. Расправил темные бархатные юбки. Убрал руки, прикрывавшие дыру в животе, и тихо произнес: – Болотники. Тихий свист стал ответом. Он перешел в шипение, от которого волосы зашевелились. – Чешуей покроешься, – Кайден опустился на колени. Тонкие руки покойницы приподнялись, будто она и после смерти не желала, чтобы кто-то видел ее в положении, столь удивительно беспомощном. – За меня не волнуйся, – Гевин побледнел. И оглянулся. – К тебе уносить надо. Матушка моя не станет молчать, а эти твари… Он вновь издал низкий вибрирующий звук. – Если Катарина на змею здесь наступит, я тебе голову сверну… – Не о том… бес-с-спокоиш-ш-шься… – Гевин вывернул шею и, сунув пальцы под узел галстука, ослабил его. – Ес-с-сли эти твари здес-с-сь… Он замолчал. И повернулся к Кайдену: – Ты з-снал. – Знал. – И молчал? – Молчал. Кайден покосился на Дугласа, который не спешил выходить, но тщательно обшаривал пруд крюком. Вряд ли он найдет хоть что-то, но пускай. – Кто ты такой, чтобы тебе говорить? – И верно, – Гевин расплылся в жутковатой улыбке. – Как давно? – Подозреваю, что давно. Караваны три года как пропадают. Не часто, тварь осторожная, думаю, старая… – Очень старая, – согласился Гевин. – Значит, руссов они? – Вероятнее всего. – И если в округе тихо, то люди скорее всего живы, – Гевин прикрыл глаза, окончательно возвращая себе человеческое обличье. – Живы… эти отродья фоморов убивают не сразу. Личинки вылупятся к середине июня. Время у нас есть. – У нас? – Эти люди шли по моему приглашению. И я обещал им безопасность. И когда они ис-с-счез-с-ли… я был з-сол. Мне выдали раз-с-бойников. И часть груза. – Что за груз? Гевин ответил не сразу. Он стоял, глядя на останки, с которых в пруд сползали нити воды. И молчал. Молчал. Но затем вздохнул и признался: – Пыльца эйнио. – И у тебя? Ответом был быстрый настороженный взгляд. – Мой караван тоже сгинул, – Кайден поднял сведенную судорогой руку, с которой кожа частично сползла, а вот браслет остался. – И везли они как раз двадцать унций пыльцы. – Тебе? – Родичам. Моя сестра решила, что пришла пора выбрать мужа. На осенних кострах хотела. Думал подарок сделать. Осторожный кивок показал, что ответ принят и понят. И Кайден задал свой вопрос: – А ты? – Еще пару лет – и неженатый мужчина моего возраста будет вызывать подозрения. А сам понимаешь, нам с людьми сложнее. Мне бы не хотелось убивать свою жену. Почти похвальная забота. – Думаешь, совпадение? – озвучил мучившую его мысль Кайден. И Гевин покачал головой: – Твои двадцать. У меня десятка. Знаю, и людям ее возили. Некоторым. Тем, кто хотел быть уверенным, что потомство получится правильным. – Между губами его мелькнул кончик раздвоенного языка. Показался и сгинул. – Она всем нужна… особенно тварям… лето станет жарким. …Катарина долго отмокала в ванне, пускай и больше всего на свете ей хотелось немедленно выбраться, одеться и вернуться на берег пруда. Но она заставляла себя лежать. Терла кожу жесткой щеткой. Выполаскивала волосы, пытаясь избавиться от запаха. – Ты там не утопла еще? – вежливо осведомилась Джио. – Почему я такая невезучая? – Катарина понюхала собственную ладонь. – Я ведь просто… просто баловалась. – И нашла труп. – Да. От руки пахло ароматным мылом, но все равно нет-нет да чудился характерный запашок гнили. И Катарина решительно взялась за щетку. – Может, это и неплохо… – Думаешь?